Явился матрос и доложил:

— Ваше благородие, на виду большое японское судно!

Рикорд вышел на палубу, несколько минут в трубу рассматривал японское судно и отдал приказ овладеть им.

Вечером хозяин судна был доставлен в каюту Рикорда.

— На мой взгляд, это очень хороший человек, — доложил Рикорду штурман Середний, руководивший захватом. — Его зовут Такатай Тахи.

Рикорд взял японца за руку и усадил рядом с собой.

Японец был в унынии.

Рикорд показал ему копию своего письма начальнику острова.

Японец оживился:

— Капитан ваш — Матсмай. Живой. Семь русский, — показал он на пальцах, — живой.

Рикорд вскочил и обнял японца. Затем приказал спустить шлюпку и вместе с Такатаем Тахи поехал на захваченное судно.

В чисто прибранной каюте хозяин и гости сели пить чай.

Рикорда все подкупало в Такатае Тахи, но он не мог освободиться от подозрения, что и этот японец в душе относится к русским враждебно и только придерживается иной тактики, нежели Леонзаймо.

Роясь в голландско-японском словаре, Рикорд с трудом выбирал нужные слова.

Разговор был трудный. Все же он понял, что и Такатай Тахи не ждет ничего доброго от начальника Кунашира, да и другие японцы боятся этого недоброго пограничного места.

Рикорд сообщил Такатаю, что вынужден взять его с собою. Захваченное судно и японскую команду отпустили.

«Диана» и «Зотик» отошли к русским берегам.

Из сарая русских перевели в дом, где предоставили три комнаты. Половину дома заняли караульные. О возвращении в Россию больше не говорилось ни слова.

Своим планом побега Головнин поделился с Хлебниковым и Муром. Хлебников сказал:

— Я на все согласен, лишь бы покончить с этим положением.

Мичман Мур долго молчал, потом вдруг, глядя в сторону, сказал:

— Бегите... Я вам не помеха. Я никому не скажу о вашем плане. Но сам я решил остаться в Японии на всю жизнь.

Головнин замер от удивления. Пришлось сделать вид, будто этот план он предложил в шутку.

С этих пор Мур стал держаться в стороне от товарищей, сделался молчалив, задумчив. Он говорил о чем-то с переводчиками. Повторял, что по происхождению он не русский, а немец. Ночью спал неспокойно. Часами одиноко глядел в темный угол. Переводчик сообщил Головнину, что Мур намерен изучать японский язык и стать у японцев переводчиком с европейских языков.

Наступила весна. Остров оделся зеленью. Пленников стали водить на прогулку за город.

С высоты пригородного кладбищенского холма Головнину и его товарищам открывались лес над городом, залив, прибрежные скалы, морская даль. Все побережье было занято рыбацкими деревушками.

К побегу готовились долго и осторожно. Все надо было делать тайком не только от караульных, но и от Мура, да и Алексей был на подозрении. Сушили лепешки из риса и прятали их в пояса. Нашли и спрятали долото. Подобрали трут, нашли осколки кремня.

Матросы в последний день раздобыли на кухне два ножа и старый чайник.

В полночь, когда прошел по двору очередной караул, все незаметно вышли во двор и матросы ножами подкопали вал. За тюремную стену выбрались бесшумно. Но с Головниным при этом приключилась беда: он сильно ушиб колено. Острая боль вскоре прошла, но предстоял трудный переход через скалы и ущелья, в лесу, в темноте. Колено Головнина быстро распухло, без палки нельзя было ступить. Приходилось часто останавливаться. Не зная дороги, подолгу обходили крутые обрывы. Отыскивали места, где нет снега, чтобы не оставлять следов. Двигались медленно.

Одно время показалось, что судьба улыбнулась беглецам — встретилась удобная дорога, ведущая вверх. Но очень быстро пришлось броситься в сторону и укрыться в пещере — послышались голоса погони. А тут еще новая неприятность: в спешке матрос Шкаев потерял свой колпак, сделанный из цветного шерстяного чулка, — приметный, бросающийся в глаза след беглецов.

Рядом с пещерой, где они укрылись, с грохотом свергался в ущелье водопад. Но даже и его грохот не мешал слышать то удаляющиеся, то приближающиеся голоса.

Взошло солнце. День казался бесконечным. Мучила жажда, и хотя водопад был рядом, выходить к нему не решались.

Наконец в небе опять блеснули звезды. Надо было продолжать путь.

Нога Головнина еще более распухла и разболелась. Каждый шаг давался с усилием, а путь шел через все более глубокие ущелья, рытвины, завалы.

Претерпевая невыносимые боли, держась за кушак силача матроса Макарова, Головнин с трудом одолевал подъемы и спуски, которые были трудны и для здорового человека.

Глубокое ущелье без дорог и спусков прошли уже перед утром. Переправившись через небольшую горную речушку, стали подниматься на новый хребет. Неровные откосы крутой горы над пропастью были покрыты лесом, но и придерживаясь за стволы деревьев подниматься было трудно.

Все окончательно выдохлись. Даже неутомимый силач Макаров начал сдавать.

Взобравшись на вершину, обессиленные беглецы, несмотря на неудобства и холод, заснули в случайном шалаше. Уже двое суток они были в дороге почти без еды и без отдыха. А впереди предстояли еще большие трудности.

Проспали часа три. Затем тронулись дальше. Решили спускаться к берегу и там искать баркас или лодку.

Шли вдоль стремительной горной речушки. День был ясный. По дороге попалась пустая хижина дровосека. В ней беглецы сделали короткий привал, чтобы сварить подобие супа из черемши и щавеля.

Наконец открылось море, и не было предела горькому разочарованию, когда в утренних лучах Головнин увидел перед собою знакомые очертания двух крохотных скалистых островов. Они пришли к тому самому месту, откуда бежали. Нечеловеческие усилия оказались затраченными впустую.

Еще три дня одолевали они новые и новые спуски и подъемы. Все были крайне измучены и голодны, когда к вечеру вышли к прибрежному обрыву.

Внизу виднелись огоньки рыбацкой деревни. Предстояло незаметно спуститься к берегу. Но тут темнота сыграла злую шутку. Приняв огромный стог сена за отлогий спуск, все разом покатились вниз прямо к рыбачьему дому. Поднялся собачий лай. Вышли люди с фонарями.

Беглецам удалось спрятаться в лесу, но местные рыбаки заметили их, и, когда наступило утро, на окраине селения уже было много конных солдат. Русских окружили, и им пришлось сдаться. Оказывается, за ними уже два дня шли по следу, не выпускали из виду.

Итак, снова спутаны руки. Тесно, плечом к плечу с пленниками идут конвоиры, с ружьями, копьями, луками. Но руки пленников связаны слабо. Нет неприязни в глазах любопытствующих рыбаков. У пожилых женщин на глазах слезы.

Головнина, едва превозмогающего боль, ведут под руки.

Шли пешком. Реки, ручьи переходили вброд. Ночью перед каждым пленником несли фонарь. В опасных местах зажигали пучки соломы.

Беглецов доставили прямо к губернатору.

Губернатор встретил их обычной улыбкой. Без гнева спросил он Головнина: что побудило русских бежать?

— Мы потеряли надежду, что нас когда-нибудь отпустят на родину.

— С какой же целью вы ушли? — допытывался губернатор.

— Хотели завладеть какой-нибудь лодкой и плыть к берегам Сибири.

— Но разве вы не понимали, что с момента вашего бегства по всем селениям острова разослали приказ сторожить все лодки?

— Конечно, мы предполагали это, но рассчитывали на счастливый случай. Со временем ваша бдительность должна была ослабеть.

— Знали вы, что если бы вам удалось уйти, то губернатор и многие другие чиновники должны были бы лишить себя жизни?

— Мы не думали, что японские законы столь жестоки.

Хлебников и матросы по категорическому приказу Головнина сказали на допросе, что во всем подчинялись своему командиру.

Когда допрос закончился, губернатор сказал длинную речь.

— Ваша цель была, — говорил он, — достигнуть своего отечества, которое всякий человек должен любить более всего на свете. У вас не было цели причинить вред Японии. Я не переменил о вас доброго моего мнения. Я буду стараться доставить вам позволение возвратиться в Россию.