Рикорд не мог сдержать жест, означавший: «Ах, не в этом же дело!»

Трескин уловил движение и ответил на него еще более долгой паузой.

— Интересы Российской империи требуют мира на берегах Тихого океана. Вы сами видели, сколь ничтожными силами мы располагаем в Охотске и на Камчатке. Вообразите себя на моем месте. Что могли бы вы предложить? Какими способами и силами могли бы вы освободить вашего начальника и его спутников? Вся беда произошла по вине неразумных и безответственных людей, вроде Хвостова, обстрелявшего японскую крепость. Фрегат «Юнона» шел под российским флагом, а по существу являлся судном Российско-Американской компании, принадлежность и статут коей и для нас не всегда ясны.

В этих словах Трескина невольно проявилось давнее недовольство администратора, вынужденного сознавать свое бессилие в отношении к людям и делам компании.

— Они нашкодили, а мы расхлебываем.

— Ваше превосходительство, прошу вас выдать мне паспорт на поездку в Санкт-Петербург.

— Господин лейтенант, ехать вам в столицу незачем. Господин генерал-губернатор Сибири своевременно оповещен мною о случившемся. Вам надлежит ждать решения на месте.

Перед Рикордом возникала и крепла стена более неодолимая, чем разлившиеся реки и обледенелые косогоры.

Наступило тягостное молчание.

Выждав достаточно, губернатор открыл ящик обширного стола и извлек оттуда папку. Молча вручил ее Рикорду. Развязав шнурки, Петр Иванович увидел надпись: «Секретно». Перед ним была переписка иркутского гражданского губернатора с Санкт-Петербургом.

— Вам надо отдохнуть после этой безумной скачки. Придите в себя, познакомьтесь спокойно с этой перепиской. В ней вы найдете кое-какие мои мысли о возможности помочь капитан-лейтенанту Головнину.

— Значит, вы думали о такой возможности, господин губернатор?

— Все найдете в этой переписке. Завтра мы обсудим написанное здесь, а потом прошу отобедать у меня.

Усталость взяла свое. Впервые за много месяцев Рикорд спал удобно, долго и крепко.

Вторая беседа несколько примирила его с губернатором. Он прочел документы, переданные ему для ознакомления, и ему стало понятно и то, что Петербургу, занятому сложной политической игрой в Европе, было не до Головнина, и бессилие России на этих дальних окраинах необъятной Сибири и на просторах омывающих ее океанов.

— Как вы нашли мой план мирной экспедиции в Японию? — спросил Трескин.

— План обстоятелен и продуман... Это широкое предприятие, но оно требует на подготовку много средств и, главное, времени.

Трескин, казалось, сам был увлечен планом. Он охотно и подолгу обсуждал его пункты, уточнял детали. Любовался собственной изобретательностью, выискивал местные средства, искал опытных и сильных людей.

Но как еще отнесутся к плану Трескина в Петербурге? И Рикорд нервничал. Ежедневно он посещал канцелярию гражданского губернатора. Столоначальник, ведавший почтой, уже на пороге встречал его широким жестом, означавшим — ответа нет. Наконец правитель канцелярии сказал Рикорду:

— Зайдите к губернатору.

С бьющимся сердцем Петр Иванович вошел в строгий обширный кабинет. По лицу Трескина он понял — отказано...

Рикорд молча опустился в кресло.

— Вам высочайше приказано вернуться в Охотск и приступить к исполнению своих обязанностей.

После долгой томительной паузы Рикорд обратился к губернатору с просьбой разрешить ему отправиться летом к берегам Кунашира с целью дополнить и завершить сделанные им и Головниным исследования. Конечно, Рикорд надеялся узнать новое о Головнине и его товарищах.

— Не только разрешаю, но и прошу захватить с собой японца Леонзаймо. Это, кажется, порядочный человек, и он может помочь вам в сношениях с японскими властями. Он человек состоятельный и пользуется у себя на родине уважением. Леонзаймо и его спутники потерпели аварию у берегов Камчатки. Русские спасли их, и, я надеюсь, они будут ходатайствовать перед своими властями за пленников.

Из Хакодате пленников направляли в Матсмай. Попрощаться с русскими пришло множество японцев. Площадь перед тюрьмой расцветилась пестрыми одеждами. Незнание языка стеной отделяло хозяев от невольных гостей, но ни во взглядах, ни в жестах японцев не было неприязни.

Церемониал и приготовления затянулись до полудня, и, наконец, длинный кортеж тронулся в путь. Русским были предложены носилки и даже верховые лошади, но они предпочли идти пешком. После унылого сидения в клетках хотелось размяться.

Как и в Хакодате, русские входили в Матсмай сквозь густую толпу зрителей. Солдаты конвоя приоделись и пообчистились. Улицы были залиты жгучим японским солнцем. Кругом царило оживление. Жители и здесь были настроены к русским дружелюбно.

Но тюрьма, в которую ввели русских, была куда суровее и мрачнее сарая и клеток в Хакодате. Для трех офицеров был отведен один ящик, для матросов и Алексея — другой. В ящики надо было вползать на четвереньках. Заключенные были все время на виду у стражи. Ночью только коптилка у караульных давала проблески света. Пища была отвратительная. Чай без сахара.

Все строение — низкий сарай — было окружено земляным валом и деревянной стеной. Новые, столь ценные в Японии, бревна ограды говорили о том, что японцы готовили тюрьму тщательно и надолго. Частые, через каждые полчаса, проверки свидетельствовали о строгости режима.

Местный буниос (губернатор) Аррао Тадзимано Ками принял русских в огромном светлом зале с раздвижными ширмами вместо стен. Пол зала выстлан мягкими циновками. Чиновники были одеты в свободные красочные халаты с широкими спадающими рукавами. Они сидели на полу, поджав ноги.

Задав несколько вопросов о Хвостове, губернатор стал спрашивать о посторонних вещах. Как русские хоронят мертвецов, какие ставят памятники? Какие шляпы носит русский царь, какие одежды, сапоги? Как одеваются чиновники, что носят женщины, дети? Чем торгуют в Петербурге? Какова высота, длина и ширина царского дворца? Какие у русских праздники? Каких лет женщины рожают и носят ли шелковые платья?

Вопросам не было числа, и надо было опасаться, как бы не ответить на один и тот же вопрос по-разному: ведь секретари записывали всю эту чепуху, и, конечно, буниос был рад поймать русских на противоречиях.

Губернатор не скупился на встречи. Русских приводили к нему во дворец часто, и он целыми часами мучил их расспросами. Он старался казаться доброжелательным — велел сшить русским офицерам платье по европейскому образцу, матросам выдать теплые халаты, улучшить питание. Каждый день русских стал навещать лекарь.

В конце октября пленникам были выданы бумага, японская тушь для письма и кисточки. Было предложено начать подробное изложение всего дела, начиная с отбытия из Петербурга и кончая приходом в японские воды.

Теперь приходилось иметь дело с официальным переводчиком Кумадзиро. Это было нелегкое дело. Переводчик плохо понимал русский язык и смертельно боялся допустить ошибку.

Это часто создавало непреодолимые препятствия. Над иным словом бились часами. Например, слово «императорский». «Император» перевести можно. А куда девать «ский»? Пропустить совсем нельзя. Два дня ушло на одно это слово. Как быть с предлогами? В русском языке они ставятся перед существительным, в японском — после него.

Еще труднее получалось с порядком слов. Вот уже смысл отдельных слов ясен. Но когда слова расставляли в порядке японского синтаксиса, получалась несусветная чепуха. Зато великую радость Кумадзиро доставляли фразы с одинаковым порядком слов в русском и японском тексте.

Только в середине ноября удалось составить японский текст «Дела ,,Дианы»». После этого с немалыми трудами был составлен текст прошения на имя буниоса об освобождении и отправке на родину всех русских моряков.

И вот тогда случилось еще одно неожиданное происшествие. Алексей заявил японцам, что все его прежние показания — ложь. Теперь он стойко утверждал это, невзирая на угрозы смертью.