Оставалось вооружиться терпением и ждать.

Каждый день приходилось разрешать насущные вопросы. Надо было кормить команду, выплачивать жалование. Время шло, ресурсы были далеко не бесконечны. За каждый фунт овощей, за свежее мясо нужно было платить наличными, а деньги были на исходе.

Третьего декабря пришел из Англии конвой и вместе с ним «Рейс Хорс», вышедший из Англии семнадцатого сентября. Но оказалось, что он не привез никакого ответа адмиралтейства даже на официальный рапорт Роулея о задержании «Дианы».

На следующий день на борт «Дианы» прибыл английский офицер. Головнин с дурным чувством распечатал привезенный им пакет. Барти требовал от командира «Дианы» письменного обязательства не покидать порт до получения ответа из Англии. В противном случае адмирал грозил свезти команду «Дианы» на берег и держать всех матросов и офицеров на положении пленных.

Подавленный и угрюмый сидел Василий Михайлович, когда к нему в каюту вошел Рикорд.

Головнин молча протянул своему помощнику письмо адмирала.

— Какая наглость! — воскликнул Рикорд. — И ты подписал?

— А что сделал бы ты на моем месте?

Рикорд несколько секунд подумал и тихо, но твердо сказал:

— Поступил бы так же.

«Диана» была отведена в еще более дальний угол залива. Потянулись новые недели ожидания. Все труднее становилось с продовольствием. Головнин отправил адмиралу Барти письмо, но лишь в феврале получил ответ, в котором адмирал глухо обещал снабжать команду провиантом, а деньги рекомендовал получить «на счет и веру российского императорского правительства» от частных агентов, имевших конторы в Капштадте.

Прошло несколько дней, но снабжавший «Диану» провиантом агент Палиссер никаких указаний от английского командования не получал. Это было грубым нарушением международных обычаев. Даже захваченным в плен корсарам выплачивались ежемесячно денежные суммы и выдавался провиант по особому рациону.

Слух о затруднительном положении «Дианы» пошел по поселку. Английские и голландские колонисты вслух осуждали адмирала Барти. Один из них сказал Василию Михайловичу:

— Своим поведением Барти освобождает вас от данного вами слова.

Когда Головнин передал эту фразу Рикорду, тот воскликнул:

— Так он же тысячу раз прав!

— И ты бы лично решился...

— Ни минуты не колеблясь!

Рикорд напомнил Головнину об аналогичном случае с английским полковником Паком и генералом Бересфордом, попавшими в плен к испанцам. Оба жили на свободе в Буэнос-Айресе, дав честное слово испанскому командованию. Оба получали от испанского правительства довольствие и деньги. Но стоило губернатору кое в чем ухудшить режим пленных, и оба они сочли себя свободными от данного слова. При первом же удобном случае они оказались на борту английского судна. Английское правительство оправдало обоих офицеров и даже вернуло обоим им чины.

Участвуя в боях с испанцами, полковник Пак попал в плен вторично. Испанский генерал мог отнестись к нему особенно строго, но он по всем статьям уравнял Пака со всеми прочими попавшими в плен английскими офицерами.

— Согласитесь, Василий Михайлович, что наше положение в вопросах чести напоминает случай с Паком, а разница целиком в нашу пользу.

— Дорогой Петр Иванович! Вопросы чести в данном случае меня не беспокоят. Мы вели себя с англичанами корректно, тогда как Барти и лондонские власти ведут себя неблагородно. Барти дошел до того, что пытался даже принудить нашу команду ремонтировать пострадавшие английские корабли. Ты знаешь, я отказал наотрез. Барти не выполнил обещания о снабжении нас провиантом, а продовольствие у нас на исходе. Нет, моя совесть офицера императорского флота спокойна. Но разве просто уйти из гавани, переполненной фрегатами и корветами британского флота?

— Да, трудно, рискованно, но не невозможно...

С присущей ему обстоятельностью и привычкой учитывать все последствия поступков, с обостренным чувством ответственности, Головнин упорно и последовательно обдумывал план бегства из этого почетного, но все же плена. При этом надо было сохранить честь российского флага незапятнанной.

За время годичного плена Головнину пришлось вступить в деловые отношения с рядом негоциантов — англичан и голландцев. Создались взаимные обязательства. За последние недели, во избежание расхода сухарей, «Диана» набрала порядочно муки, зелени, живности. Уйти, не уплатив, неблагородно. Выплатить сразу по счетам — подозрительно.

Посоветовавшись с Петром Ивановичем, Головнин решил оставить письмо господину Сартину, в доме которого они снимали комнату в Капштадте, — с просьбой расплатиться с их поставщиками. На честность этого видного коммерсанта можно было положиться, тем более что сумма, которую он мог бы выручить за оставляемый дорогой хронометр, превышала скромную задолженность командира «Дианы». Найдены были пути к ликвидации и других обязательств. Оставалось достойно объяснить английскому командованию причину ухода «Дианы».

Василий Михайлович и Рикорд составили письмо, в котором убедительно показали, как в течение многих месяцев они терпеливо ждали ответа из Лондона, испытывая все тяготы необоснованного плена, в то время как поведение адмирала Барти из месяца в месяц ухудшало положение офицеров и матросов «Дианы», доводя их до крайности. Моральные обязательства хороши в том случае, когда обе стороны выполняют их честно и благожелательно.

Письмо было адресовано командору Роулею, к которому Головнин сохранил уважительное отношение, и должно было попасть в его руки только после ухода «Дианы».

Все было строго обдумано и тщательно подготовлено. Оставалось ждать удобного момента.

Над обширной Симанской бухтой свирепствовал сильный норд-вест. Низкие дымчатые тучи цеплялись за горы, громоздились над заливом, задевая верхушки мачт кораблей английского флота. Эскадра зажгла ночные якорные огни. Тени береговых высот медленно, но неуклонно наползали на волны. Суда одно за другим скрывались в непроницаемой тьме. Только белые пуговки — звездочки сигнальных огней — раскачивались на мачтах.

Огней на мачтах «Дианы» не было. На палубе — не люди, а тени, призраки... шепот... Нервное напряжение охватило всех.

К семи вечера на бухту налетел шквал с дождем и туманом. Всякая видимость исчезла. Трудно было рассчитывать на лучшие условия для побега, и Головнин отдал приказ рубить якорные канаты, жертвуя двумя ценными якорями.

Поворотясь на шпринге, «Диана» резко сорвалась с места. Офицеры, матросы почувствовали резкий толчок. Все перекрестились.

В полной тишине марсовые начали поднимать брам-стеньги и брам-реи, бросились ставить паруса. Ни один человек не оставался без дела. Даже офицеры работали на палубе, на марсах и салингах. «Диану» быстро понесло к выходу из бухты.

Штормовая погода была и союзником и врагом одновременно. Темнота и дождь на время укрыли «Диану» от взоров англичан, но та же темнота, дождь и свирепый ветер делали работу на мачтах не только трудной, но и опасной.

Головнин слышал, как на английских судах, мимо которых шла «Диана», раздавались голоса. Можно было ждать тревоги и выстрелов с адмиральского и других английских кораблей. Но выстрелов не последовало.

К ночи «Диана» была в бушевавшем океане. Крошечное суденышко, теперь уже под всеми парусами, неудержимо неслось вперед.

Команда работала без устали. Сутками Головнин и Рикорд не уходили с палубы.

— Василий Михайлович, ты уже больше суток на палубе.

— Столько же, сколько и ты, заботливая моя нянька. Кстати, лейтенант Рикорд, покуда вы не выспитесь и не придете в себя настолько, что сможете заменить меня на этой весьма ответственной вахте, мне не удастся покинуть палубу. Мы все еще близко от берега. Но я надеюсь, Барти если и учинит погоню, то будет искать нас к востоку, а не к югу от Игольной банки.

— Думаю, мы уже ускользнули от погони. Ветер и погода за нас.