Когда офицеры «Камчатки» вышли на сушу, вся эта вооруженная толпа беспорядочно бросилась к гостям. Нужна была добрая доля выдержки, чтобы, сохраняя достоинство, спокойно выйти на берег.

— Этот островной король не прочь поразить нас своим могуществом, — заметил Головнин, твердым шагом углубляясь в шумную, беспорядочную толпу.

— Трудно не вспомнить о судьбе Кука, — пробормотал лейтенант Кутыгин. — Или «Бухту Измены».

— Ага, и у вас разыгралось воображение! — съязвил Филатов.

Кажется, спокойнее всех, зачарованный этой картиной, шел художник Тиханов.

Король протянул руку Головнину и сказал по-английски:

— Good day, — а затем добавил: — ароха, — что поместному значило тоже «здравствуй».

Русских моряков пригласили в большой шалаш. Здесь на полу были постланы искусно плетенные травяные циновки. На стенах красовались дешевые европейские зеркала. У стола несколько стульев, а по углам — большие сундуки с оружием и ящики с королевской утварью. Поодаль пылала чугунная корабельная печка.

Король и офицеры сели на стулья. Прочие и даже министр устроились на полу.

По знаку министра выстрелили пять пушек. Это был салют в честь гостей.

Выпив за здоровье русского государя, Тамеамеа повел офицеров сперва к сыну, а затем к своим женам.

Прием обещал быть продолжительным, но этот островной монарх не думал скрывать, что ему сейчас больше всего хочется играть в его любимую игру. Он уже вооружился длинной тонкой палочкой, которую русские первоначально приняли за скипетр.

Жена сына и наследника Тамеамеа понравилась русским.

— Весьма политичный брак, — пояснил сопровождавший гостей министр короля, шотландец Элиот. — Принцесса из рода более сильного, чем сам Тамеамеа.

— У этого парня губа не дура, — открыто восхитился Филатов. — И держит себя по-королевски.

— А как вам ее наряд? — спросил Литке.

— Да, на наряды женам ни король, ни наследник не разорятся.

— Брак заключен по желанию Тамеамеа, но не может считаться счастливым, — сухо заметил Элиот.

Познакомив гостей со своими женами, король провел русских в адмиралтейство. Он показал им строящиеся небольшие суда и поспешил на двор, где сразу со всем азартом включился в несложную игру. Пять подушек и камешек, который прячут под одну из подушек. Ударяя длинной палкой по подушкам, надо угадать, под которой из них спрятан камешек.

Русские посетили дом господина Элиота. Хозяин рассказал им о местных обычаях и о Тамеамеа, при котором он был чем-то вроде министра двора.

Головнину понравилось то, что этот европеец, не очень просвещенный, но бывалый и деловой, побывавший во многих странах и даже в Архангельске, говорил о Тамеамеа уважительно.

— Сейчас Тамеамеа — полный владыка всех восьми больших и многих сотен мелких островов, протянувшихся более чем на полторы тысячи верст. У него шеститысячная армия.

За время моего пребывания на Сандвичевых островах. — продолжал Элиот, — я узнал и, если хотите, полюбил Тамеамеа. Он бывает наивен как ребенок, он может обрадоваться пестрому лоскутку, восхищаться парой ботинок, но ведь он сумел из рядовых старшин стать непререкаемым монархом. А это немало. Он неграмотен, но по-своему мудр. Я могу рассказать вам два случая.

— Просим! — хором произнесли офицеры.

— Американские миссионеры предлагали ему принять христианство. Они пренебрежительно говорили о шаманах. Тамеамеа слушал их внимательно, потом пригласил главного миссионера и главного шамана, поднялся с ними на высокую гору и предложил обоим прыгнуть в пропасть.

— Чей бог сильнее, тот и спасет своего служителя.

Молодой Лутковский пришел в восторг от этого рассказа. Прочие офицеры молчали.

— А второй случай? — прервал паузу Головнин.

— Другой случай хотя и не говорит об образованности Тамеамеа, но свидетельствует о его способности рассуждать логично. Когда знаменитый путешественник Ванкувер показал Тамеамеа глобус и сказал, что земля круглая и вертится и, следовательно, англичане и сандвичане ходят, обратясь друг к другу ногами, он долго размышлял, вертел глобус и так и сяк, находил Сандвичевы острова, Англию и опять острова. А когда сели обедать, он взял тарелку, положил на нее большой сухарь, а на него несколько маленьких. Указывая на тарелку, он сказал:

«Это земля, а сухари — это Овайги. Здесь сидим я, Тамеамеа, и Ванкувер, и все вы».

Тут он перевернул тарелку и, когда сухари рассыпались по полу, самодовольно смеясь, сказал:

«Вот сухари рассыпались, а мы сидим на месте».

На Гонолулу вы увидите крепость, защищающую вход в бухту. Там есть пушки и гаубицы. Времена Кука невозвратимо миновали. Голыми руками Гавайи не взять. Конечно, ни англичане, ни испанцы, ни Соединенные Штаты не заинтересованы в том, чтобы кто-либо из соперников захватил острова, так выгодно расположенные.

Тамеамеа оказался незаурядным политиком. Он тщательно избегает давать обязательства или обещания, которые создавали бы какой-нибудь державе особые преимущества. Первое время он держал над крепостью принятый от Ванкувера английский флаг. Но, узнав, что это понимается европейцами как признание их верховной власти, стал вывешивать собственный — семицветный. Прежде иностранные суда пользовались стоянкой на островах бесплатно. Но когда ему сказали, что в Кантоне и Маниле за это берут с каждого судна деньги, он ввел у себя небольшую плату.

Офицеры вернулись на шлюп усталые. Но не прошло и двух часов, как на «Камчатку» буквально повалили гости. Только быстро спустившаяся темнота спасла от них путешественников.

Головнин ответил на салют Тамеамеа равным количеством выстрелов, отправил ему две пары восхитивших короля башмаков и восемь калифорнийских перепелок. В ответ получил десять свиней, немного картофеля и письменный приказ старшине острова Воагу выдать русским десять свиней, зелень и пресную воду.

Двадцать четвертого октября, простившись с Элиотом, Головнин, пользуясь попутным ветром, двинулся к Гонолулу. На третьи сутки «Камчатка» бросила якорь в этой удобной, сказочно прекрасной бухте.

Головнина заинтересовала сооруженная у входа в гавань крепость, о которой рассказывал Элиот. Она была вооружена пятьюдесятью орудиями. Солидные высокие стены были искусно выложены из кораллов и ракушечника. Такого крепостного сооружения русские еще не встречали ни на западном берегу Америки, ни на островах Тихого океана.

— Прошло время, когда выстрелом из ружья обращали в бегство толпы сандвичан.

— Да, туземцы страшились европейского оружия, пока не узнали, что, выстрелив, белые должны зарядить оружие, ставшее после выстрела не опаснее копья или палки, — сказал Головнин. — Иные полагают, что бог и природа создали белую расу расой господ. Но ум и дарования достаются всем смертным, где бы они ни родились. Между дикими есть люди, одаренные проницательным умом и необыкновенной твердостью духа. Если бы собрать несколько сот детей из разных частей земного шара и воспитывать их вместе, то, может быть, из числа подростков с курчавыми волосами и черными лицами вышло бы более великих людей, нежели из родившихся от европейцев.

Матюшкин слушал Головнина с великим вниманием. Его слова напоминали ему незабываемые речи Галича и Куницына, боязливые намеки Энгельгардта.

Литке смотрел за борт. Казалось, его интересует только игра мягких волн в этой закрытой гавани. Головнин все еще оставался для него загадкой. «Так вот что таит в себе этот сдержанный, молчаливый и властный офицер! Он, конечно, не из тех, кто равнодушно проходит мимо людей и событий».

В гавани Гонолулу стояло несколько кораблей. Капитан американского торгового судна Девис был знаком Головнину. Девис пригласил Василия Михайловича с офицерами к себе на корабль.

Любознательный и говорливый американец добавил к рассказам Элиота многое и о самом Тамеамеа, и о порядках на Сандвичевых островах.

— Да, Тамеамеа печется о своем народе. Он достаточно умен, чтобы понимать, какими опасностями грозит ему растущее внимание европейцев и американцев к островам, судьбой предназначенным стать оживленной станцией в просторах Великого океана. Вы, вероятно, заметили, — говорил Девис, — что за каждым из вас неотступно ходит соглядатай. Нередко их бывает и двое и четверо.