— Сейчас пойдем в баню.

Иван растерялся. Как так? Позавчера и вчера наказывал, а сегодня в баню вместе зовет. Почему это так? Язык отнялся, и не может слова сказать. А делать нечего — приказ командира!

Приходят в баню. Ну, Иван на предбаннике остался. А генерал вошел в баню, разделся. Спрашивает:

— Воронов, почему вы не идете в баню?

— Я, — говорит, — страшусь, ваше превосходительство.

— Чего вы страшитесь там?

— Так как бы, — говорит, — не прогневились на меня — вдруг да опять, — говорит, — что-нибудь получится.

А он боялся, что заманит в баню эту да его там ошпарит или сожжет что. Вот этого боялся.

— Давай раздевайся и заходи в баню!

Ну, Иван сейчас уж всё с себя снял, заходит в баню. Смотрит — стоит женщина. Как так? Почему? «Это же, — говорит, — генерал, а тут женщина стоит».

А она спрашивает:

— Вы, — говорит, — что, меня не узнали?

— Нет, — говорит, — не узнаю.

— А я, — говорит, — ваша жена.

— Как так?

— А вот так, — говорит. — Вы, — говорит, — Воронов, я, — говорит, — Воронова, а раньше была Соловьева, с вами поженились. Вы, — говорит, — ездили в Америку, всё распродали да всё проиграли. А потом, — говорит, — поверили какому-то лживому человеку. И он вас обманул, всё отобрал.

Вот тут Иван думает.

…А когда Мария ушла (это сказка назад ворочается), Ивану что делать? Всё прожито. Остатки кое-что в магазинах продавать. Это всё продал. Дом тот и другой продал. Остался в бане. В бане и жил, покуда не взяли в армию. Ну, когда в армию-то взяли, он и баню заколотил, — что тут будешь делать…

Таким способом он встретился со старой женой. Жена ему всё простила. Всё простила и больше никуда не отпустила. И обратно стали жить, как раньше жили. Жена уже из генералов ушла, а обосновались обратно, как раньше. Опять завели торговлю. И до сих пор еще торгуют, если живы.

Знаете, откуда кушанье такое пошло — бефстроганов? В честь повара знаменитого. У него фамилия была такая — Бефстроганов.

Один раз приехал к нашему царю английский король. Стали спорить они, у кого повара лучше. Английский король говорит:

— Не поверю, что лучше наших повара бывают. А русский царь говорит:

— Посмотрим. Я вам докажу.

А сам позвал Бефстроганова.

— Ну-ка, постарайся, — говорит, — удиви его.

Тот отвечает:

— Ладно, что-нибудь придумаем.

И вот цари начали беседовать между собой, а повар пошел на кухню. Да по дороге он в прихожей захватил перчатки английского короля.

Взял их, нашпиговал, зажарил и понес. Английский король поел.

— Действительно, — говорит, — я такого вкусного блюда не едал.

Потом стал он собираться уходить, ищет, а перчаток нет.

Спрашивает:

— Где они?

А повар говорит:

— Да вы их съели, ваше величество!

Король и верить не хотел.

Рукопись этой книги была уже закончена, и казалось, с ней всё кончилось, всё отошло — и сказки, и сказочники,… Но вот новая поездка — и новая встреча,

Анастасия Александровна Харламова потрясает своими причитаниями. Знает она и песни, и сказки. Но главный специалист по сказкам в семье, где выросло восемь детей, все-таки хозяин, Василий Иванович.

Он не сразу согласился рассказывать. Скоромные, говорит, И тут он не совсем не прав. Но подумаем: это хоть и распространенное, но все-таки заблуждение, что все сказки — детские. Детям адресуются лишь сказки о животных, докучные сказки и — в последние десятилетия — волшебно-героические. А сказочные повести, бытовые сказки, анекдоты — это беллетристика, литература, устная литература для взрослых.

Спрашиваю: где слышали сказку про Семенова? (Она уникальна.)

И вот ответ. Стояла когда-то в деревне, еще до войны, нежилая изба. И по вечерам собирались там мужики — курили, вели беседы и рассказывали разные истории, сказки, байки. И такое бывало наскажут, что стены дрожат от хохота, а бабы обходят эту избу стороной… В эту бы избу да фольклориста!

Желая смягчить озорной юмор сказки, Василий Иванович скомкал конец и даже не решился сказать, что же именно потребовал от Анастасии Кирпитьевны герой за гусли-самогуды.

Помните, принц-свинопас за свою чудесную трещотку (аналогичный музыкальный инструмент!) захотел получить от принцессы ни много ни мало — сто поцелуев. И принцесса согласилась, а фрейлины прикрывали продавца и покупательницу широкими юбками. Так ведь эта сказка (прелестная, конечно!) уже причесана, приглажена, это сказка литературная: А что рассказывали датские мужики, у которых подслушал эту историю Андерсен? То же самое, уверен, что и русские. Народ любит острое, соленое словцо и веселые, пусть порой и рискованные ситуации. Весь «Декамерон» — плоть от плоти фольклора — построен на этом.

Что же касается Василия Ивановича Харламова, жителя деревни Надпорожье Лодейнопольского района, пенсионера, 68 лет от роду, то другие сказки его и замысловатые притчи в эту книгу уже не поместились. Они — впереди.

Поживет еще старая сказка!

Значит, жил-был первейший купец в мире. Фамилия была ему Семенов. Семья у него была женка и сын. И всё. Больше не было никого.

Ну вот, немного времени тут пожили, сын этот женился. Взял, конечно, он девушку по любви. Хороша была девушка, и поженились. Потом немного времени прожили, ну, две недели так прошло, эта женка померла. Померла, значит, похоронили на кладбище. (Полкилометра было кладбище до деревни.) Похоронили, домой пришли, ну там пообедали.

Потом вечер как стал, это сын, значит, пойдет куда-то, выйдет с избы, а отец и мать-то думают, что в клуб («Клубов-то не было!» — закричала Анастасия Александровна.) или куда-нибудь пошел. А он никуда, окроме как на могилку. Женка померла, он любил очень горазно эту женку, и на могилку пойдет и там до двенадцати часов ночи сидит на могилке и даже это просит там кого-то («Да бога!» — сказала Анастасия Александровна.), что как бы воскресла бы вот женка евонна.

— Раз, — говорит, — хоть увидеть бы, и больше всё.

Это он ходит… Сороковой день раньше, видишь, справляли.

— Ну, — говорит, — завтра сороковой день. Сегодня пойду еще вечером. Если ничего — больше не буду, не стану ходить!

Пошел против[18] сорокового дня-то и так уж сидит на могилке и просит, чтобы вот как бы воскресла бы женка.

Вдруг — это уж больше двенадцати часов ночи стало время-то — подходит к ему старичок такой, старый-старый, седатый такой.

— Чего ты, — говорит, — добрый человек, тут вот кажный вечер придешь и что вот плачешь на могилке?

— Да вот, — говорит, — дедушко, женился, была любая женка, красивая, любил, и вот жалко — померла. Как бы она воскресла бы, раз бы, — говорит, — еще увидать!

— Ну ладно, я тебе помогу. Только, — говорит, — смотри: тебе не к лучшему будет, а к худшему.

— Да будь, — говорит, — что хошь, а только бы воскресла бы!

Дает ему этот старичок три горошинки.

— Вот, — говорит, — выкопай яму, вырой землю, открой гроб и на груди положь женке эти горошинки. («Да горошинки!» — каждый раз поправляет жена.) Пять минут не пройдет, женка у тебя выстанет, воскреснет. Но, — говорит, — когда это всё сделаете, эти горошинки, — говорит, — ты не бросай никуды! Прибери себе, они тебе пригодятся.