— Ну, а теперь как, Ильюшенька, чувствуешь силушку?

— А вот, дедушка, теперь чувствую силушку! Был бы такой столб — упирать в землю и в небо, — повернул бы землю на небо, а небо к земле.

Тогда он говорит:

— Выпей-ко вторую чарочку!

Вот он выпил вторую чарочку. Старичок его и спрашивает опять:

— Ну, как теперь, Ильюшенька?

— А теперь, дедушка, чувствую силушку наполовинушку. (Он у него отнял половину!).

И старичок этот скрылся, пропал тут же.

И почувствовал Ильюшенька силушку в себе богатырскую.

И потом он вздумал подобрать лошадь себе, коня.

Достал — и вздумал поехать по проселку по тому, где Соловей на ели был. По той дороге никто — ни пеший, ни конный — не ходил: Соловей-разбойник побивал одним свистом.

Когда Илья стал въезжать на эту дорогу, ему сказали:

— Не езди туда, там Соловей-разбойник свистом побивает, лошади падают!

Не доехал Илья до того места — Соловей как свистнет! Лошадь на колена пала. (А он крепко держался.)

Тогда Илья вынул каленую стрелу и в аккурат Соловью-разбойнику попал в глаз, он свалился с дерева и убился.

Так Илья расчистил дорогу. Стали ходить пешие, и на лошадях ездить: больше некого бояться. А он вернулся обратным путем.

Потом слухи об этом дошли до государя. Государь собрал пир по случаю того, что Соловья убили.

Там еще второй богатырь был — Руслан-Лазарь. Он сказал, что он убил Соловья, этот богатырь.

А Илья Муромец, когда приехал к городу, коня оставил, а сам пошел на пир полюбоваться. Пригласили и его, незнакомого.

А Руслан за столом сидит, ест вилкой — как навозные вилы. Сидит и лопается.

А Муромец-то стоит у двери. Он и спрашивает, этот Илья:

— Это что за обжора там сидит? Вместо вилки навозными вилами, кажется, ест?

Тогда этому Руслану не понравилось, что он обжорой назвал его. Он тогда в этого Илью своей вилкой как пустит! Вилка даже в кирпич ушла до половины ручки — вот какая сила была.

А Илья потом подходит к столу и говорит:

— Да, хорошая у тебя, Руслан, сила-вилка даже ушла до половины. А на-ко поноси мою шляпу. Скинул свою шляпу и надел на Руслана.

И Руслана сразу раздавило — шляпа-то пятьдесят пудов весила!

Один охотник был, молодой. С хозяйкой хорошо жил. Уйдет далеко — в чужой деревне ночует. Она ревнует:

— Где был?

А сама не очень его любила. Соседа завела. Он догадался. Ходил-ходил, а как подловить — не знает. Наконец придумал.

— Мать, я знаю, где Николай Чудотворец живет: в лесу, в дупле.

«Вот он меня и научит, как от мужа избавиться», — думает жена.

— Не врешь?

— Вот видишь, я десять белок убил? Он помог. «Ну, схожу и я».

Он смекнул, что она пойдет, и залез в дупло. А она свечку купила, пришла — молится.

— Чем недовольна? Судьбой? — спрашивает муж из дупла.

— Мужа жалко, но нельзя ли его хоть ослепить?

— Вы больше калиток спеките, маслица, яичек дайте. Он будет отказываться, а вы его всё кормите, в маслице давайте макать.

— Ну, слава тебе господи!

Охотник ночевал в деревне, белок пострелял. Пришел:

— Вот, мать, сегодня только двух убил. У меня, матка, что-то тень на глазах.

— Ну-у, что ты!

— Мать, что-то я плохо вижу, далеко охотиться нет пойду.

На третий день она его силой калитками кормит. Любника ждала. Он поел калиток.

— Ослеп совсем теперь!

Потом достал кнут, лег.

Пришел любник. Легли они. А охотник взял кнут да давай хлестать. Вот как наказал.

Раньше люди знали, в какой день умрут, а теперь нет…

Один старик изгородь городил. Раз кол всадил, два всадил — кое-как всё делает. Ограда ветхая получается.

Шел мимо прохожий:

— Бог помощь! Ты что изгородь такую ветхую делаешь?

— А мне три дня жить осталось-так зачем крепче? Мне хватит.

— Ты делай для людей, пусть другие попользуются.

Тот не послушался.

Три дня прошло. Он год, два живет, старик этот, не умирает. Пришлось ограду хорошую поставить, надолго.

А тот прохожий — это бог был, — он и решил так сделать, чтобы люди не знали про свою смерть. Тогда они не только себе пользу приносить будут.

С тех пор мы и не знаем, когда умрем.

Одна женщина стала говорить своему мужу:

— Когда ты помрешь, я разодену тебя, как макова цветочка.

Он взял да нарочно и помер. А она пожалела одежды да и завернула его в сетку рыболовную.

Потом она стала голосом плакать, как полагается:

Он встал, да как закричит:

— Так твою мать, да рыбу ловить!

А другая говорила:

— Как ты помрешь, так я хоть сама плакать не умею, а плакею найму. А уж так-то я по тебе буду плакать!

Вот и наняла плакею, как муж помер. (Он нарочно притворился.)

Плакея стала плакать:

Та женщина как вылетит из другой комнаты, да с пляской:

— Тетечка, Кондрашом!

Ну вот. Жил в одной деревне кузнец одинокий. Семьи у него не было. Ковал он да ковал. Кузница, конечно, далеконько от дому-то. Вот пока ему там привезут — кто дровни, кто телегу. Ну вот. Всё это работенки-то порядочно было.

А у него было, значит, в кузнице: царицы небесной икона была и картина черта. Вот он придет, царице небесной помолится, а черту в харю плюнет. Ну, черту наоботило. «Что за черт его возьми-то! Всё в харю мне плюет. Надо же отместить мне кузнецу, — думает. — Что-нибудь я сделаю с кузнецом».

Вот однажды утром кузнец пошел пораньше, что много навезено работы было. Надо пораньше, чтоб поболе заработать. Вот идет парнюга встречу, молодой, парень.

— Здорово, юноша! Куда идешь?

— Да иду работенки искать, — говорит. — Где бы поработать-то?

— А с хлеба я тебя возьму. Приходи ко мне. Давай работай. Только платить не буду, а кормить буду.

— Ну и что, дяденька, ладно, что ж. А то голодному чего ходить.

Ну вот, взял его. Вот там неделю куют, две недели там, месяц, два месяца. Он его в молотобойцы взял, этого парня-то. Глядишь, толк-то хороший. Помогал хорошо.

Вот ковали да были. Молодой кузнец ему и говорит, молотобоец:

— А что, — говорит, — кузнец (хошь дяденька, хозяин), давай-ко! Это нам, — говорит, — не работа с тобой. Мало зарабатываем.