— Спасибо тебе, милый мой, что выжил мне нечистого духа! Сейчас ложись спать, а утром будет тебе водка.

Вот утром мужик встал — бегом в магазин. Притащил четверть водки. И два дня с солдатом гуляли.

И после того поп больше боялся на этот дом взглянуть. Конец.

Было раньше нехорошо…

Бот жил муж с женой. Ну, муж такой был скверный. Пьяный любил издеваться над женой. И вот ему охота было всё рассердить жену, чтобы она показала ему, что рассердилась.

Он всяким путем — и бил ее, чего только не делал. Но она всё равно не сердилась. Он всё придумывал, как бы рассердить.

Однажды придумал. И кричит:

— Жена! Иди сюда!

Жена прибежала:

— Что нужно?

— Лезь под стол!

Ну, жена быстренько под стол.’ Он ей говорит:

— Лай по-собачьи!

Жена начинает:

— Тяв-тяв!

А он ее давай ногами лягать:

— Что, своих не узнала, лаять начала?!

…И придрался все-таки муж к жене.

Вот был один сапожник. У него была жена. И вот она однажды (всё так это говорили):

— Ты меня не любишь!

Он говорит:

— Ты, может, меня не любишь!

— А я помру — как ты будешь плакать по мне?

Вот, значит, муж и говорит:

— Жена, уж ты-то по мне будешь ли плакать, а я-то уж по тебе буду.

Жена и думает: «А как же он будет плакать? Ну-ко дай я притворюсь, помру, посмотрю, как он будет плакать».

Вот жена померла. А муж, значит, шил сапоги. Видит, что жена-то не говорит. Не померла ли? Посмотрел — померла. Он ее повалил на лавку, закрыл точивом. И сел и плачет:

— Желанная ты моя жена! Какая ты была у меня хорошая! На кого ты меня бросила?

Вот. А жена-то тихонечко точиво приоткрыла — надо поглядеть: слезы-то текут или он нарочно. А он-то заметил, что она, значит, из-под точива-то выглядывает. Он — молоток-то в руках — взял да по лбу и стукнул.

— Мертвые из-под точива не выглядывают!..

Жили два брата, Александр и Петр. Они остались без отца, без матери. Ну, хозяйство-то надо вести. Александр взял женился. Женился, значит, ну, и у них народился ребенок. А тут как раз Александру-то надо идти было в армию.

А раньше в армию-что? Тащили жеребья. Ну, тащили жеребья, значит. И как раз жеребий-то выпал Александру идти в армию, то есть не в армию, а как раньше — в солдаты.

Ну что же, пришел домой и загорюнел. Такой невеселый вид у него. А Петр его спрашивает:

— Сашенька, ты чего такой?

— Да вот чего-что вытащил жеребий идти в армию. (Ну, товарищи, в солдаты, вернее всего.)

Тот и говорит:

— Так ты не горюй, — говорит, — давай-ко я за тебя пойду!

А раньше-то имели право идти брат за брата в солдаты. Ну, тот обрадовался.

— Раз пойдешь, так давай иди.

(Но, товарищи, я вам предупреждаю, что раньше не было ни машин, ничего. Техника такая была: всё пешечком.) И вот они, значит, так: на Урал шли три месяца пешком. Ну, знаешь, драли их там… Всего! Они шли, шли и, вернее всего, дошли.

Когда они пришли на Урал, распоселилась ихняя часть. А там из этой части-то один офицер приходит к одной старушке. Ну, приходит к одной старушке, смотрит — альбом на столе. Он взял альбом-то, поднял и начинает перелистывать. Начинает этот альбом перелистывать, перелистывает фотокарточки, перелистывает. Вдруг на одной фотокарточке остановился. Остановился и смотрит. А старушка его и спрашивает:

— Дорогой мой, а чего же ты дальше не перелистываешь?

— Знаешь, я, — говорит, — даже не могу больше перелистывать.

— А чего же?

— А я, — говорит, — в эту девушку так врезался, — говорит, (понял? Во!), — ну не могу больше, и всё.

А эта девушка была английского царя дочка. А чего она попала сюда? Ведь раньше так было, товарищи, закон: если у царя у какого-нибудь, примерно, народилась хорошая дочь там, красавица, вот он ее фотографирует и по всем государствам разбрасывает фотокарточки, чтоб другие цари приехали ее сватать. Ну и вот у этой старухи попала эта как раз карточка. А когда, значит, это он так и говорит-то старухе, а старушка и говорит:

— А что, хошь, так я тебе сделаю, что она будет вашей женой?

— Да что вы! — говорит. — Если вы сделаете, что она будет женой, тогда я тебе что хошь сделаю!

— Ну, пожалуйста, — говорит, — ну что ж, — вот эта, значит, старушка и говорит: — Вот я тебе даю только такие условия: принеси в двенадцать часов ночи пясть земли с могилы, и я тебе сделаю, что эта будет твоей женой.

— Хорошо.

— Пускай ты не сам, пусть солдаты тебе принесут — лишь бы только в двенадцать часов пясть земли. И всё.

Вот этот приходит, выстраивает роту свою солдат и говорит:

— Ну, кто смелый?

(Да, вернусь назад. Тогда в армии служили двадцать пять лет.)

Вот он, значит, и говорит, выстроил и говорит:

— Вот так. Если кто пясть земли принесет в двенадцать часов с могилы, двадцать пять лет скидываю и освобождаю с армии. (С солдат, вернее всего.)

Ну, значит, один поднимает руку:

— Давай я.

— Ну всё, выходи со строя.

Тот со строя, значит, выходит. Ну, пошел там, походил, походил. Вечером и думает: «Да откуль он узнает — с могилы или откуда. А я у казармы возьму там у угла землю да принесу, скажу, что с могилы, да и всё».

Ну он, значит, ему приносит. Тот берет эту, значит, землю, несет к этой старушке. Та посмотрела и говорит:

— Э-э-э, дорогой мой! Это, — говорит, — вот от правого угла казармы земля-то. На что ты мне принес?

Тот приходит… Да, а он предупредил: если неправильно землю принесешь — голову рублю. Ну хорошо, он ему взял голову и отрубил.

Теперь на второй день обратно, значит, выстраивает и говорит:

— Ну, кто еще смелый найдется?

Вот этот Петр и поднимает руку:

— Я!

— Ну хорошо. Давай выходи.

Петр ему и говорит:

— Вот, дорогой мой, дай мне винтовку, дай мне наган и дай мне ручные часы, чтобы за временем смотреть.

— Ну хорошо, пожалуйста.

Тот его приводит в склад.

— Вот тебе, бери новую винтовку, вот тебе, новые часы бери, вот и наган тебе новенький, бери в кобуре.

Ну хорошо. Вот тот, значит, пошел. Пошел, гуляет то вдоль кладбища, то еще пройдет по кладбищу. Вот так ходил-ходил, ходил-ходил. Смотрит на часы.

— Ага. Одиннадцать часов уже. Нельзя еще. Велено только в двенадцать.

Ну хорошо. Еще раз прошел. Смотрит — без пяти двенадцать.

— Ну, теперь можно идти на кладбище.

Вот он на кладбище заходит. Только в кладбище-то заходит, ему навстречу Белый. Неизвестная сила. Вышла лесом, навстречу ему. Ну, Белый ему ничего не сказал. Так мимо друг друга прошли. Всё.

Тот приходит к могиле. Смотрит на часы.

— Ага, без одной минуты. Нельзя еще брать. Точно велено в двенадцать.

Точно стало двенадцать. Всё! Берет пясть земли, завернул в носовой платок, в карман — и пошел.

На котором месте они с Белым встретились — Белый обратно. Он идет с кладбища, а Белый на кладбище. Обратно друг другу ничего не сказали. Ну, этот видит товарищ: надо тикать. Как он припустил! А Белый раз шагнул, смотрит — на могиле земля-то взята!

— Ага! — он вдогон.

А ему вдогон что: он раз шагнул — вот его и догоняет. Он разворачивается — бух с винтовки в него! А Белый берет пулю — в него обратно. Он думает: «Ого, стрелять больше нельзя». Он берет винтовку за ствол-бах его винтовкой! А этот пока винтовку ломал, а этот всё бежит да бежит, бежит да бежит. Тогда что ему делать? Он выхватывает с кобуры наган-раз наганом в него! Он пока наган-то ломал…