Их лица покраснели, а голоса повысились. Лиза и Роуз прервали разговор и посмотрели на них. Доктор спросил: «А Алан Лессинг? Как он вписывается в ваш компьютерный план высшей расы?
«Он… был… ценным сотрудником. Он также старый друг. Больше ничего.»
«Он был протеже Германа Малдера, который является государственным секретарем президента Аутрама и вице-президентом вашей Партии человечества под руководством Дома».
«Это так.» Ренч восстановил контроль. — Лессинг говорил о мистере Малдере?
«Нет. Он никогда ни о чем не упоминает после своей… как вы это называете?… средней школы… средней школы. Генерал Копли рассказал Роуз о дружбе Лессинг с Малдером.
«Он был телохранителем мистера Малдера в Индии. Когда он исчез во время рейда в Понапе, Малдеры были опустошены. Теперь, когда он появился как пресловутый плохой пенни, они в восторге». Ренч остановился, чтобы перевести дух. — Лессинг не обсуждает настоящее? Его собственный опыт? Что происходит в мире?»
«Он не проявляет никакого интереса. Кажется, его это не волнует».
«Даже не о Пакове и Стараке? Боже, что он, должно быть, видел!
«Для него это как кинофильм. Он смотрит, но не участвует, даже когда сам является одним из актеров».
«Он всегда был отстраненным ублюдком», — размышлял Ренч. «Наше общество породило многих подобных ему: «периферийных людей», «совершенно не вовлеченных», как кто-то выразился. Я не знаю, заботился ли Лессинг вообще о своей жене».
«Жена? Какая жена?
«Вы не знали? Боже мой! Да, прекрасная индийская девушка, Джамила Хусайни. Иззи убили ее во время набега на Понапе. Он никогда тебе не говорил?
«Он никогда не говорил…! Мы понятия не имели! Доктор выглядел рассерженным, как будто Лессинг предал его лично.
«Как будто она не затронула его, не в глубине того места, где он живет». Ренч поднял крышку кастрюли, чтобы посмотреть, есть ли еще чай. Вещь была крепкая, черная и ароматная, такая, какая ему нравилась.
Доктор встал. «Где бы ни жил Алан Лессинг, это очень уединенное место, окруженное барьерами, стенами и защитой, толще любого бункера фюрера».
Ренч указал на Лизу. «Спасибо за чай. Нам нужно успеть на самолет. Лессинг уже должен быть готов.
Когда они подошли к двери, доктор Казимир сказал: «Кстати, кадровый командир, я еврей».
«Я догадался об этом», — сказал Ренч. «Я удивлен, что ты не переехал в колонии Иззи в России».
«Копли меня не беспокоит. У меня здесь есть дела.
«Все меняется», — ответил Ренч и улыбнулся.
Либералы — в различных обличьях и воплощениях — правили западным миром на протяжении столетия. Теоретически их цели были в высшей степени идеалистическими и альтруистическими. На самом деле, конечно, либералы никогда не смогли реализовать чаяния даже своих лучших мыслителей: свобода от нужды, занятость для всех, забота о больных и престарелых, прекращение преступности — список длинный. Их трудность заключалась в неправильном понимании человеческой природы; их теории равенства и человеческой податливости просто не имели под собой реальной основы. Левые приняли теоретический коммунизм еврейских интеллектуалов только для того, чтобы обнаружить, что он породил русский, польский, чехословацкий, болгарский и т. д. деспотизм вместо «равенства для всех» и «каждому по потребностям». В лучшем случае эти коммунистические государства в конечном итоге вернулись к квазикапитализму; в худшем случае они были невообразимо ужасны.
За пределами Европы коммунизм проявлялся в локализованных формах: напр. Народный Китай, Вьетнам, Северная Корея. Лаос и Камбоджа. Это тоже были деспотии. У них были новые имена и лица, но на самом деле они были просто пережитками азиатских обществ прошлого. То же самое наблюдалось в Южной и Центральной Америке: традиционные диктатуры, украшенные красными звездами.
Либеральный Центр, примером которого являются Великобритания, Франция и США, выбрал ту или иную форму «представительной демократии». Если эти государства потерпели неудачу, то это произошло не из-за отсутствия связей. Но было слишком сложно осуществить необходимые социальные изменения, одновременно поддерживая все мыслимые версии «гражданских прав» каждого. Способность адаптироваться к новым ситуациям увязла в постоянно расширяющейся сети администрации, бюрократии и давления конкурирующих личностей и «групп интересов».
Величайшим недостатком центристской либеральной мысли является бездействие: прислушиваться к слишком многим голосам, принимать слишком много решений и в конечном итоге оказаться под доминированием других, более сильных и лучше управляемых. Могу ли я дать вам отличный рецепт неудачи? Не инициируйте и не поддерживайте жесткую политику: всегда реагируйте — часто слабо и неадекватно — на политику других. Вносите только незначительные изменения, так как крупные наверняка кого-то обидят. Если есть сомнения, созовите комитет, проведите семинар, проведите референдум, подайте иски, дайте каждому высказать свое мнение. Оставьте реальную власть в руках тайных клик внутри правительства. Позаботьтесь о том, чтобы ваши граждане были слишком пресыщены хлебом и зрелищами — бургер-попсами, голо-видео и футболом — чтобы когда-либо требовать реальной роли в своем собственном управлении. Столкнувшись с необходимостью срочного выбора, обязательно медлите, а затем выберите путь наименьшего сопротивления. Достигайте малого — и делайте это медленно. Такие бессердечные, лицемерные политические игры не сработают в нашем постпаковском мире. Без Пакова и Старака это бы не сработало. Мы сталкивались и сталкиваемся до сих пор с ужасающими проблемами: парниковым эффектом, загрязнением окружающей среды, войной, наркотики. СПИД (который продолжает распространяться среди гетеросексуального белого населения из групп, в которых он эндемичен, несмотря на все наши усилия) и дюжины других. Устаревшие институты больше не будут служить, и мы не можем позволить нашим нынешним правителям разрушать нашу окружающую среду действием или бездействием. К сожалению, прошлое цепляется за нас, как и мы цепляемся за него.
Партия Человечества предлагает путь: путь не только наружу, но и вверх. Мы призываем к работе, жертвам и глубоким изменениям — иногда тяжелым, трудным, резким изменениям — в нашем обществе. Мы любим Америку; мы любим свой этнос; мы считаем, что все люди повсюду должны одинаково любить свой этнос. Как отдельные, однородные общества, работающие вместе в дружеском сотрудничестве, мы можем построить мир, в котором есть Паков и Старак, и атомное разрушение больше никогда не повторится. Не может быть никакого компромисса, никакого спасения старого и, таким образом, лишения нового. Мы должны избавиться от социальных паразитов и доктрин, которые нас ослабляют! Мы должны сделать это сейчас. Мы не можем ждать. Мы не можем колебаться. Мы не должны потерпеть неудачу. На кону стоит наш этнос, наша нация и будущее наших детей.
— Сокращение речи Винсента Дорна, произнесенной в Университете Джорджии в субботу, 28 августа 2049 г.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Суббота, 21 августа 2049 г.
В комнате звенело и капало; это вернуло Лессинга к каким-то смутным детским воспоминаниям о водопаде, мокрых листьях, извилистых тенях над темной блестящей галькой в ручье. Он помнил, как птицы, бабочки и даже серая полевая мышь с глазами-бусинками приходили умыться и попить.
Наверное, еще один чертов фильм: одно из тех шоу о природе, которые его отец смотрел по каналу искусств. В любую минуту они могли показать совокупляющихся полевых мышей, змею, занимающуюся стриптизом, или высокорогого лося, садящегося на свою подругу и выкрикивающего радость на весь лес.
Он ухмыльнулся про себя. Большую часть этого он уже преодолел: больше не было проблем с отличием фантазии от реальности. Это была одна из огромных гостиных особняка Германа Малдера в Вирджинии. В данный момент она действительно напоминала пещеру за водопадом: тусклую, перламутровую, наполненную висящими растениями, цветущими кустарниками, проточной водой и ароматами темной земли и растений. В шестидесяти футах от нее, у дальней стены, в изумрудном мраке порхала миссис Малдер, регулируя лампы, устанавливая стулья под точными углами, стряхивая здесь немного ворса, там пылинку. Она делала все это раньше, и Ева, экономка, сделала это до этого.
