Пришло время идти домой.

— Я тоже тебя люблю, — проворчал Ренч. Он взглянул вверх и обнаружил рядом с собой Лессинга, залитого волнистым серо-зеленым светом, исходящим от ряда экранов телевизоров системы безопасности, словно какой-то архаичный идол, погруженный в морские глубины.

— Итак, ты вытащил меня из постели. Кто это, черт возьми? Лессинг потрогал пульт управления телевизионной камерой, но посетитель вышел за пределы зоны действия третьей камеры и еще не был виден второй камере. Он протер глаза от сна. Черт побери, он собирался подключить еще одну камеру, чтобы закрыть слепую зону между двумя и тремя. Камера двадцать шесть, стоявшая в глубине сада у заводского забора, тоже не работала. У Лессинга просто не было сил. Северная Индия в апреле превратилась в котел раскаленной добела жары, а в мае и июне будет еще хуже. Только после того, как в июле начались дожди, выжженные равнины снова остыли. И то совсем немного.

— Похоже на одного из твоих неряшливых друзей. — мягко заметил Ренч. Невысокий, аккуратно одетый мужчина лет под тридцать, его настоящее имя было Чарльз Хэнсон Рен, но на его армейском сундучке была надпись «WREN, CH», а прозвище «Гаечный ключ» закрепилось за ним. Он был охранником дома Германа Малдера. Лессинг отвечал за территорию и здания химического завода Indoco в Индии, к югу от Лакхнау, недалеко от дороги на Канпур.

Лессинг ничего не сказал.

— Слушай, извини, что заставил тебя вставать, — тон Ренча показал, что он считает это забавным. Он ухмыльнулся настенным часам, которые показывали 02:10, и показал зубы такие белые, что все подумали, что это тарелка. На самом деле они были его собственными. Ренч был лишь немного завидным: Малдер всегда выбирал Лессинга в качестве своего помощника всякий раз, когда совершал одну из своих нечастых вылазок в хаос, которым была Индия двадцать первого века.

«Конечно.»

«Спать приятно в такую ​​жару».

Лессинг посмотрел на него. Как и все остальные участники операции Indoco в Лакхнау, Ренч знал, что Лессинг делит свою постель с индийской связной Малдера, Джамилой Хусайни. Никого не волновало, где и с кем спит наемный помощник, и Ренча это не волновало, да и сам он не интересовался Джамилой. По его мнению, она была слишком образованной, окончила Школу Кеннеди для особенных детей в Дели, а затем Колумбийский университет. Однако Ренчу нравилось знать все. Слишком любопытно и слишком комично! Однажды кто-нибудь поднимет маленького умника за голову с блестящими темными волосами, волнистыми, как реклама альфонсов, и сбросит его с минарета!

Изображение переместилось на маленький экран второй камеры. Посетитель остановился перед внешними воротами, оглянулся, посмотрел на линзу, установленную над его головой, и нервно махнул рукой в ​​сторону звонка.

— Э-э… мистер Лессинг здесь? Я… ах… извини, что беспокою тебя… его… в такой час. Это был человек, которого Лессинг назвал Доу: Феликс Бауэр, как он узнал от Гомеса через месяц после своего возвращения в Индию.

Ренч нажал кнопку. Вспыхнула рубиновая сигнальная лампа. «Он несет поппер. Или на нем чугунный бандаж.

Лессинг взял микрофон и сказал: «Привет, Бауэр. Положите боеприпасы в сейф на столбе рядом с вами. Затем следуйте по левой тропинке назад.

В сейфе точно указывался вес большого пистолета, а возможно, и сапожного ножа. Металлодетекторы признали Бауэра чистым. Только тогда Лессинг нажал двойные кнопки, открывшие ворота.

В этот ранний час веранда штаба была пуста. Лессинг встретил Бауэра наверху лестницы и указал ему на плетеный диван как можно дальше от основного круга мебели на крыльце. У освещенного помещения было два недостатка: оно кишело летающими насекомыми, а под потолочным вентилятором скрывался микрофон наблюдения. Зачем Рэнчу облегчать подслушивание?

Бауэр сел, облизнул губы и огляделся. Его взгляд задержался на блестящем белом холодильнике, видимом за сетчатой ​​дверью. Лессинг пожалел его; Дорога Бауэра сюда из Лакхнау в такой ночной час, должно быть, была жаркой, пыльной и мучительной от жажды — и вдобавок он, должно быть, заплатил таксисту целое состояние! Лессинг снова встал и вернулся с двумя бутылками индийского пива.

«Хорошо?» Лессинг решил, что немец выглядит ужасно. Они не встречались после январского дела в Нью-Мексико, но тогда они никогда не были друзьями — или врагами. Всего два человека делают работу.

Другой глотнул холодного пива. Затем он сказал: «Эйнар Хьельминг… швед, которого ты звал Панч… мертв». Лессинг хмыкнул. «Как?»

«Выстрелил. Из засады. Они пытались убить Холлистера… твоего подростка, британца… тоже. Промахнулся на пять сантиметров. Бауэр погладил свои седые волосы тонкими пальцами.

«Кто такие «они»?»

«Люди говорили, что ты знаешь».

«Мне? Я ничего не знаю». У него действительно был вопрос: «А как насчет Че, австралийки? Ее зовут Роуз Терли.

«Я не слышал. Я думаю, она вернулась в Канберру.

«Ну, ладно. Я… мне жаль Хьельминга. Это не так, но, похоже, это что-то значило для другого человека.

— Могу я поговорить откровенно?

Лессинг наблюдал за ним. «Конечно.»

— Я пришел попросить тебя оставить меня в покое. Тебе не нужно ничего говорить, просто позволь мне идти своей дорогой. Не трогай меня.

Лессинг фыркнул носом, полным горького пива. Он кашлянул, вытер рот и прорычал: «Что?»

«Я серьезно. Я не создаю проблем».

Были, конечно, истории о наемниках, которых позже «попали» наниматели или товарищи. Слишком много знаний неразумно. Таких инцидентов стало меньше, поскольку для стран, корпораций, организаций и даже отдельных лиц стало приемлемым нанимать простых людей для проведения своих «спецопераций» — специальных операций. Теперь мир, во всяком случае западный мир, считал наемников гламурными самураями, воинственным классом, связанным честью, героями бесконечных телесериалов.

Бауэр знал репутацию Лессинга: никто никогда раньше не обвинял его в перелистывании. И, предположив, что ему заплатили за то, чтобы он управлял своим отрядом, Бауэр должен понимать, что он выполнит эту работу сам, а не наймет для этого какого-то грязного городского киллера.

Лессинг сохранил невозмутимое выражение лица и сказал только: «Мерсов постоянно убивают. Одна из радостей торговли.

Грубое оцепенение обвинения прошло, и разум Лессинга снова начал работать. Бауэр явно был напуган: это было видно по его твердой линии подбородка. Был ли он в здравом уме? Паранойя была распространенным недугом среди наемников. Вы не научились подозревать каждый куст, каждую дверь, каждый шаг и не допустить, чтобы часть этой осторожности проникла в трещины вашей бессмертной души.

Бауэр сжимал бутылку пива обеими руками. «Людей… нас… действительно убивают. Но не киллеры, не в Копенгагене или Рио! Лессинг, ради бога!..!»

«Ради бога, что? Я не имею к этому никакого отношения… ни к Хьельмингу, ни к Холлистеру. Не с тобой! Кто дал вам эту идею? Кто сказал, что я листаю свою команду?» Даже малейший слух такого рода может положить конец карьере человека. Хуже того, это может привести к тому, что сам этот человек будет наказан.

Бауэр колебался. «Никто не сказал… никто сразу не вышел».

Лессинг пристально посмотрел на него. «Ты глуп, Бауэр, очень глуп. Если я листаю, то это мой шанс тебя прикончить! Внутри нашей ограды никто не ставит под сомнение бизнес Indoco. Ты можешь бесследно исчезнуть!» Он положил руки на стол ладонями вверх. «Но подумайте: если я не буду листать свой состав, то я собираюсь выяснить, откуда пошли слухи и что я могу с этим поделать. Если мне придется убить… или того хуже… чтобы сохранить свою репутацию чистой, я это сделаю. В любом случае вы проиграете». Он начал подниматься на ноги. «Мы легко болтаем? Или тяжело?