Лессинг не мог уследить за этим. Честно говоря, ему это было не очень интересно. Он беспокойно пошевелился. «Мистер. Малдер…»

«Это как шахматы. Игра с неизвестным количеством игроков, некоторых из которых вы не видите. В шахматы играют с деньгами, властью, престижем и привилегиями, а не с конями, слонами и пешками. Вы планируете свою стратегию на десять ходов вперед и молитесь, чтобы ваши противники не запланировали свою на двадцать. Это своего рода война, Алан, и это должно быть тебе по душе.

«Слишком абстрактно, на мой вкус…»

«Тогда ты всегда будешь одной из фигур, а не игроком».

«Да, я это вижу».

— Нет, Алан, ты не видишь. Вот в чем проблема. Ты продукт своего времени: свободный, легкий, мобильный, бесцельный, без системы ценностей… правильный или неправильный. Ты умный и полуобразованный, но никуда не денешься. Вы просто «вписываетесь». Вы страдаете от морального паралича, который французы называют акциди. Вы хотите существовать, «ладить», а не думать».

«Это не справедливо. Я читаю… больше, чем Морган…»

«Военная история и прочее». Лессинг решил рискнуть и сделать личное заявление. «Морган читает, чтобы укрепить свои предубеждения, а Ренч делает это, чтобы получить удовольствие. Я не похож ни на одного из них. Я читаю, потому что хочу знать».

— Полагаю, лучшая причина. Ольдермен сделал паузу, и между ними воцарилось молчание. Затем: «Да, Ренч. Ты давно знаешь Ренча, Алан. Он снова заколебался. «Обычно я не задаю вопросы, которые меня не касаются. Но… ты думаешь, что Ренч гей?

«Сэр?» Вопрос застал Лессинга врасплох. «Ах… нет. Не гей.» Он искал слова. — Ренч… я думаю… асексуал. Несексуальный. Давным-давно он решил, что секс — это слишком много хлопот, слишком дорого, слишком… физически и слишком рискованно психологически. Насколько я знаю, он может бояться СПИДа или герпеса. В любом случае, пока я был рядом с ним, он держался подальше от чего-либо, кроме журналов с помпонами для ванной.

Малдер увидел, что Лессинг чувствует себя некомфортно. Он сказал: «Не волнуйтесь; моя жена хочет… хм… выстроить его в ряд. Думаю, некоторые из ее младших друзей заинтересовались. Она тоже работает над Морганом.

Лессинг откровенно рассмеялся. «Удачи! У Сэма вереница дорогих малышек длиной в милю! Для него секс подобен субботнему телевидению: знаете, сначала тяжелые, соревновательные вещи, как в игровых шоу, затем погоня, как в полицейских программах, и, наконец, борьба, двое выпадают из трех. Сэм думает, что секс — это соревнование, в котором он должен победить. Нет, Фай… твоя жена… не заставит его остепениться, ненадолго!

«Женатые руководители положительно влияют на имидж движения. Это вам скажет любой президент корпорации.

— Значит, я сам подхожу для брака? Что-то, что кто-то когда-то сказал — он не мог вспомнить, кто — всплыло на поверхность мыслей Лессинга. «Лиза…?»

Малдер сложил руки на столе перед собой. «Лиза. Что… как… я могу сказать? Вы слышали ее историю? О Нью-Йорке? Каир?»

«Да.» Он наслушался ужасных подробностей. Однако он не знал, как задавать вопросы, на которые он действительно хотел получить ответы.

«Они… использовали ее. Они заставили ее. Они делали… вещи. Ее связали, избили, заставили… Вы не представляете.

Он попытался дышать. — Я слышал… Лизу и миссис Делакруа?

«Это то, что тебя беспокоит? Любовники? Я сомневаюсь в этом. Только слухи. Я хорошо знал Эмму Делакруа еще до… до Понапе. Она не была гомосексуалисткой, лесбиянкой. Возможно, она была похожа на Ренча: не хотела вмешиваться. Движение занимало ее, как и Лизу после того, как Эмма спасла ее и доставила в Париж». Очки старика выглядели пустыми и гранеными, глаза инопланетных насекомых в красном, синем и зеленом свете, отражавшемся от фрески на стене.

Лессинг не знал, что сказать дальше.

Малдер помог ему. — Иди за ней, Алан. Не упускайте свой шанс на счастье».

«Я… мы… не знаем…»

«Да, ты знаешь». Малдер сделал что-то совершенно несвойственное ему: он наклонился через стол и прошептал: «Не будь засранцем, Алан Лессинг!»

Смех пришел как порыв ветра, как долгожданное освобождение.

Их общение длилось всего секунду; затем Малдер откинулся на спинку стула. «О, у Лизы есть работа… как хочешь. Столетие плохой прессы, мир, который нужно собрать воедино, прежде чем Армагеддон потребует соответствия. Ты можешь помочь ей, а она тебе.

— Я… боялся, что буду вмешиваться. Что вы не хотели бы, чтобы мы…

«Мне? Я в восторге… и Алиса будет в восторге. Вам с Лизой это нужно. Взять выходной. Всегда есть время для тайм-аута, как говорил мой хоккейный тренер. Ты знал, что я играл в хоккей в колледже?»

«Нет.» Малдер, играющий в хоккей, был больше, чем он мог себе представить; он подавил фырканье.

Настенная голограмма замерцала, заставив Малдера поднять голову.

«Восемьдесят пять? Что теперь?»

«Yama-Net только что приобрела Национальную систему вещания Таиланда».

«Как это повлияет на ваши прогнозы?»

«Все основные сети будут затронуты. Имеющихся данных недостаточно».

Малдер надул щеки. «СМИ, Алан, всегда СМИ! Мы думали, что сможем разрушить сети, но они просто перегруппировались и пришли в норму. Теперь мы конкурируем, продавая безделушки вместе с другими торговцами! Мягкий помпон, мягкие новости и настойчивая продажа! Не пугайте клиентов; в противном случае они не будут покупать, и ваша прибыль упадет. Это не то, чего мы… движение… хотели».

«СМИ полезны. Главное оружие».

«Наша собственная Home-Net есть. Остальные — оружие против нас. Они предлагают обычную сентиментальную мораль, которую смотрит моя жена. Знаете, у каждой истории счастливый конец, к которому прилагается простая мораль: будьте умеренными, будьте непредвзятыми, будьте терпимыми… покупайте нашу продукцию. Будь хорошим. Подчиняться.»

«Блэнд». Лессинг не мог вспомнить, кто когда-то использовал это слово для описания телевидения.

«Сообщение может быть явным или скрытым… или даже подсознательным… но оно есть. И есть выводы: не думайте, не слушайте людей, которые находятся за пределами истеблишмента».

Малдер встал и встал перед блок-схемой; его линии и квадраты превратили его в апокалиптическую абстракцию. Лессинг понял, почему люди слушали Германа Малдера.

«Возьмите хоккей… любой вид спорта… личные упражнения. Всё для личности, для внешности, для внешнего вида. Вы строите «красивое тело», но ваш разум остается глубоким, как лист печенья. У спорта нет ни интеллектуального аналога, ни идеологической основы, ни главной социальной цели».

«В некоторых детских видеороликах особое внимание уделяется образованию…»

«Они скатываются, как шарики с тарелки! Что нравится детям? Бангеры. Бессмысленные индивидуалисты, претендующие на общественную значимость! Секс без ласки, безмозглая мастурбация, африканские ритмы в исполнении неграмотных головорезов и бинт-бэби. Захватывающий, резкий совокупление, которое разрушает ваши барабанные перепонки и взрывает ваш разум. Тексты, которые якобы имеют «большую социальную ценность», но говорят не больше, чем «не принимай наркотики», «занимайся безопасным сексом» и «давайте все вместе будем приятелями и любовниками!» Это «великие мысли» звезд, которые зарабатывают миллион долларов в неделю? Бангеры также проповедуют противостояние власти, мгновенное удовлетворение, антисоциальное… часто преступное… поведение, религиозные культы, расовое смешение и «трахни меня, трахни тебя, малышка!» Как могут голосовать жертвы Бангеров? Большинство из них даже не видят сквозь наркотический туман! Как они могут действовать как граждане? У слишком многих наших детей нет ни математики, ни естественных наук, ни истории, ни гуманитарных наук! Семьдесят процентов считают, что Персидский залив находится рядом с Италией, а Каир — в паре миль от Пекина! Идеи? Ха!»

Мнение Малдера о молодом поколении было хорошо известно. Ренчу приходилось слушать свою антикварную рок-музыку поздно вечером, когда Малдер и Фея-крёстная уже спали.