Зато был коридор — который только ходуном не ходил от роя голосов. Два пунктира хлипких дверок жили своей жизнью, то открываясь, то захлопываясь, то выплевывая каких-то суетливых людей. Одни сразу спешили в одно из соседних помещений, другие задерживались, чтобы перекинуться парой слов по телефону, а одна миниатюрная женщина бурлачила монструозную вешалку на колёсиках, пухнущую от обилия красно-бело-золотистых мундиров. Александру пришлось вжаться, придерживая ей дверь из «Закулисья».

— Два часа освещение наладить не можем! Что? Да, одна лампа. Если не проблема, замени сам, дорогой, — говорил какой-то юркий человек по гарнитуре в ухе, что-то с яростью набирая на смартфоне. Слова его разносились по коридору как по трубе, хотя голоса он не повышал. — Тогда зови Пал Петровича. В отпуске? У нас что, на всю Крепость один электрик? Вот именно. Подожди. Слушаю. Не понял? Как это — конфликтуют? Ты разместила их в диаметрально противоположных гримёрках, как я говорил? Ах, не вышло! Люда, я ведь гово… Ладно. Слушай. Зови Пьера, он с ними обоими дружит. Да. Что? Не выступает сегодня? Минуту. Да, дорогой? Нет электриков?

Человек сунул смартфон в карман и, оглядевшись осоловелыми глазами, засеменил в сторону только-только разошедшегося с вешалкой писателя.

— У нас полтора часа. Выцепи ты человечка из окрестностей. Акей? Ага. Люда, ситуация? Не слушают? Кем обозвали? Не принимай так близко к сердцу. Лучше Камиля позови. Да, Шарипова. Ну и что, что он охранник? Камиль одним своим видом решает такие проблемы. Хорошо. Да сами они шлюхи обмазанные. Не переживай. Александр, большая честь, большая неожиданность, вас хочет видеть Луи. Александр, вы меня слышите?

Рассветов вздрогнул. Хоть человек и подошёл к нему, но продолжал смотреть куда-то в сторону, да и тоном совсем не переменился. Похоже, слишком привык разговаривать по гарнитуре.

— Здравствуйте, — прочистил горло писатель. — И где мне отыскать Луи?

— Я провожу, — развернулся человек на все сто восемьдесят и продолжил: — Слушаю. И в чём проблема? Как это — негде разместить? Весь второй этаж, подвалы, если надо. Подвинутся комики, подвинутся. Не понял? Это для шоу? Он псих? Ухх… Пусть тогда в гримёрку к Саблеву. И что, что он заслуженный артист СССР? Ему для шоу только костюм нужен и визажистка средней руки. Давай. Удивлены, Александр, что о вас узнали так быстро? Погодите, Александр. Слушаю.

— Да, — запоздало ответил Рассветов.

— Нашёл и нашёл, чего меня-то дёргать? Это в бухгалтерию. Давай. Слухи у нас быстро расходятся по Крепости, Александр… Вот, — ткнул человек пальцем в дверь с табличкой «Луи Кайлов». — Слушаю. Да, слушаю. О, бегу-бегу!

— Удачи, — махнул писатель уже стремительно удаляющейся спине. Человек вскинул над головою большой палец и прибавил шагу.

Этот порог Александр переступал не без робости. Всё же самоназванный Король Звёзд, которого писатель, подобно большинству, видел только на экранах. Сколько ожиданий, столько предубеждений…

Более всего гримёрка Луи походила на любительский мюзикл. Сотрудники то стекались в замысловатые массы, то растекались без потери сложносочинённых связей меж собой, и с ними по перемещались инструменты, реквизит, речи, идеи — в общем, сырая человеческая энергия. Ритмом этому действу служили пиликающие вразнобой телефоны двух типов на диване, которые постоянно рядились с кем-то на повышенных тонах. За светомузыку отвечали вспышки фотоаппаратов. Но смыслом маленькой гримёрной вселенной был, без сомнения, сам Король, восседавший на табурете перед напольным зеркалом с лампочками. Распевка Луи придавала бушующей вокруг стихии некую целостность и в то же время подавляла её — так, что разобрать можно было только его слово. Секрет не особо королевского табурета заключался в том, что иначе стайка костюмеров не смогла бы колдовать над немыслимым белым плащом со стразами. В то же время специальный человек доводил перья на золотистом шлеме до одного ему известному идеала.

— А это что за бананчик? — нараспев поинтересовался Луи у отражения Александра в своем зеркале. Двое типов повскакивали с дивана и, рассовав телефоны по задним карманам, кинулись к Рассветову.

— Кто ты?

— Ты, да. Кто?

Александр растерянно посмотрел на одного, другого, переглянулся через зеркало с Луи и решил отвечать ему.

— Александр Рассветов. Очень приятно.

— Мальчики, — покачал головой Король, — я спросил, кто он, а не его имя и самочувствие.

— Кто ты, а?

Второй для пущей убедительности направил на пришельца перцовый баллончик.

— Писатель, — заверил Короля Александр.

— Писатель… Тот самый! — вскричал безоружный «мальчик».

— Какой такой — самый? — недоверчиво, но оживился Луи.

— Алекс Рассветов. Да он нём пол-Москвы гудит и весь Чернокаменск!

Александр уловил нюанс во взгляде Короля — словно бы у организма на его пороге обнаружилось лицо.

— Дайте нам пообщаться, мальчики.

Свита как раз завершила работу над костюмом и оставила Луи «наедине» с приблизившимся Александром.

— Ну, Алекс, здравствуй. — Доброжелательный юмор в голосе Короля не разрядил стянувшееся между ними напряжение. — Как у тебя, есть дети?

— Нет, насколько знаю.

— Дети — цветы жизни, — изрёк Луи. Зеркало в мельчайших подробностях передало глубокомысленность его взгляда. — Это и счастье, и радость, и любовь, и, конечно же, бессонные ночи, заботы, переживания. Я хочу, чтобы они цвели как можно дольше, понимаешь? А, поймешь, когда сам в цветники заделаешься.

— В кого?..

— Ну, кто там цветами занимается.

— Понял.

— Ты у нас глухонький? Хотя, писателю некритично… Я о чём, Алекс, видеть тебя хотел не я, а Ангелина, но я все равно очень рад с тобой познакомиться. Щёлкнем себяшку на память?

— Луи Борисович… — проговорила подошедшая визажистка, и Король умолк, чтобы она без помех подвела ему глаза.

— Алекс, — тронул Рассветова за локоть один из «мальчиков», уверенный обладатель перцового баллончика. — Не задерживаемся.

Писатель пошёл на выход, но его мягко завернули вглубь гримёрки в закуток за костюмерными лабиринтами, где на мягком пурпурном диване сидела, поджав ноги, девчонка лет четырнадцати. Хотя, по правде, сидела она в огромном планшете на собственных коленях, выбивая по экрану нечто, требующее всех десяти пальцев.

— Ангелина Луишевна, — позвал «мальчик».

Она подняла глаза на писателя и подпрыгнула на месте, едва успев поймать планшет на лету.

— Александр! Александр Рассветов!

— Здравствуй, Ангелина, — вежливо улыбнулся тот.

— Я вас оставлю, — удалился «мальчик».

Ангелина бросилась к Александру и, радостно попискивая, обняла. Не зная, куда деваться, Рассветов уставился на отшвырнутый в угол дивана планшет. Когда объятья начали откровенно затягиваться, он тронул девочку за плечо, и Ангелина тут же отлипла.

— Я вашу книжку прочла, новую! — выпалила она, не сводя с писателя мерцающих от восторга глаз.

— Правда?

— Честно! У меня столько вопросов!

— Мне лучше присесть…

— Не стесняйтесь!

Александр устроился на краешке, и Ангелина заметалась перед ним, тараторя:

«А почему Светлана бросила Дмитрия? Он же тако-ое дело раскрыл!»

«На сто пятнадцатой странице Дмитрий отметил, что у свидетеля карие глаза, а на двести третьей они у него уже зеленоватые. Не могу понять, это линзы, игра света, или намёк, что у него есть злобный брат-близнец?! Это объяснило бы многое…»

«Ну как Леша мог предпочесть Марину, она же глупая, поверхностная и… ну… невоздержанная!»

«Почему преступник делал то, что делал? У него же было всё! Откуда такая злоба и алчность?»

«Я три книжки прочла, и складывается впечатление, что через расследование своих дел Дмитрий пытается найти что-то, нечто, без чего его жизнь кажется недоделанной, как мозаика у меня в комнате на столе…»

Отвечавший доселе в режиме попугая, Александр поднял на Ангелину внимательный взгляд. Понимание этой девчонки казалось куда глубже, чем у высоколобых критиков Западной Европы и России, которые выковыривали из его романов лишь отголоски актуальных событий, поп-культурные отсылки, большинство из которых он и близко не задумывал, а если находили вечные вопросы, то лишь те, которые болтались на поверхности.