— Ай! — вскрикнул он оттого, как шлёпнул себя по виску.

Фёдор дрогнул, посмотрел на писателя и сиганул под прилавок. Как не бывало… Александр поспешил к чёрному ходу, задёргал ручку до рези в ладони, и, повинуясь мощному предчувствию, обернулся. Дверь за спиной преследователя захлопнулась; чуть вразвалку он вышагивал прямо на Рассветова. Взгляд писателя забурлил решимостью загнанной крысы. Как раз тогда преследователя и протаранил Фёдор выдвижной тумбой своего прилавка. Слаженно, не переглянувшись, Александр с Фёдором накинулись на анонима, подняли за шкирку и приложили спиной о тумбу. В столь жёсткой близи типчик преобразился: дёрганный, тощий, как разбитая топором щепка… Совсем не страшный. Приглядевшись к его лицу, писателя как кружкой по голове осенило.

— Кент?!

— Ты его знаешь? — покосился на Александра Фёдор.

— Ну… да. Он не должен быть в городе.

— Вы в ссоре?

— Нет. Насколько помню.

— Нет, нет! — просипел зажатый со всех сторон Кент.

— То есть, всё хорошо? Правда? — засомневался продавец.

— Надеюсь, — пожал плечами Александр.

— Ну и знакомцы у тебя, Сань. Сгруппируйтесь куда-нибудь, мне порядок наводить.

Кента поставили на ноги. Рассветов неуверенно протянул ему руку, которую недавний преследователь энергично пожал. С Федей Кент обменялся короткими кивками. Отойдя с Кентом к пресловутым ёршикам, писатель заговорил первым:

— Сколько лет, сколько зим, а ты начинаешь с детсадовской бондианы?

— Не хотел я пугать тебя, Саш. Так вышло…

— Каким лешим ты сумел проникнуть в город?!

— Гоголевка — часть Чернокаменска, хоть и расположена за его чертой, потому задачка твоя чисто пространственная. Сложно, но можно. И без лешего.

— А, это то шизо, которое в тюрячку упекли? — пробубнил Фёдор, не отрываясь от проверки тумбы на целостность.

— В Гоголевку, — поправил Рассветов.

— Это, мать твою, успокаивает. Серьёзно, Сань, мне тут филиал дурки не нужен.

— Ищешь, где спрятаться, Кент? — несколько сфальшивил писатель в своём ровном тоне.

— Это последняя из моих забот, Саш. Не попадаться шавкам Абсолюта и их вездесущим глазка́м на проводах я умею. Уже.

Писатель оглядел его белые больничные штаны из-под куртки, сланцы поверх шерстяных носок, и признал, что человек в таком виде определённо умеет отводить глаза.

— Я спасти тебя хочу, дружище! Из Гоголевки многое видно… как бы это ни звучало. Оттого, что психушка — своего рода закулисье, при должных навыках там можно увидеть много механизмов и ниточек, приводящих в движение этот спектакль, главное — хоть иногда выходить из палаты…

— Я тебя слушаю, Кент.

— Да. Да… В ближайшее время ты не должен получать писем. Никаких. Нигде. Избегай оповещений. Беги от почтальонов. Но главное! Никаких. Писем.

— Ну, — потянулся во внутренний карман Александр, — ты вообще-то сам наблюдал, как я получаю его на почте.

— Нет. О, нет… — запустил Кент себе в волосы обе пятерни, сжав их до белых костяшек. — Нет! Я сбежал не для того, чтобы прогадить всё…

— Сбежал?! — воскликнул Фёдор, забегав глазами в поисках чего-то повнушительней швабры.

Рассветов начал не слушая вскрывать конверт, но получил по рукам.

— Не смей! — почти взвизгнул Кент. — Вдруг таймер затикает лишь по факту вскрытия.

— Чего?..

— Вот!

Кент перевернул конверт лицевой стороной и шлёпнул пальцами по адресанту.

— «Администрация города Чернокаменска»… — прочёл Александр.

— Мне тоже пришло, — сообщил забаррикадировавшийся за прилавком Фёдор. Вынув из выдвижной тумбы порванный и измятый, но очевидно схожий конверт, он помахал им над головой и спрятал обратно. — Пишут, только с их билетом возможно «покинуть Чернокаменск без последующего исчезновения». Ещё пообещали помочь открыть без потерь такой же магазинчик в Нижнем Новгороде. Лучше, чем киснуть до скончания веков в этой стрёмной блокаде.

— Врут, — заявил Кент. — Всё врут.

— Можно я поверю администрации своего города, а не психопату и убийце?

— Федя! — укорил Александр.

— Прости, Сань, но ментов я не вызвал только из уважения к твоему мнению. Разделять его я не обязан.

— Так что ты предлагаешь, Кент?

— Прячься, — ожил беглец, оцепеневший было от чего-то внутреннего. — Ты знаешь людей, о которых не знают даже шавки. Они помогут.

— А может, не устраивать кошки-мышки с законом и просто свалить с этой дыры?

— Знаешь, Федь, я покидать родной город не намерен, — заявил Александр. — Корни мои — здесь; весь город соткан из мозаики маленьких историй, что складывают мою жизнь, и именно здесь таится исток моей творческой энергии — единственного, что отличает меня от безработного бичары.

— Как у писателей духовное со шкурным, — ухмыльнулся Фёдор.

— Так что, бежим? — воодушевился Кент.

— Погоди, — поднял руку Александр. — Почему ты уверен, что администрация требует переезда?

— Вообще, там так написано, что отказов они, по ходу, не принимают, — произнёс продавец несколько удивлённо.

— Я законов не нарушал и не собираюсь, — сказал Александр, — с чего им ограничивать мою свободу?

— Вообще-то нарушил, — обрадовал его Кент. — Дай-ка сюда эту писюльку, покажу.

Письмо беглец цапнул сам, едва Александр ослабил хватку, и, развернувшись, засверкал пятками к выходу.

— Ещё спасибо скажешь! — крикнул он, прежде чем усверкать за дверь.

Александр с Фёдором переглянулись, и писатель развёл руками.

— Значит, остаёшься… — Нотки прощания прорезались в голосе продавца.

— А ты когда собрался?

— Машину должны подогнать в восемь вечера.

— Значит, не переубедить?

Фёдор выдохнул, как от смешка, и решительно покачал головой.

— Знал бы ты, Саня, как заколебала меня эта душнина. По телеку одни и те же клипы с одними и теми же новостями про одну и ту же Папуа, мать её, Новую Гвинею. Интернет превратился в локалку с сельскими чатами, где люди в перерывах между политическими срачами договариваются, где погулять да потрахаться. Даже жрачка в магазинах на вкус какая-то одинаковая. А сегодня я проснулся от кошмара, что дышу точно тем же воздухом, которым дышал неделю назад! Нет, Сань, Чернокаменск для сильных, а мои силы всё. Я за эту путёвку всеми жабрами ухватился. Иначе бы, рано или поздно, за петлю…

Александр проводил и этого друга, проболтав с ним все свободные полтора часа. До чего плоски разговоры в таких обстоятельствах! Сколь натянуты обещания — пальцем ткни, и сдуются. Искреннее как всегда прорывалось в случайном — интонациях, в том, что́ прячут за отведённым взглядом и в старании не размахивать левой рукой от тяжкого яда на сердце.

Но вот настала финальная инвентаризация, и они пожали руки на прощание — буднично, почти бегло, потому что время.

Выйдя на улицу, Александр почувствовал себя аппликацией, вырезанной щербатыми ножницами из старого журнала. На бумажных же ногах писатель отправился домой. Жил он в одном из подобных переулков, ветвящихся во все стороны от проспекта Годунова подобно жгутикам амёбы. На удивление, тамошние квартиры выходили в два раза дешевле, чем на самом проспекте, хотя и оставались неподъёмными для среднего чернокаменского кармана.

Из тяжких дум Александра вывело редкое, тем более зимой, явление — дымка по колено, что устлала проспект, словно отрывая его от земли. Заметно сгустился и поток молодняка в пёстрых курточках — праздник сегодня, что ли, какой-то?.. — но затем внимание писателя привлекла белая «ГАЗель», которая обогнала его по проезжей части, неистово сигналя не успевшим отойти, и завернула на переулок с его домом. Из приоткрытого окна машинки послышались бессмертные «Белые розы». Пока Рассветов плёлся на своих двоих за угол в свой переулок, «ГАЗель» успела встать возле его подъезда и отворить задние дверцы.

«Ещё кто-то переезжает?», думал он, проходя мимо пустого кузова, напоминающего, правда, пассажирскую часть маршрутки.

Обойдя машину, писатель столкнулся с верзилами в балаклавах да нашивках «ОМОН» поверх чёрных бронежилетов.