— Очевидно, — с тенью улыбки ответил Александр.

— Да… Я вызвал человечка, сейчас вас проводят.

— Спасибо.

«Человечком» оказалась невысокая девушка лет двадцати. Форма официантки не скрывала и не подчёркивала её естественных изгибов. Поздоровавшись с важным видом, нежели с Александром, она повела его во вполне уже людный общий зал, к задней секции с частными закутками. Там, за столиком на двоих, и сидел Полынский. Сидел чуть развалившись, уплетал курочку в сливочном соусе и брызгал помидорами. Хлеб ломал широкими горстями, жалостливо косясь на крошки.

— Саша! — раскинул он руки, чуть не перевернув ополовиненную бутылку с вином.

Официантка отодвинула стул для гостя и удалилась.

— Сашенька! — весь сиял Полынский. — Ну, как работа? Продвигается?

— Не особо.

Теперь у Полынского сияли только губы.

— Как же так, Саш? Я не давлю, но последний роман из нашего загашника почти в печати. У тебя задумка хоть есть?

— Что-то вроде, — поморщился Александр.

Полынский не донёс кусочек до рта и вздохнул.

— Ты только скажи, Саша. Я же твой друг! Чем смогу… И это, заказывать будешь?

— Я по твоему звонку сорвался, Дим Саныч.

Дим Саныч сделал барскую отмашку кому-то за спиной Александра, подлил себе вина, глянул участливо.

— Пропустишь бокальчик? Я второй попрошу.

— Спасибо, но нет. Правда.

— Ну ладно, — отведав курочки, заулыбался Полынский. — Пока дойдёт твоё «Лезвие на воде» до печати, в нынешних-то условиях…

Александр наблюдал, как он расправляется с остатками обеда и основательно обтирает каждый палец отдельной салфеткой.

— У меня тут часики сломались, — заговорил Дим Саныч, — ну, я порылся в столе, и откопал эти. Помнишь?

Полынский протянул ему пухлую руку, на которой поблёскивали золотистые часы с серебряными стрелками в окружении тяжеловесных римских цифр. Смутные воспоминания одолели Александра. Какие из…

— От немецкого, — пришёл на подмогу Дим Саныч. — А итальянские уже всё. Книжки… люблю книжечки.

Александр покосился на собственные часы. Эти были от его первого зарубежного издателя, чешского. С тех пор остальные, будто соревнуясь, дарили исключительно часы. Придержав про запас вторые, из Сербии, остальные он передаривал Полынскому, который принялся с удовольствием их коллекционировать.

— Не знаю, Дим Саныч, — вздохнул писатель. — Я эту трилогию, которую вы до сих пор разгребаете, выдал за год с копейками. Не из-под палки. Вдохновение, колесница богов… Когда не колесница — кропотливая, продуктивная работа, как на карьере. А сейчас… Я же выдал по книге на каждый тип детектива, не считая Достоевского, но повторюшничать за «Преступлением и наказанием» — моветон. Что́ мне ещё сказать? Или снова по хоженым тропам?

Полынский слушал, сложив руки на животе, и с искренним участием моргал в такт слов.

— Как интересно! Ты хороший рассказчик, Саш. А кризис — дело житейское… Рад, что мы наконец-то увиделись. Нескоро ещё так посидим.

— Да ладно, я в последнее время меньше сычую.

— Это хорошо, свежий воздух полезен для кожи. Уезжаю я.

— Погоди, — не сразу сориентировался Александр. — Из города? Это возможно? В нынешних, как ты говоришь, условиях?

— Путёвочка мне пришла. В Москву зовут. Вот, погляди.

Издатель протянул вчетверо сложенный листок, где сообщалось, что Дмитрию Александровичу Полынскому предоставлена уникальная возможность покинуть Чернокаменск в течение четырнадцати дней «со дня получения данного письма». Достаточно позвонить по указанному номеру, и его вместе с семьёй и движимым имуществом увезут в «аналогичную квартиру» в Москве, адрес которой прилагался. Штампы администрации города и подписи мэра с губернатором — похоже, не подделка.

— Даже не знаю, что сказать, — выдохнул Александр.

— Сам не знаю! Ты же мой друг, Саша… — Полынский поймал взглядом кого-то его за плечом и поднял руку. — Вина мне и моему лучшему другу!

Глаза Дим Саныча казались масляней обычного из-за подрагивающих на них грусти. Лишь при виде новой бутылочки слёзы чудесным образом втянулись обратно. Полынский сам разлил вино по свежим бокалам, и они выпили, не чокаясь.

— И кто теперь будет моим редактором? — как-то совсем глухо проговорил Александр.

— Тебя отдали Лене Коневой.

— Она же по ромфантикам! — возмутился писатель. — Почему не Рома Анисин?

— Рома хорош, кто спорит, но после меня основную кассу приносит Лена. Сам знаешь, как оно бывает в высоких кабинетах…

— Но она никогда не работала с детективным жанром!

— Это ещё почему? В ромфанте нередко встречается детективная интрига.

— Ты серьёзно?

— Саша, Сашенька, ну пожалуйста, мне и так тяжело. Думаешь, я принял это решение сразу, как распаковал конверт и понёсся, радостный, к жене?

— Ты прав. Прости.

— Ой, полно, — благодушно отмахнулся Полынский. — Давай уж выпьем напоследок как две надежды русской литературы!

Пару часов они болтали, шутили, вспоминали былое и старались не затрагивать грядущее. Дим Саныч вскользь упомянул «часики» и, услышав разрешение оставить их себе, откинулся, довольный, к спинке кресла. Разговор с этого момента неотвратимо клонило за горизонт. Когда всё затухло, они встали, обнялись, и Александр отправился на улицу с туманом мыслей в голове.

По Годунова он гулял в стремлении развеять его как следует. Засматривался на людей, особенно красивых женщин, выхватывал обрывки чужих разговоров, воображая, какие сложные переплетения таятся за торчащими наружу ниточками, а главное, слушал ломаный ритм родного города. Что-то здесь опустело, уже давно, и хотя энергия оставалась, работала она вхолостую, если не предположить, что на собственную смену.

— Одни предчувствия, — возразил себе Александр.

Завидев высокопарное здание главпочтамта, он зашёл внутрь и достал из кармана пуховика аккуратно сложенное извещение. Забавная история, что доставил его не почтальон, а новая соседка, оказавшаяся полной тёзкой писателя — Александрой Рассветовой. Бывает же!..

Письмо выдали, никак даже не прокомментировав неправильную квартиру. Морально готовый обернуться вредной бабкой Александр был немало смущён. Отойдя к окну и сделав вид, что изучает конверт, писатель окончательно убедился в неприятном.

Слежку он ощутил, ещё когда шёл от подруги, но в метро дела у преследователя пошли совсем неумело. Незнакомец следовал по пятам, смешно петляя в толпе, дабы не упустить из виду. Отстал лишь у самой «Моравии» и не появлялся всю прогулку по Годунова, посеяв в Рассветове подозрение о случайном всплеске паранойи. Но сейчас, отскочив от окна тёмным силуэтом, аноним вновь выдал себя.

Александр положил письмо во внутренний карман и зачесал по проспекту, не пропуская ни одного заведения на пути. Преследователь чуть не заскочил за ним в полупустой магазин одежды, потом мялся за дверьми сувенирной лавки, а снаружи табачного так старательно смотрел в другую сторону, что писатель, задыхаясь от нарастающего беспокойства, завернул в один не слишком презентабельный переулок. Там, в неприметном магазинчике, разделённым пополам витриной с какими-то ведёрками, крючками и затычками для ванны, продавец поднял глаза и спустил смартфон под прилавок.

— Федь, за мной кто-то шляется! — вывалил на него Рассветов. Продавец, уловив серьёзность слов, проглотил сальную шутку.

— Выпустить через чёрный ход?

Писатель помедлил с ответом:

— Нет. То есть, если не зайдёт, да… Я висок почешу, дам знать, что это он.

— Понял. Ёршики для унитаза вон в том углу, — почти натурально поднял голос Фёдор. — Спрашивайте, если что непонятно.

Александр отошёл к разноцветному лесочку ёршиков. Спиной к обоим окнам… Тогда он перебрался к садовому инвентарю, чтобы хоть одно держать по правую руку. Безумную минуту не было никого. Фёдор, кажется, ушёл в смартфон и совсем не следил за происходящим. Решил, его разыгрывают?! От нервов Рассветов сам завис над лейкой с изображением весёлого зайчика, поливающего цветок из точно такой же лейки, а когда поднял глаза, увидел через окно преследователя.