Диван стоял у дальней стены, в страшных двадцати шагах от кабинки. Видно было, что пользовались им только в случае крайней необходимости. Сидение жалобно скрипнуло под его весом, прогибаясь значительно сильнее, чем он… привык? Гриша сел ровно по центру, меж гигантским пакетом, набитого лапшой быстрого приготовления, и свалки из запечатанных блоков сигарет.

Пока самый обычный мужчина ощущал себя хранителем альфы и омеги подвального искусства, музыкальный процесс бурлил на полную. Сосредоточенного творчества хватило на четверть часа. Гоша начал спотыкаться на одном и том же фрагменте, то не вытягивая голосом, то творя нечто несусветное на грифе. С каждым разом комментарии о собственном провале теряли в юморе и приобретали в мате. А Миша, как назло, принялся зевать в изгиб локтя, провоцируя ошибки там, где раньше всё шло как по маслу.

В какой-то момент Гоша отставил гитару колотящимися от нервов руками.

— Передвинь грёбаный мешок!

— Дело не в мешке-е…

— Конечно, Мыш! Дело в твоей кислой морде!

— Ми-иша…

— Ты не хочешь, чтобы у меня получилось, подлюка!

— Шансон — всё-ё…

— Какая гнида! — взревел Гоша. — Сколько можно, Мыша?!

Творец провёл себе ладонью по лицу, дабы потушить вспыхнувшую агрессию.

— Миша — не Мыша, не Шыша и не Пыша! Ми-иша — это Миша! Миша…

Крякнула дверь в подвал, и в студию ввалилась Лейла, позвякивая чайником да тремя чашками на подносе.

— Как дела, ребят?

— Шансон — всё, — сообщил Гоша.

— Оу! Ну… Вы чай-то будете?

Не прошло минуты, как вся честная компания расселась вокруг монструозной установки. Свой стул Гоша притащил стул из кабинки, а остальные наскрёб Миша — за поломанными микрофонными стойками. Творцы сели друг напротив друга, по бокам установки, но взглядами старались не встречаться. Гриша расположился на месте оператора рядом с Лейлой.

— Прости, Гриш, но тебе не положено, — сказала хозяйка, разлив чай по чашкам. — В твоём-то состоянии…

— Кстати о моём состоянии…

— Одну минуту, мой дорогой друг, — вскинул Гоша ладонь. — Мы…иш, ты не думал, что «шансон — всё» в том числе из-за твоего отношения?

— Я на диван… — тихонько проговорил Гриша.

Хозяин проводил его взглядом, пожал плечами и одним глотком втянул в себя содержимое чашки.

— Это интере-есное предположение, Гыша.

— Скажи, Гош, ты нам сколько песен принёс? — подлила ему из чайника Лейла.

— Да, Гыгыша, скажи! — поддакнул Миша, схлопотав от неё локтём в ребро.

Исполнитель скуксился, но от живого интереса, который источала Лейла, подрастаял.

— Четыре…

— Ого, это ж почти альбом! Над сколькими ещё работаешь?

— Десятью.

— Ничего себе!..

Вот так, два шага вперёд, один шаг назад, Лейла рассеивала пар между этими двумя. Обращаясь то к Гоше, то к Мише, она вытягивала из них все более пространные фразы, чтобы затем, незаметно для самих творцов, заставить их друг с другом общаться. Гриша на своём диване слушал и удивлялся, с каким жаром два непримиримых космоса принялись обсуждать возрождение великого русского шансона.

— Может, шансон действительно всё?.. — тоном больного признания просипел вдруг Гоша.

Творцы махнули остатки чая. Миша подтянул к себе стул новоявленного Гриши и взвалил на него свои длинные ноги.

— Так захренячь такую прощалку, чтоб сты-ыдно не было!

Процесс пошёл полным ходом, хоть и несколько разреженно, как это обычно бывает после грозы. Новоявленному Грише показалось, что он ощущает некое новое неудобство. Нет, остальным оно не мешало — все настолько сосредоточились на музыке, что не обратили бы внимание и на ядерную бомбардировку. Миша самозабвенно колдовал над пультом, Лейла мягко направляла порывы Гоши, Гоша драл глотку и струны… Нет. Неудобство испытывал сам Гриша.

Поначалу оно казалось иллюзорным, как игры разума в темноте, когда что-то привидится, но исчезает, стоит задержать взгляд. Гриша поёрзал на месте и осознал, что дело как-то связано с затылком. Как же это называется?.. Он напряг всю свою скудную память, напоминая тех несчастных, кто в поисках источника зуда прочёсывает руку целиком.

— Сквозняк!

Гриша пересел туда, где лежали сигареты, на место пакета с лапшой… Тщетно. Настырный ветерок доставал его везде. Он собрался спросить у хозяев, можно ли передвинуть диван, но понял, что в лучшем случае это будет бесполезно. В худшем — собьёт их с творческого полёта. Самый обычный мужчина попробовал отойти, но ветер настигал в самых неправдоподобных местах.

Тогда Гриша принялся исследовать стену за спинкой дивана. Наводка по ветру привела в тупик. Сквозило будто отовсюду, мелкими, сетчатыми потоками, сифонящими сквозь плотную структуру камня. Наощупь стена была как… стена — прохладная, чуть неровная из-за криворукости строителей. Когда пальцы соприкасались с её поверхностью, сквозняк пропадал, ещё больше запутывая поиски. Крепло чувство, что он слепнет, не теряя зрения.

Мало-помалу Гриша добрался до тонкого шва меж полосами обоев. Клин ветра чиркнул по пальцам, заставив вздрогнуть.

— Ага!

Гриша ощупал шов по всей длине, насколько хватало рук. Сомнения отпали — вот он, корень зла. Самый обычный мужчина отгородился от него пакетом с лапшой, который прижал для верности парой блоков сигарет, и со спокойной душой сел чуть в сторонку. Не тут-то было. Сквозняк пробирался теперь сквозь диван, кусая за поясницу. Гриша издал страшный стон треснувшего бетонного блока. Осторожный взгляд на занятых делом творцов окончательно уверил, что действовать придётся в одиночку. Лейла куда-то пропала — судя по отсутствию чайника, ушла кипятить воду.

Самый обычный мужчина поднялся, схватил диван за подлокотник, попытался приподнять и чуть не надорвал спину от неожиданного сопротивления.

— Он что, приколочен?!

Гриша лёг на пол и вгляделся в ножки. Вроде, ничего. К поиску подключились руки, которые тут же нащупали подозрительную борозду за ножкой на полу. Запустив в неё пальцы, Гриша обнаружил, что под ножкой есть… колёсико? Самый обычный мужчина поднялся и, недолго думая, навалился на подлокотник, чтобы двинуть диван по этим своеобразным желобам. Усилий пришлось прилагать больше, чем он предполагал. Что-то вдруг щёлкнуло, заскрежетало, и Грише показалось, что сквозняк усилился. Он скосил взгляд на стену. Шов между обоями расширился в щель.

Когда диван отъехал на собственную длину, ознаменовав финиш глухим стуком железа о камень, на месте щели разверзся полноценный проём. Не ветер, не сквозняк — оттуда выла сама чернота. Гриша как зачарованный подступил к проёму. Первый шаг внутрь он сделал, преодолевая дикий осколочный трепет в груди. Нога опустилась ниже, чем он ожидал. Ещё одна лестница, с какими-то рельсами по краям.

Тьма сгущалась с каждой ступенькой. Дуло уже как в трубе — гулко, промозгло, тягуче. Страх разъедал Гришу, осознание того, что он злоупотребил всеми законами гостеприимства, но дикое месиво из… восторга, близости запретной тайны и дёрганых помех перед глазами, которые всё больше походили на воспоминания, тянули его дальше. Когда свет за спиной померк, глаза ещё угадывали очертания ступенек, пусть и в оттенках чёрно-серого: цвета болезненного сна, в коем он тонул до пробуждения на каталке.

Лестница привела Гришу в беспроглядное помещение. Потоки воздуха свирепствовали здесь так, что приходилось даже удерживать равновесие. Самый обычный мужчина пошарил по стене справа и отыскал выключатель.

То, что он ожидал увидеть перед входом в звукозаписывающую студию, предстало сейчас в доводящей до ужаса точности. На цепях скрипели светильники с роем мошек вокруг, колотый кафель на полу покрывали ржавые разводы, стены красовались голым бетоном. Но было что-то ещё: два ряда каких-то металлических дверок, врезанных в стены по бокам, промышленный вентилятор напротив входа, который только чудом не сдувал со столов грязные зубила, молотки, напильники… Гриша отыскал выключатель у самого пола, нагнулся к нему, чтоб отключить, или хотя бы сбавить напор, но передумал. Может, хозяева не забыли? Вдруг есть причина, о которой он не догадывается? Ещё есть шанс вернуться, передвинуть диван на место и стоически терпеть сквозняк, а лучше, напроситься обратно в квартиру. Призрачный, почти воображаемый шанс…