Огорчённая мать с напряжённым вниманием следила за словами своего духовника. Она ясно видела, что, по мнению патера, душа её сына в опасности, хотя он не говорил, какого рода была эта опасность и в чём состояло спасение.

Но ей недолго пришлось ждать объяснения.

— Мы не можем дать лучшего имени нашей церкви, — продолжал патер, — как назвав её нашей матерью; разве она не мать нашего Спасителя, источник милосердия, воплощение всего высшего, что только может себе представить человек? Но что мы скажем о той матери, которая, родив сына, спасает его от вечной гибели и вторично даёт ему жизнь в высшем значении этого слова? Разве это не лучший и самый достойный зависти удел, какой только существует на земле! Кто не позавидует матери, которой суждено обратить на путь истины блудного сына и дать ему надежду заслужить вновь утраченное блаженство!

С этими словами патер опять многозначительно посмотрел на мать Джироламо и простился с ней с обычным благословением.

Анна поспешила домой. В душе её произошла странная перемена; глубокое, никогда не испытанное до сих пор чувство беспокойства всецело охватило её. Она напрасно старалась привести себя в нормальное расположение духа ревностным исполнением религиозных предписаний, без устали перебирала чётки, шептала молитвы, вставала ночью, чтобы подвергнуть себя бичеванию, но ничто не помогало. Наконец у неё появилась неудержимая потребность переговорить с дочерью.

Беатриче давно считала Джироламо погибшим человеком, так что слова патера были только подтверждением её собственного мнения. Поэтому она дала им такое толкование, что патер несомненно считает прямой обязанностью матери указать сыну на ту пропасть, перед которой он стоит, и что ей следует выполнить это богоугодное дело, несмотря ни на какие затруднения и сердечные страдания.

Ни мать, ни дочь не подозревали, что патер действовал и говорил по непосредственному приказанию своего начальства.

Простой доминиканский монах во Флоренции начинал внушать серьёзные опасения римскому двору, потому что во всеуслышание говорил языком правды, без всяких прикрас, и беспощадно обличал все погрешности церковного управления. Он не только громил индульгенции, впервые введённые папой Иоанном XXIII, и продажное отпущение грехов, которое с тех пор вошло в обычай к соблазну всех мыслящих людей, но смело проповедовал против постыдного подкупа при раздаче духовных должностей и в особенности против светского и безнравственного образа жизни главы христианского мира. До сих пор папский двор, чтобы не уронить своего достоинства, не обращал внимания на обличения ничтожного доминиканского монаха, но в последнее время ему пришлось убедиться, что Джироламо Савонарола представляет собой силу, которую ни в каком случае нельзя игнорировать. Несколько раз проповедник объявил своим слушателям, что видел, как с неба опускалась рука с мечом, на котором была огненная надпись: «Из уст же Его исходит острый меч и вскоре поразит землю!»

Мрачные предсказания Савонаролы были всего чаще обращены к Флоренции, которой он предвещал тяжёлые бедствия, приглашая жителей к покаянию, чтобы опасность не застала их неприготовленными.

Он, видимо, избрал Флоренцию почвой для выполнения своих реформаторских планов. Отсюда новый общественный строй должен был постепенно распространиться по всему миру.

Но в то время как угрозы Савонаролы непосредственно действовали на толпу и наполняли страхом невежественные умы, более образованные и развитые люди относились к ним скептически, считая их пустыми разглагольствованиями. Тем не менее все одинаково удивлялись замечательной твёрдости характера настоятеля монастыря Сан-Марко, особенно с того памятного для всех дня, когда он отказался отпустить грехи умирающему Лоренцо. Знаменитый Пико де Мирандола, который по своим обширным сведениям в естественных науках считался чудом своего времени и совмещал в себе талмудскую мудрость раввина с греческой учёностью, высоко ценил Савонаролу и, несмотря на свою дружбу с Лоренцо Медичи, подробно описал последнюю встречу этих двух замечательных людей Италии.

Вскоре произошло событие, которое должно было служить как бы наглядным подтверждением предсказаний Савонаролы и предоставило ему неограниченное господство над флорентийским народом.

Флорентийцы увидели в этом событии исполнение пророчества Савонаролы. Сердца их были переполнены скорбью ввиду предстоявших бедствий, так как небесная кара должна была теперь неминуемо разразиться над их родиной.

Между тем не только во Флоренции, где жил и действовал Савонарола, но и во всей Италии, и даже в Европе шли толки о том, что знаменитый доминиканский монах предсказал заранее нашествие французов. Из этого непосредственно выводили заключение, что он пророк, который ясно видит будущее, и что на его слова нужно смотреть как на божественное откровение.

В те времена намеренно поддерживали суеверие толпы и старались извлекать пользу из мнимых чудес и необыкновенных явлений. Поэтому случайное совпадение иноземного нашествия с предсказанием о неизбежности такого события ввиду известных условий должно было произвести сильное волнение в простом народе. До сих пор церковь считала себя единственной посредницей между видимым и невидимым миром, но теперь смелый доминиканец открыто говорил о незаконности подобного притязания и представил несомненные доказательства, что наступает суд Божий и положит предел высокомерию римской церкви. Народ приходил в ужас, но верил, что чаша небесного долготерпения переполнилась и что скоро наступит день кары.

Савонарола обратил на себя внимание Рима, и папа в первый раз советовался со своими кардиналами о том, какие меры могут быть приняты против дерзкого проповедника. Наведены были точные справки о его происхождении, семье, личных отношениях, после чего решено было, что нужно действовать с возможной осторожностью и сделать сначала попытку отвлечь реформатора от избранного им пути с помощью убеждения. Если первый приступ окажется удачным и будет малейшая надежда обратить его популярность в пользу церкви, то можно было бы сделать ему ещё более выгодные предложения и, принудив к молчанию, достигнуть цели мирным способом.

Сообразно с этим решением, патеру Евсевию дано было поручение, чтобы он внушил матери Савонаролы, что её прямая обязанность — поговорить с сыном и обратить его на путь истины, тем более что было известно, что Джироламо в хороших отношениях с своими родными и дорожит их привязанностью.

Благополучный исход переговоров ясно показывает, насколько патер ловко исполнил возложенную на него задачу. Мать Савонаролы, которая до этого вела слишком уединённую жизнь, чтобы знать что-либо о ходе политических событий, пока они прямо не касались Феррары, решилась поехать во Флоренцию, чтобы убедить сына отказаться от борьбы с церковью и папой.

Само собой разумеется, что Анна Савонарола после своего первого разговора с патером сообщила ему всё, что так долго терзало её сердце, и не раз беседовала с ним относительно своей будущей поездки. Патер советовал ей никому не говорить о своём решении и осторожно приступить к делу, но при этом он доказывал ей необходимость скорейшего выполнения задуманного предприятия. Она не противоречила ему. Хотя только что начался январь и время года было не особенно удобно, чтобы пускаться в путь, так как ещё везде лежал снег и природа имела мрачный и суровый вид, но для материнского сердца не существует внешних препятствий, когда идёт речь о спасении детей от неминуемой гибели.

Церковь достигла тогда наибольшего могущества на земле, и страх был одним из самых действенных средств, которым служители алтаря поддерживали своё влияние не только в массе народа, но и в высших слоях общества. Стремление избегнуть мук ада после смерти составляло предмет серьёзной заботы для всего христианского мира; поэтому индульгенции, заупокойные обедни, благочестивые пожертвования на сооружение капелл, церквей и монастырей были в полном ходу. Основой всего этого была вера в непосредственное воздействие церкви на небесное правосудие и боязнь Божьего суда, которая в такой степени охватила всех верующих, что даже самые просвещённые люди находились в вечном и мучительном колебании между страхом и надеждой.