Гетто, или еврейский квартал, состояло тогда из одной главной, очень узкой улицы и множества смежных, ещё более узких переулков. На обоих концах главной улицы находились железные ворота, которые со времён папы Пия IV ежедневно запирались по вечерам и снова открывались каждое утро. Еврейский квартал, расположенный поблизости Тибра, принадлежал к самым нездоровым частям Рима.
Тесные жилища были переполнены обитателями, и поэтому естественно, что здесь время от времени вспыхивали эпидемии, которые распространялись на соседние улицы, что и наводило суеверный народ на мысль, будто евреи умышленно отравляют воздух и воду. К этому нужно прибавить ещё то обстоятельство, что при общем невежестве, господствовавшем тогда во всей Европе, еврейские врачи, изучавшие мавританскую учёность, по своим взглядам и знаниям далеко превосходили местных лекарей-шарлатанов, которые из зависти распространяли о них самую возмутительную клевету. Стоило еврейскому врачу посоветовать своим соотечественникам прибавить для вкуса к дурной воде какое-нибудь безвредное снадобье, чтобы это послужило поводом к нелепым обвинениям.
На главной улице гетто были большие прекрасные дома; некоторые из них казались невзрачными, так как их разукрашенный фасад был обращён во двор, а внутри дома находились просторные жилые помещения. Христиане редко заходили сюда иначе, как по делу; поэтому во время своих визитов они не переступали дальше порога приёмной, и евреи могли безопасно расточать роскошь в своих жилых комнатах. Если бы посторонний посетитель случайно очутился в этих тайниках, то они, вероятно, произвели бы на него впечатление чего-то сказочного. Сначала он шёл по узкой грязной улице; затем он входил в дом, который по своему мрачному виду скорее походил на тюрьму, чем на человеческое жильё. Но тут глазам его неожиданно представлялся ряд ярко освещённых комнат, роскошно убранных в восточном вкусе. Дорогие ковры покрывали пол; везде стояли мягкие диваны; к потолку были подвешены великолепные лампы. Многие евреи сохранили в изгнании восточную одежду своей родины, и поэтому впечатление сказочного мира ещё более усиливалось, когда перед посетителями появлялись жёны и дочери хозяев с их чужеземной красотой и одеждой, нередко ослепительной по своему богатству и великолепию.
Такая же обстановка была в доме еврейского врача Исаака Иэма, тем более что он был женат на дочери одного из самых богатых купцов, который имел достаточно средств, чтобы дать за нею огромное приданое.
Высокая узкая дверь выходила в тёмные сени, где трудно было различить сразу лестницу, ведущую на верхний этаж. Внизу по обеим сторонам сеней были кладовые, которые отдавались внаём под склад товаров; свет проникал в них с улицы через наружную дверь. Посетитель поднимался по тёмной узкой лестнице, затем он должен был постучать в дверь, которая вела в переднюю, также слабоосвещённую. За передней был кабинет хозяина дома. Большие фолианты еврейских и греческих рукописей заполняли резные полки, занимавшие часть стен, на других полках виднелись банки и скляночки с разными жидкостями и предметами, сохраняемыми в спирте. Не было также недостатка в скелетах, черепах и чучелах зверей; на большом столе, стоявшем посреди комнаты, лежало множество инструментов и хирургических приспособлений. Налево от кабинета находилась большая комната, где обыкновенно собиралась вся семья в часы отдыха и где было всё, что мы встречаем в сказочных описаниях восточного великолепия, хотя тут не было ни одной картины или статуи, но пол, стены и двери были покрыты дорогими турецкими коврами. Вся мебель и украшения были в мавританском вкусе, равно как и убранство комнаты, которая освещалась дорогими висячими лампами, горевшими не только вечером, но и большую часть дня, так как солнечный свет с трудом проникал сюда через узкую улицу и небольшой двор. Здесь можно было почти всегда встретить хозяйку дома за какой-нибудь работой.
С другой стороны кабинета была комната, назначенная для игр и занятий двух сыновей Исаака, красивых, здоровых и способных мальчиков, на которых он возлагал большие надежды в будущем. Этажом выше были расположены спальни; в них всё-таки было немного больше света и воздуха, что и побудило сведущего врача дать такое назначение верхним комнатам.
Прибытие папских слуг вызывало немалую тревогу в гетто; особенно когда разнеслась весть, что им поручено привести знаменитого врача Иэма в Ватикан. Но эта неожиданная честь не могла радовать Исаака, так как он и его единоверцы знали по горькому опыту, что к ним обращаются только в крайней беде, когда нет иного выхода, и что в большинстве случаев христиане с величайшим отвращением пользуются их услугами.
Евреи ничего не имели против того, чтобы христиане являлись в гетто для займа денег, потому что давали их не иначе как под большие проценты и с верным обеспечением. Но они сами неохотно входили в дома знатных христиан, так как здесь не чувствовали себя в безопасности. Ещё большая беда грозила несчастному еврею, которого призывали к постели больного папы, и он мог ожидать для себя самых печальных последствий от такой чести.
Тем не менее Исаак встретил посланных с сознанием собственного достоинства и смелой надеждой на свои силы. В продолжение многих недель и месяцев шли толки о здоровье папы, состояние которого разбиралось до малейших подробностей. Между тем лейб-медики и учёные врачи, вызванные из других стран, находились в недоумении и не знали, что посоветовать святому отцу, потому что испытали все средства, бывшие в распоряжении медицины при тогдашнем уровне науки. Для всех было загадкой, почему силы больного нисколько не увеличиваются и в то же время не настолько упали, чтобы можно было ожидать смерти.
Папа играл самую видную роль в Европе, дела которой находились в непосредственной зависимости от его жизни и смерти, так что состояние его здоровья представляло для всех величайший интерес. Естественно, что болезнь папы, хотя с другой точки зрения, но ещё в большей степени, занимала врачей и служила для них предметом постоянных размышлений и оживлённых споров. Таким образом Исаак Иэм узнал в точности весь ход заболевания и все симптомы и давно имел свой взгляд на недуг, поразивший главу церкви. Он был убеждён, что знает средство, которое может возвратить здоровье папе.
Поэтому приглашение к больному не особенно опечалило его. Он спокойно простился с семьёй и друзьями; затем без всяких опасений, с радостной надеждой на торжество науки последовал за своими провожатыми, которые повели его через мост на Тибре, а оттуда в Ватикан.
Иннокентий VIII с нетерпением ожидал прибытия еврейского врача. Естественно, что в том положении, в каком он находился, мысль об исцелении всего больше занимала его и ему было безразлично, кто будет его спасителем. Самые драгоценные мощи и чудотворные средства церкви оказались бессильными; теперь он возложил все свои надежды на искусство знаменитого еврейского врача и решил заранее подчиниться его предписаниям. Кардиналы с глубоким негодованием смотрели на поведение святого отца, которое противоречило всем законам христианской церкви. С другой стороны, врачи, собранные в Ватикане, руководимые завистью, встретили крайне враждебно своего знаменитого собрата, слава которого должна была ещё больше возрасти, если бы ему удалось возвратить здоровье папе.
Между тем Исаак осмотрел больного, окончательно убедился в справедливости своих предположений и смело заявил, что, по его мнению, можно испробовать ещё одно средство для спасения драгоценной жизни. Оно состоит в том, чтобы с помощью искусной операции влить здоровую и молодую человеческую кровь в жилы расслабленного старика.
Это заявление произвело сильнейшую сенсацию. Известно было, что не раз делались попытки вливания крови молодых животных в жилы человека; но так как при подобных операциях никто не обращал внимания на жизнь животного, то последнее обыкновенно обрекалось на смерть. Но теперь еврейский врач осмелился сделать предложение пожертвовать человеческой жизнью, чтобы доставить исцеление папе. Самые разнообразные, ощущения отражались на лицах людей, окружавших постель больного: испуг, удивление и негодование смешались с отвращением.
