Естественно, что это событие возбудило оживлённые толки во всех кружках флорентийского общества и способствовало ещё более резкому обособлению партий за и против Савонаролы. Уважение, какое чувствовали к нему монахи монастыря Сан-Марко, доходило почти до обожествления, потому что они лучше других знали, как велико было его самоотречение и насколько он был чист и безупречен в своей частной жизни. Из пожилых монахов его наиболее горячими приверженцами были Доменико Буонвичини и Сильвестро Маруффи; из молодых особенно выделялся в этом отношении Донато Руффиоли, который чувствовал к нему нечто вроде мечтательного благоговения.
Монахи других флорентийских монастырей большей частью враждебно относились к нему, особенно францисканцы, которые остались его непримиримыми врагами и даже не раз пытались вести с ним открытую борьбу. Так, например, монах этого ордена по имени Цаккали в присутствии многочисленных слушателей начал с ним диспут по поводу различных религиозных вопросов, но потерпел полное поражение. Равным образом одна монахиня из монастыря святой Аннунциаты поддалась искушению и также послала вызов Джироламо Савонароле, предлагая ему вступить с нею в диспут. Но знаменитый доминиканский монах с иронией отказался от её вызова и написал письмо, в котором советовал ей не забывать, что она женщина, и не предаваться учёности, потому что, сидя за прялкой, она может лучше исполнить свою обязанность. Подобные случаи, о которых он постоянно сам сообщал в проповедях своим слушателям, ещё больше увеличивали ту любовь, какую народ чувствовал к нему.
Патер Евсевий советовал матери и сестре Савонаролы, чтобы по своём прибытии во Флоренцию они остановились в женском монастыре святой Аннунциаты. Хотя гостеприимство, предложенное им приверженцами знаменитого проповедника, избавило их от необходимости жить в монастыре, но они тем не менее сочли своим долгом посетить благочестивых сестёр. Это случилось именно в то время, когда Савонарола только что заявил публично о своём отказе от кардинальского достоинства, что казалось обитательницам монастыря неслыханным преступлением и новым доказательством связи доминиканского монаха с нечистой силой.
Монахини монастыря святой Аннунциаты приняли с огорчённым видом мать и сестру Савонаролы и говорили о нём таким тоном, который ясно показывал их глубокое негодование. Беатриче никогда не могла вполне отрешиться от неудовольствия против брата. Но с того момента, когда она узнала, что Джироламо мог сделаться кардиналом, если бы дал обещание служить папе, и что он добровольно отказался от лестного предложения, которое могло принести величайший почёт и неисчислимые выгоды всей семье, то её затаённое неудовольствие перешло в громкие жалобы на брата. Анна напрасно старалась успокоить дочь и защитить Джироламо. Тем не менее она смело держала себя с монахинями и горячо защищала сына от всех обвинений.
То же повторилось и при следующих посещениях. Но однажды, когда учёная монахиня, которой Савонарола посоветовал заняться прялкой, начала резким, монотонным голосом изрекать проклятия против настоятеля Сан-Марко, а Беатриче вторила ей и строго осуждала брата, огорчённая мать залилась горькими слезами. При этом в приёмной монастыря произошла сцена, мало соответствовавшая характеру святой обители, которая считалась убежищем мира и долготерпения.
Отказ Савонаролы от блестящих предложений, сделанных ему из Рима, как и следовало ожидать, привёл в ярость папу. Но Александр VI был слишком ловкий дипломат, чтобы дать волю своему чувству, поэтому он решил принять возможные меры предосторожности, прежде чем приступить к делу.
Теперь не могло быть никакого сомнения в том, что Савонаролу нельзя подкупить какими бы то ни было выгодами и что весь вопрос заключается в том, чтобы лишить его возможности вредить папе. Для достижения этой цели необходимо было заманить его в западню, так как немыслимо было предпринять что-либо против него во Флоренции, где у него было столько приверженцев. Было также известно, со слов кардинала Медичи, брата Пьетро, что герцог Миланский и вся фамилия Медичи будут крайне довольны удалением упрямого монаха. Ввиду всего этого папа снова послал одного из своих приближённых к настоятелю монастыря Сан-Марко и в самых лестных выражениях приглашал его приехать в Рим. Посланный объяснил Савонароле, что святой отец желает получить от него лично некоторые указания относительно его пророческого дара, тем более что сделанные им предсказания оправдались таким блистательным образом вступлением французов в Италию.
Савонарола отказался и от этого предложения, хотя под благовидным предлогом, чтобы не возбудить вторично гнев папы. Он сослался на своё слабое здоровье и добавил, что ввиду беспокойного военного времени не считает себя безопасным от своих врагов вне Флоренции.
С наступлением весны прекрасная кипрская королева снова вернулась в Азоло, где часто принимала гостей при своём маленьком дворе. Хотя и здесь её окружали шпионы и ей была предоставлена известная свобода только до тех пор, пока она оставалась в бездействии и не заявляла никаких притязаний; но по крайней мере никто не мешал ей предаваться любимым занятиям, наслаждаться обществом художников и учёных и принимать друзей. Вскоре после карнавала её посетили дамы из семьи Медичи в сопровождении неаполитанского принца Федериго. Визит принца не мог возбудить подозрения, потому что брат королевы, Джоржио Карнаро, которому она рассказала историю своей любви, умер вскоре после их приезда в Венецию и её тайна была погребена вместе с ним в могиле. Равным образом никто не придал особенного значения тому обстоятельству, что Клара и Альфонсина вернулись одни, без принца.
В Венеции распространился слух, что принц Федериго болен и поэтому не выходит из дому, между тем как в это время он жил в окрестностях Азоло, чтобы сделать необходимые приготовления к тайному бегству Катарины Карнаро. План бегства был составлен Кларой Медичи, которая была тем более довольна им, что никто не мог заподозрить ни её влияния, ни участия неаполитанского принца.
Появление принца Федериго внезапно пробудило кипрскую королеву из мирного, полуапатичного состояния духа, в котором она прожила несколько лет. Когда глаза её встретили взгляд любимого человека и она почувствовала пожатие его руки, в ней снова проснулась прежняя страсть и неразлучная жизнь с ним стала её заветной мечтой. Она слушала с замиранием сердца, когда он красноречиво доказывал ей, что если она согласится выполнить задуманный план бегства, то ничто не может помешать их браку. В это время Клара вместе с невесткой рассматривала различные сокровища искусств, собранные в красивом палаццо кипрской королевы. Таким образом, влюблённые долго оставались одни; не раз разговор их прерывался горячими поцелуями и объятиями. Принц Федериго сообщил, между прочим, что Шарлотте де Лузиньян известны их отношения и что она со своей стороны готова оказать им возможное содействие. Поэтому Катарина должна была отправиться в Рим, к своей невестке, которая примет её с распростёртыми объятиями. Путь был свободен, и не было никакого повода опасаться погони.
Катарина изъявила своё согласие, и принц немедленно занялся приготовлениями к её бегству.
В назначенный день кипрская королева собралась в путь в сопровождении небольшой свиты, состоящей из нескольких женщин и вооружённых слуг.
Тотчас после её отъезда принц вернулся в Венецию в надежде, что ему удастся ввести в обман синьорию. Но едва прошло несколько часов, как в палаццо дожей явился гонец из Азоло с вестью о внезапном отъезде кипрской королевы. Известно было также, что Катарина отправилась в Рим, чтобы искать убежища у своей политической соперницы, что давало повод опасаться, что королева Шарлотта воспользуется этим обстоятельством, чтобы устроить новые козни против Венецианской республики, к которой она чувствовала непримиримую ненависть.
Поэтому тотчас же сделаны были необходимые распоряжения, чтобы вернуть Катарину Карнаро с дороги и даже, в случае крайности, вытребовать её в Азоло через папское правительство.
