— И зачем вы мне это рассказываете?

Эта женщина хоть и являлась матерью моего парня, становиться ее лучшей подружкой я не была обязана.

— Я хочу, чтобы ты понимала… Темперамент гемансеров отличается от обычного мужского. Их магия бурлит внутри, и она требует выхода.

Я ахнула.

— Хотите намекнуть, что Ратбоун будет выплескивать свою агрессию на мне?

— Ратбоун? Вовсе нет! Он и не гемансер вовсе. Сама знаешь, своей магии у него больше нет, — поспешила уточнить она. — Но вот остальные мужчины Дома крови… Скажем так, за время своего правления Минос успел сделать жестокость нормой не только на поле боя.

Сочувствие кольнуло в груди, и я обняла себя.

— Мой сын смог бы все изменить. Он может претендовать на управление Домом, но не в нынешнем состоянии. Сейчас все видят его уязвимым, лишенным магии мальчишкой. И потребуется много времени и сил, чтобы изменить отношение гемансеров к магии теней… Но с твоей помощью и магией он будет гораздо сильнее.

— Так работает Завет? Он теперь имеет прямой доступ к моей магии?

— И да, и нет. В каком-то смысле, вы стали единым целым.

Кровь отлила от моего лица.

— Он может забрать мою магию?

— Нет! Что ты! Конечно, нет. Он возьмет только то, к чему ты сама дашь доступ.

Я не могла избавиться от ноющего ощущения, что стала всего лишь источником питания для Ратбоуна.

— Мой сын даст тебе много энергии в ответ, не беспокойся. Завет работает, как усилитель твоей магии. Ратбоун навсегда останется одной ногой здесь, одной там…

— То есть в мире мертвых?

— Да, и это лишь усилит твою некромансию. Такая связь очень глубокая… Честно говоря, я вам завидую. Он никогда не покинет тебя.

Я невольно улыбнулась. Всегда иметь близкого человека на своей стороне звучало чертовски привлекательно. Особенно теперь.

— Я поддержу Ратбоуна, если он захочет править Домом крови, — пообещала я.

Лицо Евы прояснилось.

— Спасибо, — только и сказала она, а затем вернулась к поеданию апельсина.

Я взяла банан и пару булочек из корзинки на столе и вышла из кухни, не попрощавшись.

Слова Евы отогрели ту часть моей души, которая сомневалась насчет Ратбоуна. Может, она права, и Завет — это все-таки подарок, а не проклятье… В животе запорхали бабочки. Я чувствовала приятное волнение и предвкушение от мысли, что мне предстоит узнать Ратбоуна поближе.

Когда я вернулась в спальню, он сосредоточенно читал книгу на кресле. При виде меня он поднял голову и широко улыбнулся.

На следующий день Гарцель подкараулила меня у двери в ванную и пригласила позавтракать вместе. От страха перехватило дыхание, но я постаралась не показать, что даже малейшая неожиданность приводит меня в ужас.

Столовая встретила нас опьяняющим запахом выпечки, но, честно признаться, в моих глазах кухня осталась омрачена вчерашним разговором с Евой.

— Я стучалась, но ты не отвечала. Так что я решила проверить не съел ли тебя кто, — пошутила она, наливая в свою и мою чашку горячий кофе.

У кофе оказался невероятно насыщенный вкус. Все на языке становится ярче, когда играешь со смертью.

— Кто же мог меня съесть?

— А черт его знает… Вдруг Ратбоун в порыве страсти кусается?

Она так обыденно пожала плечами, и все же в ее словах сквозило подозрение. Я могла понять почему Гарцель еще не совсем доверяла Ратбоуну. Да и мне заодно.

— Спасибо, что позволила ему, Киаре и ее матери остаться. Это было очень любезно с твоей стороны.

Гарцель отмахнулась.

— Вовсе не стоит меня благодарить! В замке все время такое жуткое эхо, нам не нужно столько свободных комнат. — Она грациозно порезала свой омлет на маленькие кусочки. — К слову… Твоя спальня тебе по вкусу?

Я с энтузиазмом закивала, ведь вид из моего окна открывался завораживающий. Бушующий океан и бесконечное небо.

— Ну и славно.

Я отложила вилку: аппетита с утра не было. Меня мучила огромная куча вопросов. Интересно, что расскажет ведьма теней про завет. Вдруг Ева мне наврала?

После нашего с ней разговора у меня было достаточно времени, чтобы переварить услышанное.

— Когда ты сказала, что нас с Ратбоуном связывает завет… Что именно ты имела в виду?

— Я всего лишь хотела предупредить тебя. Полагаю, Тамала не поведала тебе и половины из того, что стоит знать некромансеру.

— Это громко сказано. Она не рассказала совершенно ничего.

Гарцель бесцельно повертела вилкой в тарелке. Я ведь даже не уточнила, а есть ли у нее дети?

— Когда ты возвращаешь кого-то из мертвых, между вами невольно создается связь. Обычно она односторонняя, — объяснила она. — Бледнокровка зависит от тебя, потому что ему нужна твоя магия, чтобы продолжать жить. Завет — гораздо более редкий и глубокий вид этой связи.

— Завет двусторонний.

— Да. Он позволяет бледнокровке питаться твоей магией, чтобы жить, но не только. В каком-то роде он будет делить с тобой твои силы, и может использовать их для простых заклинаний. Ратбоун имеет доступ к твоей магии некромансера, но это все равно никогда не сравнится с тем, когда она владел своей собственной магией крови.

Я вдруг почувствовала укол жадности. По правде говоря, мне не особо хотелось делиться силой. Когда Ратбоун питался мной, это не сказывалось на моей энергии, но лишь потому, что он старался брать совсем чуть-чуть. А вдруг он возьмет гораздо больше?

И все же я не представляла, как сложно остаться без магии, неотъемлемой части себя, а Ратбоун каким-то образом с этим живет. Столько лет я была лишена какой-либо цели или предназначения, не обладала никаким талантом. Волшебство ощущалось как-то правильно, что ли. Я наконец нашла себя.

Если я могу хотя бы немного облегчить Ратбоуну страдания и поделиться своим даром, то почему бы и нет?

— В то же время ты можешь ощущать его. Он усиливает твои собственные возможности. Завет — штука очень интимная, и нередко она развивается именно у тех, кто обладает чувствами друг к другу.

— Значит, Ратбоун что-то чувствовал ко мне, пока я его оживляла, и из-за этого развился завет?

Гарцель сделала глоток кофе и посмаковала его на языке. Невооруженным глазом было видно, что она оттягивала ответ на мой вопрос.

— Это просто мое предположение. Я встречала завет между магами лишь однажды, и то, когда была совсем ребенком. У каждой пары он особенный, — сказала она.

— Получается, что с Аклис у меня завет не произойдет, потому что у нас нет друг к другу романтических чувств?

— Почему же, вовсе не всегда интенсивные чувства являются романтическими. Завет можно образоваться между близкими друзьями или ребенком и родителем. Но я никогда не слышала о том, чтобы он формировался более чем с одним человеком. Боюсь, никакой некромансер не выдержит, если у него будут брать силу два бледнокровки в таких количествах.

И все же Аклис тоже придется питаться моей магией.

— Воскрешение людей звучит, как затратное занятие…

Гарцель расхохоталась и ее нож громко звякнул, опустившись на тарелку. Я вздрогнула и на мгновение перенеслась в темницу. Запахло сыростью. Холодок пробежал у меня по шее.

— Обычно некромансеры воскрешают людей лишь на время. Мало кто готов делиться собой, чтобы поддерживать жизнь кому-то другому. То, что сделала ты, встречается редко и при очень нестандартных обстоятельствах. — Она выглянула в окно, избегая смотреть мне в глаза. — Ты не знала, что делала, поэтому Ратбоун просто пользовался ситуацией. Теперь ты знаешь, как на самом деле работает некромансия, и можешь прекратить все это. Выбор за тобой.

Я слегка приоткрыла рот, переваривая слова Гарцель. Она намекнула, что я могла бы избавиться от Ратбоуна и Аклис, если бы не хотела делиться своей магией.

Они стали самыми близкими мне людьми. Это даже не обсуждалось.

— Впрочем, давай сменим тему. — Ее плечи приподнялись, и шея напряглась. — К тебе есть предложение.