Потому что я понимаю, что она выскальзывает из моих пальцев, что мне не удержать её – и грудь у неё вздымается реже и реже, пока не замирает совсем.

Распахнутый взгляд полон зелени. Медленно сочатся капли крови из разрезанной ладони. Провожатые в их белых одеждах приходят и незримо становятся вокруг нас. С усмешками, выблескивающими из-под капюшонов, эти усмешки говорят: «Всё кончено, ушла» – но я вдруг понимаю, что дозовусь.

Потому что она просила об этом.

Я перестаю кричать и звать и сцепляю её окровавленную ладонь со своею. Единый – помоги ей, прошу… и мне тоже, потому что сейчас я поступлю опрометчиво.

Я взываю, как меня учили звать с детства – но не к моему Дару. Я зову и тянусь к сущности варга, к крови, которая растекается теперь по моей ладони, и на миг, когда я вижу перед собой шторм в необъятном алом море – я бросаю зов в это море. Зову самую невыносимую и самую лучшую из всех, варгиню и пастыря, подругу и главу нашего «Ковчежца», свою любимую Гриз Арделл – и на мгновение мне кажется, что сейчас и меня закружат и погребут беснующиеся волны (пусть, я и там буду искать!) – но тут холодные пальцы сжимают мою ладонь.

И я держу, держу как можно крепче, а Гриз Арделл на моих руках сперва закрывает глаза, потом опять открывает, выгибается во вдохе, словно забыла – как нужно дышать. И принимается кашлять, отплёвываясь и задыхаясь, будто нахлебалась солёной воды, хватается за грудь, впивается пальцами и не может сказать ни слова. Только раскачивается и падает назад, снова и снова пытаясь приподняться. Я помогаю ей, глажу по спине и лепечу что-то дурацкое о том, что она здесь, она со мной, всё будет хорошо.

Вихрь с запахом жасмина и чего-то острого. Это Аманда подлетает и потопляет нас обоих в ворковании: «Так-так-так, детки, какие вы умницы, какие молодцы, а ладонь нужно забинтовать, вот, дорогая, заживляющее, укрепляющее сейчас будет…»

На лицо Гриз медленно возвращаются краски. Она всё ещё дрожит и откашливается, но взгляд у неё осмысленный, и она всё время пытается что-то сказать. Я набрасываю на неё куртку, она укутывается в неё, и когда из-за зарослей появляется Мел – Гриз хватает ртом воздух и наконец произносит хрипло:

– Он… прав. Он был прав.

– Он, сладенькая? – щупает ей лоб Аманда. Гриз неопределённо дёргает головой и наконец садится сама. Дышит она ещё тяжело. И трёт лоб незабинтованной ладонью с ошеломлённым видом.

– Он был прав – будет война… Кровавые Пастыри во главе с этой Роаландой Грейф. Они нашли какой-то ритуал… «заполнение». Что-то, что даёт им силы. И они собираются… потому что они слышат.

– Что слышат, дорогая? – Травница разговаривает ласково, как с больной. И норовит поднести к лицу Гриз вот уже второе зелье. Но невыносимая только качает головой, отстраняет ладонь нойя и ловит взгляд Мел.

– Что с Креллой?

Мел выглядит мрачной, встрёпанной и несколько смущённой. Словно воронёнок, который понял, что луна в небесах – это не сыр.

– Свалилась в болото, а я не полезла её доставать. И нет, я её не добивала. Хотя хотела. Но она сама понеслась в эту, как её там, Погибель.

Гриз кивает, подавляя дрожь. У неё на лице есть скорбь, но нет чувства потрясения – она откуда-то знала и так… ну да, варги же чувствуют смерть и рождение друг друга.

– Аманда, что с бестиями?

Нойя отступает, чтобы Гриз могла оглядеться – и теперь вместе с ней могу оглядеться и я.

В пяти шагах спит большая игольчатая волчица. Прочие звери – ещё шесть – куда дальше. Все в безмятежном сне.

– Эта глупышка полезла к вам, на неё пришлось изводить артефакты. С прочими было легче – обычными пугалками да снотворным. Прочие разбежались кто раньше, кто позже.

– Они не станут людоедами? – тревожится Мел.

– Думаю, что нет, – говорит Гриз тихо. – Они не питались людьми, а прочие следы единения с варгом крови уничтожены. Но нужно оповестить жителей в деревнях. Сказать, чтобы воздержались пока от охоты здесь. Связаться с местными властями – если, конечно, они в Тильвии есть…

Она говорит почти как прежде – бросается распоряжениями и планами, и тысячи, тысячи дел сквозят в её голосе. Но глаза остаются отстранёнными, глядящими в даль. И левая ладонь так и стискивает мою руку: «Держи меня, держи, не отпускай».

Ни за что на свете. Ни сейчас, ни когда бы то ни было ещё. Потому что теперь я знаю – что я могу сделать в твоём мире.

Держать тебя. Быть голосом над штормом.

Зовущим тебя, чтобы ты не ушла.

ГРИЗ АРДЕЛЛ

Янист следует за ней повсюду. Рядом, когда Аманда бинтует ладонь. Поблизости – во время обратной дороги по болоту. На расстоянии шага – пока они с Мел общаются с местными…

Он накидывает ей на плечи куртку и пытается напоить успокаивающим и кроветвором («Ну, надо же, какая рыжая нойя», – умиляется Аманда), и беспокоится, потому что она слишком бледная, и старается говорить с ней, будто не верит, что она уже совсем здесь. И заглядывает в глаза так, будто опасается, что ещё миг – и в них вернётся зелень, и она опять упадёт в кровавую, затягивающую бездну…

Он смущается при виде Мел, которая красноречиво закатывает глаза. Но он здесь, и это хорошо. Это позволяет дышать.

Вытягивает из алого шёпота смутных троп, заглушает предсмертный вой Креллы, который так и стоит в ушах. Осаждает мутную круговерть внутри – словно в рвущемся на части, выкрашенном в алое мире ещё осталось хоть что-то незыблемое, нормальное… Осталось хоть что-то.

Его пальцы греют её ладонь, пока они добираются до «Ковчежца». Не ту, что вспорота ножом и зудит под повязкой, зарастая. Другую. Холодную и будто бы неживую. Слишком много отдано огня, много крови пролилось на землю. Так что тепла осталось слишком мало. Крошечный очаг – или, может, одна свеча. Чужие пальцы на ладони и откликающийся им сквозь льды слабый огонек.

Вечер дышит на огонёк холодом: на пристани слишком свежо. Весна накинула на питомник серое покрывало промозглого дождя. Аманда и Мел хором уверяют, что попросту не пустят её к вольерам, им громогласно вторит Фреза.

– Сладенькая моя, тебе сейчас нужен полный покой и никаких единений! Горячее питьё, что-нибудь сладкое… может быть, дружеское плечо…

– Головой бахнулась?! Без тебя разберемся. Грызи, да я тебя вызову, если что, ты куда намылилась после такого?!

– Себя видала?! Эй, парень! А ну хватай эту дурищу в охапку и тащи в «Ковчежец»! И валяй, сторожи, чтобы не усвистела куда. А то знаю я эту варжескую натуру!

Янист огненно рдеет, но к «Ковчежку» Гриз тащит исправно. Кажется, говорит что-то славное и утешающее. Что они все правы. И ей нужен отдых. И всё будет хорошо. И чтобы она даже не думала…

Слова ползут мимо. С шуршанием, шелестением, будто чешуя. Только под старыми слоями кожи нет новых, и она обнажена – наедине с тем, что…

Перед «Ковчежцем» они натыкаются на Нэйша – белизна костюма, зачёсанные назад волосы, безмятежная походочка. «Клык» встречает их соединенные руки коротким, ироническим движением бровей.

– Госпожа Арделл. Янист. Вижу, вызов прошёл успешно?

– Всё в порядке, – вызывающе цедит Янист. – Вижу, твой тоже.

Нэйш улыбается непринуждённо – так, как улыбается обычно, глядя на свою разросшуюся коллекцию. Гриз знает эту улыбку. За ней – неприятности.

– О, у Лайла найдется, что рассказать. Не сомневаюсь, вы получите удовольствие.

Он только чуть-чуть выделяет голосом последнее слово – и откланивается. Рука Яниста полыхает в ладони Гриз весь оставшийся путь – пока они пересекают коридор, поднимаются на второй этаж…

У двери своей комнаты она мягко высвобождает пальцы. Приоткрывает дверь, оборачивается на пороге к нему – и он понимает её без слов. Вновь зацветает оранжево-алым и шепчет, что, честное слово, он не позволил бы себе ничего лишнего, он о таком и не думал, но не может же она оставаться одна, может быть, просто разговор, но если ей это кажется непристойным, тогда, конечно…