Лютер не смог придумать, что на это ответить.

Исайя потянулся к чайнику, налил им обоим, передал Лютеру его чашку. В свою чашку Исайя капнул капельку молока и принялся ее медленно размешивать.

— Дядя много вам обо мне рассказывал? — спросил он.

— Только про то, что вы отец его бывшей жены и что вы входили в «Ниагару» вместе с Дюбуа.

— С доктором Дюбуа. Верно.

— Вы его знаете? — спросил Лютер. — Доктора Дюбуа?

Исайя кивнул:

— Я с ним близко знаком. Когда НАСПЦН решила открыть свое отделение в Бостоне, он предложил мне его возглавить.

— Это ведь какая честь, сэр.

Исайя кивнул, лишь чуть-чуть двинув головой. Бросил кусок сахара в чашку, размешал.

— Расскажите мне о Талсе.

Лютер налил молока в чашку и сделал маленький глоток:

— Сэр?..

— Вы совершили там преступление, не правда ли? — Он поднес чашку к губам. — Холлис не соизволил уточнить, в чем это преступление заключалось.

— Тогда, при всем к вам уважении, мистер Жидро… я тоже не стану уточнять.

Исайя пошевелился в кресле, одергивая штанину, чтобы она прикрыла верхнюю часть носка.

— Ходили слухи о перестрелке в одном сомнительном ночном заведении в Гринвуде. Вам об этом, случайно, ничего не известно?

Лютер встретился с ним глазами. И ничего не ответил.

Исайя сделал еще один глоток:

— У вас был выбор?

Лютер смотрел на ковер.

— Мне повторить вопрос?

Лютер не сводил взгляда с ковра. Тот был сине-красно-желтый, все цвета переплетались. Видать, дорогая вещь. Сколько всяких узоров.

— У вас был выбор? — Голос у Исайи не дрогнул, как и чашка.

Лютер поднял на него глаза и опять ничего не сказал.

— И все же вы убили своих собратьев.

— Зло не разбирает, кто собратья, а кто нет, сэр. — Лютер опустил чашку на столик, рука у него тряслась. — Зло просто норовит все вокруг себя испоганить, пока все не пойдет наперекосяк.

— Вот, значит, как вы определяете зло?

Лютер обвел глазами комнату — такую изысканную, изысканней, чем в лучших домах на Детройт-авеню.

— Если с ним повстречаешься, сразу поймешь, что это оно и есть.

Исайя отхлебнул чаю:

— Есть мнение, что зло творят убийцы. Вы согласны?

— Согласен, есть такое мнение.

— Вы совершили убийство.

Лютер не ответил.

— Следовательно… — Исайя простер руку.

— При всем моем уважении… Я не говорил, что я что-нибудь совершил, сэр.

Какое-то время они сидели молча, за спиной у Лютера тикали настенные часы. Вдали, в нескольких кварталах, загудел автомобиль. Исайя допил чай и поставил чашку обратно на поднос.

— Позже вы познакомитесь с моей женой Иветтой. Мы недавно приобрели здание в нашем районе под контору НАСПЦН. Вы будете там работать на общественных началах.

— Как-как?

— Вы будете работать там бесплатно. Холлис говорил мне, что у вас хорошие руки, а нам нужно многое отремонтировать в этом здании, прежде чем мы сможем открыть в нем филиал. Вот вы и обратите туда свои усилия, Лютер.

«Обратите усилия». Черт. Когда этот старикашка в последний раз обращал куда-то свои усилия, кроме как на чайную чашку?! Похоже, такая же хрень, как в Талсе: богатенькие негры ведут себя так, словно их богатство дает им право тобой командовать. А этот старый пень еще и держится так, будто видит тебя насквозь, и распинается насчет зла, точно он вмиг бы его распознал, если бы зло уселось рядом и заказало ему выпить. Еще чуть-чуть — и он начнет выкрикивать что-нибудь из Библии.

Но тут Лютер напомнил себе, что дал в вагоне поезда обет — создать Нового Лютера, лучшего Лютера; поэтому сейчас он пообещал себе повременить с решением насчет Исайи Жидро. В конце концов, человек работает с Уильямом Дюбуа. Этот самый Дюбуа был одним из двух людей в стране, которых Лютер считал достойными восхищения. Вторым, понятно, был Джек Джонсон .[55] Уж Джонсон-то никому не спустит, ни черным, ни белым.

— Я знаю одно белое семейство, которому нужна прислуга по дому. Вы сумеете справиться с такой работой?

— Почему ж нет?

— Как белые — они очень хорошие люди. — Он развел руками. — Есть лишь один недостаток: речь идет о семье капитана полиции. Если вы попытаетесь назваться чужим именем, думаю, он быстро сумеет выведать ваше настоящее.

— Это незачем, — возразил Лютер. — Надо только ни слова не говорить про Талсу. Я просто Лютер Лоуренс, недавно прибыл из Колумбуса. — Лютеру хотелось почувствовать что-нибудь, кроме усталости. — Спасибо вам, сэр.

Исайя кивнул:

— Позвольте, я провожу вас наверх. К обеду мы вас разбудим.

Лютеру снилось, как он играет в бейсбол во время наводнения. Он пытался отбить поверх воды, и все смеялись каждый раз, когда его бита шлепала по мутной жиже, поднимавшейся выше пояса, уже доходившей почти до плеч, а мимо на кукурузнике пролетали Бейб Рут и Калли, сбрасывали вниз гранаты, только те не взрывались.

Он проснулся и увидел пожилую женщину, наливавшую горячую воду в кувшин, стоявший у него на шкафчике. Она посмотрела на него через плечо, и какую-то секунду он думал, что перед ним его мать. Того же роста, такая же смугловатая кожа, испещренная темными веснушками на скулах. Хотя волосы у этой женщины были седые и она была похудее, чем мать. Но от нее исходила та же теплота, та же доброта, словно душа у нее слишком хороша, чтоб ее прикрывать.

— Наверное, вы Лютер.

Лютер сел в кровати:

— Да, мэм.

— Вот и хорошо. Было бы совершенно ужасно, если бы сюда проник чужой человек и захватил ваше место. — Она положила возле кувшина бритву, тюбик крема для бритья, кисточку и чашку. — Мистер Жидро предпочитает, чтобы мужчины спускались к обеду чисто выбритыми, а стол почти накрыт. Все остальное мы приведем в порядок немного позже. Вы не против?

Лютер спустил ноги с кровати и подавил зевок:

— Нет, мэм.

Она протянула тонкую руку, совсем маленькую, точно у куклы:

— Я Иветта Жидро, Лютер. Добро пожаловать в мой дом.

Пока они ждали, чтоб этот самый капитан полиции как-то откликнулся на просьбу Исайи, Лютер отправился вместе с Иветтой Жидро в будущую контору НАСПЦН на Шомат-авеню. Здание было выстроено в имперском стиле, эдакое барочное бурое чудище с мансардой. Лютер впервые видел такой дом не на картинке. Подходя к нему по тротуару, он стал смотреть вверх. Линии у здания были прямые, никаких выступов, горбов, ничего такого. Под собственной тяжестью вся махина успела за много лет малость покоситься, но не больше, чем Лютер мог ожидать от постройки, сооруженной, как он прикинул на глазок, где-то в тридцатых годах прошлого века. Он пригляделся к углам и решил, что наклон не очень велик и, стало быть, фундамент не осел. Он сошел с тротуара и двинулся по противоположной стороне улицы, осматривая кровлю:

— Миссис Жидро…

— Да, Лютер?

— Сдается мне, тут не хватает куска крыши.

Он поглядел на миссис Жидро. Старушка крепко сжимала сумочку, держа ее прямо перед собой, и взирала на него с такой невинностью, что он сразу смекнул — это маска, не иначе.

— Если не ошибаюсь, я слышала что-то подобное, — сообщила она.

Лютер присмотрелся и обнаружил провал посреди конька. Миссис Жидро по-прежнему глядела сущей овечкой; он мягко взял старушку под локоть и повел внутрь.

На первом этаже потолок почти весь обрушился, а оставшийся протекал. Лестница была черная. Штукатурка на стенах местами обвалилась, обнажив доски и гвозди, а местами была дочерна обожжена. Половицы обуглились и прогнили. Окна все были заколочены.

Лютер присвистнул:

— Вы его на аукционе купили?

— Что-то в этом роде, — ответила она. — Какого вы мнения?

— А деньги теперь уж никак не вернуть?

Миссис Жидро слегка хлопнула его по руке, в первый раз, но уж наверняка не в последний. Он подавил в себе желание обнять ее, крепко прижать к себе, как некогда мать и сестру; ему даже нравилось, что они всегда сопротивляются и ему вечно достается тычок под ребра или в ляжку.