— Все чисто, — сказал Джо.

Это был Покаски, испекший свою семейку. Он осторожно высунул голову и огляделся.

— Живей, — велел Джо. — И пускай другие тоже поднимаются. Вдвоем его не утащить. Покойники тяжелее, чем живые. А у меня ребра разбиты.

Покаски усмехнулся:

— Ты вроде сказал, что тебя не поранило.

— Ничего смертельного, — отозвался Джо. — Ну, быстро.

Покаски нагнулся к дыре:

— Надо еще двоих.

Вслед за Покаски поднялся Бэзил Чигис и коротышка с заячьей губой. Джо вспомнил, что ему как-то показывали его в столовой: Элдон Дуглас, — но он уже забыл, за что этот тип сидит.

— Где тело? — спросил Бэзил Чигис.

Джо показал. Чигис начал:

— Ну, давайте-ка мы…

Свет ударил в Бэзила Чигиса за мгновение до пули, которая вошла в его затылок и вышла через нос. Покаски моргнул: последнее, что он успел сделать в жизни. Затем в его глотке словно открылась дверца, закачалась, из нее хлынула кровь, Покаски рухнул на спину, дрыгая ногами. Элдон Дуглас прыгнул к дыре, но третья пуля охранника с вышки раздробила ему череп, точно кузнечным молотом. Он упал справа от люка и остался там лежать, лишившись верхней половины головы.

Джо посмотрел на свет. Рядом с ним валялись три мертвеца. Те, что ждали внизу, разбегались с воплями. Жалко, что он не может к ним присоединиться. Это с самого начала был наивный план. Свет слепил его. Он физически ощущал перекрестья прицелов на своей груди. Пули станут тем самым насилием — порождением насилия, о котором предупреждал отец. Значит, тот скоро встретится не только с Создателем, но и с собственным сыном. Единственное утешение — смерть придет быстро. Пройдет всего пятнадцать минут, и он уже будет сидеть за пинтой пива с отцом и с дядюшкой Эдди.

Свет вырубился.

Что-то мягкое шмякнулось ему в лицо, упало на плечо. Он поморгал в наступившей темноте. Небольшое полотенце.

— Вытри лицо, — сказал Мазо. — Оно у тебя в жутком виде.

Когда он вытерся, глаза у него успели кое-как привыкнуть к темноте, и он разглядел, что Мазо стоит в нескольких футах от него, куря одну из своих французских сигарет.

— Думаешь, я собирался тебя убить?

— Была у меня такая мысль.

Мазо покачал головой:

— Я всего лишь жалкий итальяшка с Эндикотт-стрит. В хорошем кабаке до сих пор путаю, когда какой вилкой пользоваться. Может, мне и не хватает стиля или образования, но я никогда не хитрю. Я с тобой откровенен. Как и ты был со мной откровенен.

Джо кивнул и покосился на три трупа у их ног:

— А эти парни? По-моему, мы их неплохо перехитрили.

— Хрен с ними, — произнес Мазо. — Сами напросились. — Перешагнув через труп Покаски, он глянул на Джо. — Ты выйдешь отсюда раньше, чем думаешь. Готов зарабатывать деньжата, когда выйдешь?

— Конечно.

— Тебе придется всегда ставить долг перед семейством Пескаторе на первое место, а свои интересы — на второе. Сумеешь так?

Джо посмотрел старику в глаза. Он был уверен: может, вместе они и заколотят много денег, но он никогда не сможет доверять ему полностью.

— Да, сумею, — ответил он.

Мазо протянул ему руку:

— Тогда ладно.

Джо стер кровь с ладони и пожал Мазо руку:

— Ладно.

— Мистер Пескаторе, — позвал кто-то снизу.

— Иду. — Мазо направился к люку, Джо последовал за ним. — Пойдем, Джозеф.

— Зовите меня Джо. Только отец называл меня Джозефом.

— Договорились. — Мазо начал спускаться в темноту по винтовой лесенке. Он проговорил: — Забавная штука насчет отцов и сыновей. Можешь далеко пойти и построить целую империю. Стать королем. Императором Соединенных Штатов. Богом. Но ты всегда будешь делать это в тени отца. И деться из нее тебе некуда.

Джо стал спускаться по темной лестнице вслед за ним.

— Не очень-то и хочется, — ответил он.

После утренней заупокойной службы в церкви Врат Небесных, что в Южном Бостоне, Томаса Коглина погребли на дорчестерском кладбище «Кедровая роща». Джо не отпустили на похороны, но он прочел о них в «Трэвелере», который принес ему вечером один из тюремщиков, состоявших на жалованье у Мазо.

На церемонии присутствовали два бывших мэра — Душка Фиц[102] и Эндрю Питерс, а также Джеймс Майкл Керли, мэр нынешний. Кроме того, на похороны пришли два экс-губернатора, пять бывших окружных прокуроров и два главных прокурора штата.

Копы явились отовсюду: городские полисмены, полиция штата, действующие и отставники, от Делавэра на юге до Бангора (штат Мэн) на севере. Все чины, все специальности. На фотографии, сопровождавшей статью, у дальнего края кладбища вилась река Непонсет, но Джо едва различал ее за бесчисленными синими фуражками и синими мундирами.

Вот это власть, подумал он. Вот это наследство.

И почти сразу же подумал: ну и что?

А вот что. На похороны его отца собралась тысяча человек, они толпились по берегам реки Непонсет. А когда-нибудь, может быть, новички станут бродить по корпусу имени Томаса К. Коглина в Бостонской полицейской школе. Или по пути на работу пассажиры будут проезжать в громыхающем вагоне по мосту Коглина.

Замечательно.

И все равно мертвые — это мертвые. Кто ушел, тот ушел. Пускай в твою честь называют здания и мосты, пускай ты оставишь какое угодно наследство — ты все равно не сможешь это переменить.

Тебе гарантирована всего одна жизнь, так что проживай ее.

Он положил газету рядом с собой, на койку. Матрас был новый, он поджидал его после вчерашней смены, как и небольшой столик, стул и керосиновая настольная лампа. В ящике столика он нашел спички и новую расческу.

Он задул лампу, сидел в темноте и курил, слушая звуки фабрик, звуки барж, сигналящих друг другу на узких речных фарватерах. Он открыл крышку отцовских часов, защелкнул, открыл снова. Открыл-закрыл, открыл-закрыл, открыл-закрыл. Химическая вонь фабрик и заводов лезла к нему в оконце.

Отец ушел. И сам он — больше не сын.

Сам он — человек без прошлого, без надежд. Чистый лист, никому ничем не обязанный.

Он чувствовал себя паломником, отплывшим от родных берегов, которых он больше никогда не увидит, пересекшим темное море под темным небом и высадившимся в новом мире, который лежал неясной громадой, словно давным-давно поджидал.

Поджидал его.

Чтобы он дал этой стране название, чтобы он заново создал ее по своему образу и подобию, чтобы он разрабатывал ее богатства и развозил их по всей планете.

Он закрыл крышку часов, потом закрыл их рукой, потом закрыл глаза, пока не увидел берега своей новой страны, черное небо, на котором вот-вот вспыхнут неисчислимые белые звезды, те, что когда-то сияли над ним и над узкой полоской воды, разделявшей его и этот новый мир.

Я буду скучать по тебе. Я буду скорбеть по тебе. Но теперь я родился заново. И я по-настоящему свободен.

Через два дня после похорон отца Дэнни нанес ему последний визит.

Наклонившись поближе к сетке, он спросил:

— Ну как ты, братишка?

— В поисках пути, — ответил Джо. — А ты?

— Сам знаешь, — сказал Дэнни.

— Нет, — возразил Джо, — ничего я не знаю. Восемь лет назад вы с Норой и с Лютером уехали в Талсу, и с тех пор до меня доходили одни слухи.

Дэнни кивнул, признавая это. Выудил папиросы, закурил. Он не спешил заговорить снова.

— Мы с Лютером вместе открыли дело, — сообщил он наконец. — Строительное. Возводили дома в районе для черных. И все у нас шло нормально. Без особого процветания, но путем. При этом я был еще и помощником шерифа. Веришь?

Джо улыбнулся:

— Ты ходил в ковбойской шляпе?

— Сынок, — по-южному прогнусавил Дэнни, — я ходил с шестизарядными пушками. По одной на каждом бедре.

— И галстук-ленточка? — рассмеялся Джо.

Дэнни засмеялся в ответ:

— А как же! И сапоги.

— Со шпорами?

Дэнни, прищурившись, покачал головой: