— Пресвятая Матерь Божья, — изрек он. — От тебя несет, как от армянина, сожравшего пьяного козла.
Дэнни пожал плечами и отхлебнул из чашки:
— Лестно это слышать, сэр.
Маккенна запалил окурок сигары. Официантка принесла ему кофе и заодно наполнила чашку Дэнни. Когда она удалялась, Маккенна оценивающе осмотрел ее зад, потом вытащил фляжку и протянул Дэнни:
— Угощайся.
Дэнни капнул себе чуть-чуть в кофе и вернул сосуд обратно.
Маккенна шлепнул на столик блокнот и положил рядом с ним толстенький карандаш — такой же огрызок, как его сигара.
— Я только что встречался с некоторыми другими ребятами. Надеюсь, у тебя дела идут успешнее, чем у них.
Этих «других ребят» отбирали не столько по сообразительности, сколько по схожести с представителями определенных этнических групп. Среди сотрудников БУП не нашлось ни евреев, ни итальянцев, но Гарольд Кристиан и Ларри Бензи были смуглы и могли сойти за греков или итальянцев. Пол Уоскон, маленький и темноглазый, вырос в Нью-Йорке, в Нижнем Ист-Сайде. Он сносно говорил на идиш и внедрился в ячейку Левого социалистического движения Джека Рида и Джима Ларкина, чья штаб-квартира находилась в одном вест-эндском подвале.
Всем им это задание было поперек горла. Оно означало постоянную занятость без дополнительной оплаты, без сверхурочных и вообще без всякого вознаграждения, потому что, согласно официальной политике городского полицейского управления, террористические ячейки считались проблемой Нью-Йорка, проблемой Чикаго, проблемой Сан-Франциско. Так что если они и добьются успеха, никто за это не поблагодарит.
Однако Маккенна выдернул этих ребят из их подразделений обычными для него способами — подкупом, угрозами и вымогательством. Дэнни согласился из-за Тессы. Бог его знает, что наобещали Кристиану и Бензи, а вот Уоскона в августе прищучили за растрату казенных средств, так что Маккенна был ему теперь пожизненный хозяин и господин.
Дэнни передал Маккенне свои заметки:
— Номера машин со встречи Содружества рыбаков. Подписной лист, профсоюз кровельщиков Западного Роксбери, это — из Социалистического клуба Северного берега. Описание собраний, которые я посетил на этой неделе, в том числе — двух мероприятий «латышей».
Маккенна взял у него бумаги и убрал в сумку.
— Хорошо, хорошо. Что еще?
— Ничего.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что ничего больше не добыл, — объяснил Дэнни.
Маккенна бросил карандаш на стол и вздохнул:
— Господи помилуй.
— А что? — Благодаря виски в кофе Дэнни почувствовал себя лучше, хотя и ненамного. — Иностранные радикалы, вот странность, не доверяют американцам. И у них достаточно развита мания преследования, чтобы как минимум предполагать, что я могу оказаться «кротом», и не важно, насколько у меня удачное прикрытие в виде этого Санте. А если они и купятся на эту маску… Дэнни Санте пока не представляет для них интереса. По крайней мере, для «латышей». Им по-прежнему кажется, что я чужак.
— Видел Луиса Фраину?
Дэнни кивнул:
— Видел, как он выступает с речью. Но познакомиться не удалось. От рядовых членов он держится подальше, окружает себя личной охраной.
— А свою бывшую подружку встречал?
Дэнни поморщился:
— Если бы встретил, она бы уже сидела в тюрьме.
Маккенна отхлебнул из фляжки:
— Искал ее?
— Вверх дном перевернул весь этот чертов штат. Даже несколько раз добрался до Коннектикута.
— А на местном уровне?
— Ребята из Минюста рыщут по всему Норт-Энду, ищут Тессу и Федерико. Так что все тамошние жители настороже. Сторонятся чужих. Никто не желает со мной разговаривать. Вообще ни с кем из «американо».
Маккенна вздохнул, потер лицо краями ладоней:
— Что ж, я знал, это будет нелегко.
— Еще как нелегко.
— Продолжай копать, вот и все.
«Господи, — подумал Дэнни. — И это — вот это — и есть работа детектива? Рыбачить без невода?»
— Что-нибудь я раздобуду.
— Кроме похмелья?
Дэнни вымученно улыбнулся.
Маккенна снова потер лицо, зевнул.
— Черт бы побрал этих долбаных террористов. — Он опять зевнул. — Кстати, ты так и не повстречал Натана Бишопа? Этого их доктора.
— Нет.
Маккенна подмигнул:
— Он только что тридцать дней отсидел в Челси в камере с пьяницами. Два дня назад его оттуда выпихнули. Мне сказали, что он захаживает в таверну «Капитолий». Видно, туда ему пересылают почту.
— Таверна «Капитолий», — повторил Дэнни. — Это такая подвальная забегаловка в Вест-Энде?
— Она самая, — кивнул Маккенна. — Похмелье можешь заработать и там. Заодно и родине послужишь.
Дэнни провел в таверне «Капитолий» три вечера, прежде чем Натан Бишоп с ним заговорил. Увидел он Бишопа сразу, как только вошел сюда в первый же вечер и занял место у стойки. Бишоп сидел один за столиком, освещенным лишь маленькой свечкой, прикрепленной над ним к стене. В первый вечер он читал книжку, во вторые два — пачку газет. Рядом с его рюмкой стояла бутылка виски, но он не спеша смаковал напиток, и уровень жидкости в бутылке почти не понижался, так что Бишоп выходил из заведения такими же твердыми шагами, какими в него входил. Дэнни начал сомневаться, верны ли данные Финча и Гувера.
Однако в третий вечер Бишоп вскоре отодвинул газеты, стал чаще прикладываться к рюмке, курил одну папиросу за другой. Поначалу он не смотрел ни на что, кроме собственного дыма, и взгляд его казался рассеянным и отрешенным. Но постепенно этот взгляд словно бы вобрал в себя окружающее, и рот его расплылся в словно бы нарисованной улыбке.
Когда Дэнни впервые услышал его пение, он сначала не мог связать этот голос с этим человеком: Бишоп был маленький, хилый, хрупкий, с тонкими чертами и тонкими костями, а голос его гудел как труба.
— Ну вот, началось, — произнес бармен, но без видимого неудовольствия.
В качестве первого номера программы Натан Бишоп выбрал «Священника и раба» Джо Хилла, и его глубокий баритон придавал этой песне протеста отчетливо кельтское звучание, очень подходившее и к высокому очагу, и к приглушенному освещению таверны «Капитолий», и к отдаленным гудкам портовых буксиров.
Он пел:
Косматые попы нас учат каждый день,
Внушать нам, что есть грех, им никогда не лень.
А попроси у них хоть хлебушка кусок,
В ответ услышишь их елейный голосок:
«Вы наедитесь там, в обетованном крае,
На светлых небесах, в прекрасных кущах Рая.
Работай да молись, живи на медный грош,
Дадут тебе пирог, когда помрешь».
Но это ложь, ложь, ложь…
Он ласково улыбнулся, полуприкрыв глаза; немногочисленные посетители заведения слегка ему похлопали. Песню подхватил Дэнни:
Кричат и лихо скачут святые прыгуны,
Им вторят, подвывают святые вертуны:
«Христу пожертвуй деньги, и юный, и старик,
И все твои хворобы Он снимет в тот же миг».
Дэнни обнял сидевшего рядом с ним трубочиста, и тот поднял рюмку. Натан Бишоп выбрался из-за столика, не забыв прихватить бутылку виски и рюмку, и присоединился к ним; тут вступили два морячка торгового флота, загремев совершенно не в лад:
Коли носишься очень ты с детьми и женой,
Коли хочешь чего-то взять от жизни земной, —
Грешник ты, нечестивец, так они говорят,
И когда околеешь, то отправишься в ад.
Последнюю строчку они прокричали, перемежая ее хохотом, а потом бармен прозвонил в колокольчик, висевший у стойки, и объявил, что ставит всем выпивку за счет заведения.