— Так возьми метлу и вымети ее.
— Я не работаю на улице, — сказал Джо. — Я в Гаване. Я в Бобовом Городе[154], я в Большом Яблоке[155], я мечусь по всей стране. Я лицо фирмы, Ди. Я занимаюсь легальными магазинами и игорными заведениями. Улицей занимаешься ты.
— Но крыса же в доме.
— Верно, — сказал Джо, — но пришла она по канализации.
Дион ущипнул себя за складку кожи между бровями и вздохнул:
— Тебе не кажется, что мне стоит жениться?
— Что?
Дион окинул взглядом сад:
— Ну, знаешь, чтобы кто-то готовил мне еду, рожал детей и прочая ерунда в том же духе?
Джо знал обо всех интрижках Диона с кассиршами из магазинов, танцовщицами и продавщицами сигарет еще с тех времен, когда они после Великой войны прятались на улицах Бостона от инспектора по делам несовершеннолетних. Дион оставался с каждой девушкой не дольше нескольких недель.
— Я считаю, что от женщин слишком много проблем, — сказал Джо, — и затеваться стоит лишь в том случае, если ты ее любишь.
— Но ты же был женат.
— Да, был, — сказал Джо. — Я ее любил.
Дион затянулся сигарой. Они слышали, как Томас за домом колотит мячом по площадке.
— И тебе ни разу не хотелось повторить с кем-нибудь еще?
Джо мысленно окинул взглядом чудовищно огромный дом Диона. Он живет один, но ведь телохранителям нужно где-то ночевать, поэтому у него дом в восемь тысяч футов, а кухня нужна только для того, чтобы спрятать в раковине баскетбольный мяч.
— Нет, — сказал Джо. — Не хотелось.
— Она умерла семь лет назад.
— Мы сейчас говорим как друзья? Или как босс и его консультант?
— Как друзья.
— Я знают, черт побери, что это было семь лет назад. Я считал. Я прожил все эти годы.
— Ладно, ладно.
— День за днем.
— Я же сказал, ладно.
Они немного посидели молча, после чего Дион громко застонал.
— Можно подумать, что только этого нам сейчас не хватает, — сказал Дион. — У меня Уолли Граймс в могиле, Монтус Дикс заперся в своей крепости, в Айборе новые драчки с профсоюзами, в трех моих борделях эпидемия кишечного гриппа, а война забрала у нас половину лучших клиентов.
— Нелегкая у нас жизнь. — Джо изобразил, как играет на крошечной скрипочке. — Я собираюсь пойти соснуть. Несколько дней не сплю.
— Видок у тебя соответственный.
— Да пошел ты.
— Угу, разбежался.
Поспать не получилось. Если теперь он больше не волновался из-за пули со своим именем, то не мог выкинуть из головы мысль о крысе в их организации. А в те мгновения, когда он не думал о крысе в их организации, переживал, как будет жить его сын, если что-нибудь случиться с его отцом. Что возвращало его к мысли о пуле с его именем.
Чтобы переключиться, он старался думать о Ванессе, однако мысль не приносила привычного утешения. Между ними что-то переменилось. Или, может быть, переменилось в ней. Женщин никогда не поймешь. Однако тогда, на причале, он сидел с другой Ванессой. Она была охвачена сожалением и, кажется, страхом, причем не внезапным, а застарелым. Они целый час просидели, держась за руки и почти не разговаривая. Но когда она поднялась и пошла к машине, показалось, что они проделали долгий путь, путешествие из пункта А в пункт Я, пока сидели на этом причале.
На прощанье она легонько коснулась ладонью его щеки, ее глаза метались по его лицу, все высматривая, выискивая что-то. Только что?
Он понятия не имел.
А потом она уехала.
В общем, поспать не удалось, и остаток дня Джо был заторможенный и раздражительный. Он немного взбодрился после ужина, когда они с Дионом взяли бренди в кабинет и начали разговор о Билли Ковиче. Томас спал наверху.
Дион налил в бокалы по доброму глотку и сказал Джо:
— Разве у тебя был выбор?
— Но ведь он действительно доставал сигареты.
Джо сморщился и сделал большой глоток из своего бокала.
— Да, в тот раз, — напомнил ему Дион.
— Да-да, — сказал Джо. — Я знаю, знаю.
Дион со скрежетом повернул ручку окна за письменным столом, затем снова поглядел на Джо:
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— А? — Джо посмотрел на друга, затем перевел взгляд на темную растительность за окном. — Да, прекрасно. Я перестал бояться за свою жизнь. Я только не хочу, чтобы Томас пострадал из-за того, что находится слишком близко ко мне.
Дион открыл окно, и ворвавшийся ветер оказался приятно прохладным для марта в Западной Флориде. Он шелестел в темноте пальмовыми ветвями — будто шепчутся девчонки-школьницы.
— Никто Томаса не тронет, — сказал Дион, — и тебя никто не тронет. Ты проснешься утром в четверг и удивишься, как вообще мог на такое купиться. Сучка выдумала это заказное убийство, чтобы Люциус сохранил ей жизнь. Черт, да Люциус, может быть, сам разработал этот план — он чертовски умный парень, — чтобы прикарманить девяносто тысяч, а она спаслась и уверена, что сама додумалась вовлечь тебя в игру. А ты между тем уже неделю не спишь…
— Две.
— Две недели. Ты худеешь, у тебя мешки под глазами, черт, да у тебя волосы поредели. И чего ради все это? Чтобы сделать чертовски богатого негодяя еще богаче и спасти одну из его прислужниц от смерти, которую она, кстати, заслужила.
— Ты действительно думаешь, что это была игра?
Дион присел на край письменного стола и поболтал бренди в бокале.
— А что еще это может быть? Никто, — он наклонился и чокнулся бокалом о коленку Джо, — слышишь, ни один человек на свете не желает тебе смерти. Так чего ради затевать все это? Чтобы вынудить тебя гоняться за собственным хвостом и чтобы они получили то, чего хотели.
Джо поудобнее устроился в кресле. Поставил свой бокал на приставной столик, вынул сигареты, закурил. Он ощущал дуновение ночи на лице, слышал, как какое-то мускулистое и проворное существо — белка или крыса, решил он, — носится между деревьями.
— Значит, так: если в четверг, в одну минуту первого ночи я буду жив, то съем любую гадость, которую ты мне предложишь. И даже с удовольствием. Однако до того момента шаги за спиной будут мерещиться мне, куда бы я ни пошел.
— Это понятно. — Дион подлил бренди в бокалы. — Но, может быть, отвлечешься завтра от своих мыслей?
— И каким же образом?
— Монтус Дикс. — Дион чокнулся с Джо.
— А что с ним?
— Он ходячий покойник, и тебе это известно. — Дион открыл коробку с сигарами, стоявшую на столе. — Ему пора уйти. Я выгляжу слабым, пока он отсиживается в норе, когда двое моих парней уже похоронены.
— Но, как ты сам сказал, он отсиживается в норе. Я не смогу до него добраться.
Дион раскурил сигару, затягиваясь, пока она не затлела.
— Тебя в Браун-тауне уважают точно так же, как и в остальных частях города. Ты сможешь войти через парадную дверь. Я тебя знаю. Ты туда войдешь, скажешь, что пора ему выбираться на свежий воздух, и все пройдет быстро. Он даже понять ничего не успеет.
— А если он откажется?
— Тогда, черт возьми, мне придется прийти за ним самому. Я не могу больше ждать. Совсем потеряю лицо. Если он не выйдет, я окружу, на хрен, его дом, как фрицы — Ленинград. У него там дети, жены? Это уже не моя проблема. Я раскатаю его паршивый дом под парковку.
Джо некоторое время молчал. Он потягивал бренди и слушал, как шуршат листья, как бормочет вода в фонтане в углу двора.
— Я переговорю с ним, — сказал он. — Постараюсь.
В Жирный вторник, когда к тиканью часов у него в голове добавилось эхо ударов собственного сердца, Джо взялся за телефон и в итоге, переговорив с несколькими людьми Монтуса, условился о встрече на следующее утро.
В эту ночь он снова почти не спал. Он провалился в дремоту на пятнадцать минут, а в следующий миг понял, что снова таращится в потолок широко раскрытыми глазами. Он ждал, что появится светловолосый мальчик, но тот так и не появился. Джо вспомнил, что визиты призрака совершенно бессистемны — иногда между ними проходила неделя, иногда он являлся по нескольку раз на дню, — и это нервировало его не меньше, чем сами визиты. Никак не угадаешь, когда он надумает появиться. И если он пытается передать Джо какое-то сообщение из загробного мира, будь проклят Джо, если он хоть что-то понимает.