— Ну, им там уж точно покажут что почем, правда?

— Я хочу когда-нибудь стать солдатом.

Джо едва не врезался в бордюрный камень.

— Правда? — переспросил он непринужденно.

— Угу.

— Зачем?

— Сражаться за свою страну.

— А твоя страна станет сражаться за тебя?

— Не понимаю.

— Ты знаешь, почему мы живем в Айборе?

— Потому что у нас там хороший дом.

— Верно, — сказал Джо. — Но еще потому, что это единственное место, где кубинцы могут жить, не ощущая себя людьми второго сорта. Надеюсь, ты понимаешь, что значит «второй сорт»?

Томас кивнул:

— Не самый лучший.

— Именно так. Вот твоя мама жила здесь, и к ней относились так, словно она второго сорта. Она не имела права заходить в большинство ресторанов и гостиниц. Знаешь, что было бы, если бы она пошла в кинотеатр в центре? Ей бы пришлось пить из питьевого фонтанчика для цветных.

Джо говорил об этом осипшим голосом.

— И что же? — спросил Томас.

— А то, что эта страна была не рада твоей матери.

— Я знаю, — сказал Томас, хотя Джо видел, что его сын слегка ошарашен. Джо раньше никогда не рассказывал ему о раздельных питьевых фонтанчиках.

— Знаешь?

Томас смотрел теперь широко раскрытыми глазами, отчего боль в них стала еще заметнее.

Джо решил сменить тему.

— Кстати, какую страну ты имел в виду?

— Какую страну?

Джо покивал:

— Да, эту или Кубу?

Томас долго смотрел в окно, так долго, что они успели доехать до поместья Диона, миновали пост охраны у парадных ворот и покатили дальше по дорожке, обсаженной пальмами и магнолиями, когда он снова заговорил. Джо раньше никогда не задавал сыну этого вопроса, потому что боялся услышать ответ. Грасиэла была чистокровной кубинкой. Ее бабушка и тетки были кубинками. Первые два класса Томас отучился в Гаване. По-испански он говорил так же запросто, как по-английски.

— Эту, — сказал он. — Америку.

Ответ настолько изумил Джо, что он забыл выжать сцепление, когда они подъехали к дому Диона, и машина зафыркала, прежде чем он перевел рычаг на нейтралку.

— Твой дом Америка? — уточнил Джо. — Мне казалось…

Томас покачал головой:

— Куба — мой дом.

— Я ничего не понимаю.

Томас потянулся к дверной ручке, и выражение его лица явственно говорило, что лично ему все понятно.

— Но Америка стоит того, чтобы за нее умереть.

— Я ведь только что рассказывал тебе, как Америка относилась к твоей маме.

— Я знаю, — сказал Томас. — Но, папа…

Он пытался осмыслить все это, отчего жестикулировал энергичнее обычного.

— Так что же? — спросил в итоге Джо.

— У всех свои недостатки, — ответил Томас и открыл дверцу.

Как только Томас вылез из машины, Дион распахнул дверь дома. В углу рта у него уже торчала сигара, это в восемь-то утра. Он молча сграбастал Томаса посреди патио и понес его, прижимая к бедру, словно буханку хлеба, так они и вошли в дом.

— Я слышал, ты болел.

— Дядя Ди, отпусти меня.

— Ты не похож на больного.

— Я не болен. У меня была ветрянка.

— Я слышал, ты был похож на клоуна из цирка.

— Неправда.

Джо вошел в дом вслед за ними, их шутливый диалог почти развеял ощущение опасности, нараставшее целое утро, а если подумать, то, наверное, целый месяц. То не была опасность, исходившая только от убийцы, хотя он немало думал о нем. То не была опасность, исходившая от призрачного мальчика, хотя он боялся очередного появления этого жуткого существа сильнее, чем хотел бы признаться себе. То была всеобъемлющая опасность, от которой нет спасения. В последние месяцы его не покидало чувство, что весь мир перестраивается и демоны-рабы без устали трудятся день и ночь, перекраивая, придавая ему новую форму. Эти демоны-рабы трудились в преисподней, не прерываясь даже не сон.

Джо чувствовал, как пласты почвы шевелятся под ногами, но каждый раз, когда он смотрел на землю, казалось, что та и не думала двигаться.

— Так, значит, ты теперь в цирке? — допрашивал Томаса Дион.

— Я не в цирке.

— Тебе нужно завести ручную обезьянку.

— Я не в цирке…

— Или, к примеру, слоненка. Вот будет здорово.

— Я не могу завести слоненка.

— Почему нет?

— Он вырастет слишком большой.

— А, так ты боишься, что тебе придется убирать за ним навоз.

— Нет!

— Нет? От него будут горы навоза.

— Он станет слишком большим, чтобы жить в доме.

— Да, но ты же можешь перевезти его на ферму на Кубе. — Дион одной рукой перехватил Томаса, все еще прижимая его к бедру, другой рукой передвинул во рту сигару. — Хотя, наверное, тогда придется уйти из цирка. Слоны требуют постоянного ухода.

Они дошли до кухни, и он опустил Томаса на пол.

— У меня есть для тебя подарок.

Он сунул руку в раковину и вынул баскетбольный мяч. Перебросил его Томасу.

— Класс! — Томас покатал мяч между ладонями. — И что мне с ним делать?

— Бросать в кольцо.

Томас нахмурился:

— Это-то понятно. Только кольца нет.

— Кольца раньше не было, — поправил Дион, приподняв бровь и глядя на Томаса, пока тот не догадался.

— Господи, — сказал Джо.

Дион бросил на него взгляд:

— Что такое?

— Где? Где? — Томас подпрыгивал от нетерпения.

Дион мотнул головой на раздвижные стеклянные двери:

— На заднем дворе. Сразу за бассейном.

Томас сорвался с места.

— Эй! — окликнул Джо.

Томас остановился.

— Что нужно сказать?

— Спасибо, дядя Ди!

— Пожалуйста.

Томас выбежал во двор.

Джо посмотрел за бассейн:

— Дурацкая баскетбольная площадка?

— Ну, не целая площадка. Просто кольцо. Я заасфальтировал пруд с карпами и розарий. — Он пожал плечами. — Рыбки и цветы — они только и делают, что умирают. Невелика потеря.

— Ты балуешь этого мальчишку, как будто он твой внук.

— Иди к черту. Я не настолько стар, чтобы быть дедушкой. — Дион налил в бокал для шампанского апельсинового сока. Поднял бокал. — Хочешь?

Джо покачал головой, и они пошли в гостиную. Джо кивнул оказавшимся там мужчинам: Джефф-Финн и Гранитный Майк Обри. Финн был отличным солдатом, когда бывал трезв, однако это случалось все реже. Обри был человек бесполезный. Его прозвали Гранитным Майком, потому что он был как будто весь высечен из этого камня. В качалках Филадельфии ему не было равных. Он умел рассказать анекдот, мог быстро поднести зажигалку к твоей сигарете или сигаре, но это были сплошные мускулы без мозгов. И хуже всего было то, что мускулы эти были еще и без яиц. Джо видел, как Майк вздрагивает от выстрела в выхлопной трубе.

Однако Дион держал рядом с собой таких парней, потому что они смешили его и не уступали ему по части еды и выпивки. По мнению Джо, он слишком близко сходился со своими людьми, поэтому, когда требовалось поставить кого-то из них на место или сделать выговор, они обижались. Если Дион видел на их лицах обиду, то, в свою очередь, ощущал предательство и неблагодарность с их стороны, и тогда у него в мозгу щелкал переключатель, и он впадал в ярость. А ярость Диона была такова, что увидеть ее во второй раз не хотел никто, к тому же большинство до второго раза просто не доживали.

— Я понимаю, что у тебя сейчас много всякого на уме, но что там с этой крысой в нашем доме? — Дион взял бокал.

— Я знаю столько же, сколько и ты.

— Я знаю, что я знаю, — сказал Дион. — Но не пора ли уже что-то делать?

— Я не твой подручный, — сказал Джо. — Я твой советник.

— Ты работаешь на меня, и твои обязанности ничем не ограничены.

Они вошли в бильярдную, сели на стулья и уставились на пустой стол.

— При всем моем уважении, Ди… — начал Джо.

— Ну, так я и знал.

— Ты уже не один месяц подозреваешь, что крыса может быть только здесь.

— Или на севере. В Семье Донни.

— Но Донни в Бостоне работает на тебя. Так что крыса в нашем доме. И в подполе она больше не сидит. Она уже в кладовке.