— Типун тебе на язык.

— Так и есть, — заверил его Лютер.

— Читал я, что это, мол, возможно, — отозвался Байрон, — но я бы такому ни в жисть не поверил. Для наших это паршиво обернется, как по-твоему, Лютер?

Лютер покачал головой:

— Вряд ли. Тут, вообще-то, не особо линчуют, но ежели кто забудет посадить пса на цепь — кто ж его знает, что может случиться. А тебя как сюда занесло, Байрон?

— Из-за брата, — ответил тот. — Рак у него. Живьем его сжирает.

Лютер глянул на Байрона, увидел, как беднягу согнула эта тяжесть.

— Может, выкарабкается?

Старик Байрон покачал головой:

— Он у него в костях.

— Сочувствую.

— Спасибо, сынок.

— Он в больнице?

Старик Байрон опять покачал головой:

— Дома. — Ткнул большим пальцем налево: — В Вест-Энде.

— И другой родни нету, кроме тебя?

— Сестра есть. В Тексаркане. Дряхлая она слишком, чтоб ездить.

Лютер не знал, что тут еще сказать, так что просто повторил: «Сочувствую», и Старик Байрон пожал плечами.

— Что тут поделаешь, так ведь?

Слева от них кто-то завопил, и Лютер увидел женщину с окровавленным лицом: какой-то мужик сорвал у нее с шеи бусы и припустил к парку. В толпе хохотали. Паренек залез на фонарный столб, вытащил из-за пояса молоток и расколотил фонарь.

— Кругом бандюги, — заметил Байрон.

— Точно.

Лютер подумал повернуть назад, но не увидел ни единого просвета в толпе, только плечи и головы. Движущаяся стена напирала на них, толкала вперед. Лютеру совестно было, что он втравил в это Байрона, что он, пусть и на секунду, заподозрил: тот не просто старый носильщик, который вот-вот потеряет брата. Он встал на цыпочки, вытянул шею, высматривая, не найдется ли для них пути к отступлению, и увидел, что впереди, совсем рядом, на углу Сити-Холл-авеню, какие-то типы пуляют камнями в витрину сигарного магазина «Вождь краснокожих». Витрина разбилась, длинные стеклянные зубья какое-то время повисели, поскрипывая на влажном ветерке, и потом обрушились.

Осколок отскочил в глаз какому-то коротышке, и тот только и успел, что вскинуть руку, прежде чем толпа повалила его и протопала по нему в лавку. Рядом разбили еще одну витрину, в пекарне. Буханки и кексы полетели над головами, стали падать в толпу.

Старик Байрон, казалось, перепугался. Лютер обнял его за плечи и постарался успокоить.

— А как твоего брата зовут?

Старик Байрон наклонил голову набок, точно не понял вопроса.

— Я спрашиваю, как?..

— Карнелл. Ну да… — Он неуверенно улыбнулся Лютеру. — Карнелл его зовут.

Лютер улыбнулся в ответ. Он не снимал руки с плеча Байрона, хотя опасался ножа или пистолета: теперь он знал, что у Старика что-то такое при себе имеется. «Ну да» — вот на чем тот прокололся. Байрон сказал это, словно подтверждая правильность своего ответа, ответа на экзамене, к которому он слишком уж старательно подготовился.

Разлетелась еще одна витрина, теперь — справа от них. Потом еще одна. Белый толстяк отпихнул их, протискиваясь к шляпному магазину «Кролик Питер». Витрины сыпались и сыпались: «Мужская одежда» Сэла Майера, «Обувь» Льюиса, лавка Принстонской одежной компании, «Ткани» Дрейка. Стекло сверкало, хрустело под ногами, брызгало в воздух. Прямо перед ними солдат обрушил ножку стула, уже и без того темную от крови, на голову моряка.

Карнелл. Ну да. Карнелл его зовут.

Лютер снял руку с плеча Старика Байрона.

— А кем он работает, твой Корнелл?

— Лютер, надо бы уносить отсюда ноги.

— Чем твой Корнелл занимается? — снова спросил Лютер.

— Мясо фасует, — ответил Байрон.

— Стало быть, Корнелл — фасовщик мяса.

— Да-да. — Байрон уже кричал. — Лютер, нам бы вылезти из этой заварухи.

— Ты вроде говорил, его зовут Карнелл, — произнес Лютер.

Старик Байрон открыл рот, но ничего не сказал. Безнадежно, беспомощно посмотрел на Лютера, губы его чуть шевелились.

Лютер покачал головой.

— Старик Байрон, — проговорил он. — Эх ты, Старик Байрон.

— Я что, я все объясню. — Байрон изобразил на лице печальную улыбку.

Лютер кивнул, словно готовясь выслушать объяснение, и резко толкнул его вправо, развернулся, проскользнул между двумя белыми мужиками. Кто-то начал палить в воздух; отлетевшая пуля поранила руку парню рядом с Лютером, брызнула кровь, парень заорал. Лютер добрался до противоположного тротуара, чуть не грохнулся, поскользнувшись на осколках, удержался на ногах и рискнул поглядеть, как там на той стороне улицы. Старик Байрон стоял, прижавшись спиной к кирпичной стене; зыркая по сторонам глазами, в то время как какой-то тип выволакивал из витрины мясника свиную тушу, цеплявшуюся брюхом за острия разбитого стекла. Тип стащил тушу на тротуар, где на него накинулись трое и колотили его до тех пор, пока не загнали обратно в витрину. Они подняли окровавленную свинью над головами и потащили по Тремонт-стрит.

«Карнелл». Ни хрена ж себе.

Лютер осторожно ступал по осколкам, пытаясь держаться края толпы, но его опять затолкали в середину. Теперь это уже было не просто скопище людей, а живой, мыслящий улей, который управлял своими пчелами, заботясь о том, чтоб все они были раздраженные, взбудораженные и голодные. Лютер надвинул шляпу на лоб и пригнул голову.

Десятки людей, все изрезанные стеклом, вдруг застонали и заголосили. От вида крови, от этих воющих звуков улей еще больше возбудился. У кого-то сорвали с головы соломенную шляпу, мужики колошматили друг друга, сражаясь за краденую обувь, буханки, пиджаки от костюмов. Группки солдат и матросов блуждали в толпе, задирая друг друга и то и дело затевая потасовки.

Лютер увидел женщину, которую несколько мужиков затолкали в дверной проем. Он слышал ее крики, но не мог к ней пробиться: между ним и ею двигалась монолитная стена из плечей, голов, торсов, словно ряд грузовых фур на скотном дворе. Он снова услыхал, как она закричала, а мужики загоготали. Он поглядел на это тошнотворно белое море лиц, скинувших свои обычные маски, и ему захотелось спалить всю эту массу на огромном костре.

К тому времени, когда они достигли Сколли-сквер, их набралось уже тысячи четыре, не меньше. Улица там расширялась, и Лютер наконец смог протолкаться к тротуару. Он услышал чье-то «Глянь, у ниггера собственная шляпа», но упорно продолжал идти, пока не уперся в скопление мужчин, вываливавшихся из разгромленной винной лавки. Они булькали из горлышек, колотили бутылки о тротуар, открывали новые. Каких-то два похожих на близнецов коротышки пинками выбили двери в казино «Уолдрон», и Лютер услышал, как бренчавшая там мелодийка завершилась скрежещущим аккордом. Несколько мужчин тут же вылезли наружу, толкая перед собой пианино с лежащим на крышке пианистом, на заднице у которого, словно верхом на коне, сидел один из коротышек.

Лютер повернулся вправо, и тут-то Старик Байрон полоснул его ножом по плечу. Лютер привалился спиной к стене. Байрон снова взмахнул ножом, лицо у него было безумное и испуганное. Лютер пнул его, оттолкнувшись от стены. Нож врезался в кирпич, посыпались искры. Лютер со всех сил треснул Байрона по уху, так что тот влепился другим ухом в стену и отлетел от нее.

— На хрена ты это? — спросил он.

— Долги у меня, — рявкнул Старик Байрон и снова поднял нож.

Увернувшись, Лютер ударил кого-то в спину. Пострадавший схватил его за рубашку и развернул к себе лицом. Лютер вырвался, брыкнул наугад ногой и понял, что попал в Байрона Джексона, потому что Старик выдохнул: «У-у-у». Тут белый ударил его по щеке, но Лютер к этому изготовился и, как мяч от биты, отлетел в толпу, которая все отплясывала, вылезая из винного. Он протаранил ее, вскочил на клавиши пианино, оттолкнулся от них и под одобрительные возгласы сиганул прямо через пианиста и через того, кто сидел на нем верхом. Он приземлился по другую сторону, удержался на ногах, заметил изумленную физиономию парня, на которого с ясного неба вдруг свалился ниггер, и снова нырнул в толпу.