Он продолжил неспешное восхождение. И хотя ему хотелось поскорее воссоединиться с Корпусом, он уже на Памятном. Самая мучительная часть пути осталась позади. Так ему казалось. Змеившаяся тропа вывела его многовековыми потрескавшимися ступенями прямо к воротам Акрополя. Или тому, что служило ими когда-то.

За тысячи лет истории это место раз за разом сравнивали с землёй. Камень помнил восстания рабов, подковёрные интриги тиранов, гражданские войны дельмеев, нашествие варваров и сарацин, прибытие норманнов.

Если язычники хоть как-то реставрировали Акрополь, все прочие относились к нему спустя рукава. И лишь первый Герцог Ларданский забавы ради посадил тут градоначальника. На самом краю своих владений. Среди развалин, которым придали приемлемый вид постольку-поскольку. И скорее внутри, нежели снаружи.

Собравшись с духом, Флэй медленно прошёл под главной аркой. Конструкция выглядела ненадёжной: казалось, вот-вот рухнет на него. Но то, что Альдред увидел прямо за ней, напугало его гораздо больше…

Здесь имела место настоящая бойня.

Ковёр из трупов тянулся вплоть до самой Площади Самодержца. Сложно сказать, прорывались упыри сюда или не решались хлебнуть по дороге морской водички, но вот вороны добрались легко. Им до сих пор было, что клевать. Чёрные птицы прохаживались тут, как хозяева, каркали и выдирали из обглоданной плоти оставшиеся куски.

Вороньё с интересом поглядывало на Альдреда. Некоторые даже кричали на него, будто прогоняя, но при этом упархивали сами куда подальше. Флэй не обращал на падальщиков никакого внимания. Он шарил глазами по останкам, дабы понять, кто с кем схлестнулся тут. Можно было выдохнуть: разъяренная толпа и городские власти.

Герцог правил здесь железной рукой, и никто не смел даже головы поднять, чтобы возразить ему. Но как только Чёрная Смерть нависла над Саргузами, а феодал укрылся в родовом замке, всё изменилось.

Жители Города вспомнили давние обиды. И раз уж до норманнского венценосца им было не добраться, за него отдуваться пришлось, опять же, градоначальнику. Впрочем, у них и без того имелось немало свежих причин поднять власть имущих на вилы.

Правительство ограничило въезд в зелёную зону из Мёртвого Города. И если Герцог полил страждущих у его ворот шквалом стрел и реками кипящей смолы, чего удивляться народному гневу. Феодал засел в замке наглухо, не подобраться. А вот стены Акрополя давно превратились в руины.

Мэра не спасла ни полудневная изолированность острова Памятного, ни тот маломальский гарнизон городской стражи, что ему выделили. Толпа горожан, вооруженная чем попало вплоть до булыжников, налетела, как саранча, требуя справедливости. Едва ли местью можно было добиться её.

Картина, которая предстала перед глазами блудного сына, не рассказывала, кто одержал победу в столкновении народа и властей. Однако уже сейчас дезертир начал сомневаться. Флэй нервно ощупывал рукоять кацбальгера, оглядываясь по сторонам.

Здесь никого. Совсем никого.

«Странно получается как-то, — думал Альдред, медленно шагая вперёд по улицам Акрополя. — Наверняка горожане завалились к мэру на огонёк в самом начале эпидемии. Трупы старые, в основном. Успели по сто раз разложиться. Даже толком вони нет. Вороны помогли. Может, и не только они. Свежие покойники, скорее всего, просто выжившие, которым не повезло. Кто их завалил, не столь важно.

Всё равно. Если корпус расквартировался здесь, то они… они же должны были убрать трупы, нет? Я чего-то не понимаю? С другой стороны, останков здесь много. До безобразного много. Наверняка у Инквизиции не было на это ни сил, ни времени. Можно подумать, они здесь просто штаны протирали…»

Дезертир не мог своим умом охватить всю правду, о которой молчали руины. И тем не менее, он оказался недалеко от истины. Через пятьсот с лишним шагов предатель оказался на Площади Самодержца.

Прямо за ней высились колонны древнего дворца, где жили саргузские владыки Античности, а ныне располагалась городская ратуша. Если Флэю не изменяла память, белокаменный дворец плотно примыкал к языческому храму. И уже вместе они образовывали единый комплекс.

Если где и могли по-настоящему окопаться инквизиторы, то только там.

Центр площади занимала побитая статуя первого тирана Саргуз. Властная фигура была — недаром его так прозвали. Бородатый богатырь вальяжно восседал на своём троне со скипетром всевластия в одной руке, а с мечом правосудия — в другой.

Кажется, звали его Ликург I Керавн, узурпатор из династии Мермеридов. После их семейства было ещё много самых разных тиранов, ибо власть неописуемо сладка, жажда же её заполучить пьянит и шатает головы по сей день. Суть в другом.

Статуя собой являла символ прямого и бесчеловечного перехода от утопической и по сути фальшивой демократии к более явной, честной и кровавой монархии.

Разумеется, самодержавие на протяжении веков меняло формы и ярлыки, но ничего, в сущности, не менялось: над Городом постоянно властвовал кто-то один. И без его позволения ни одна инициатива не прошла бы ни за что.

Первые обитатели Саргуз бежали от безумных императоров на Востоке сюда.

Хотели построить здесь свой Город Солнца. Но не учли, какие Бури заглядывают на юг Полуострова.

Колонисты начинали за здравие, обращаясь к опыту предков.

Есть граждане и неграждане, есть рабы. У кого право голоса есть, выбирает главу их земли обетованной на ближайшие несколько лет. И по первой у них даже получалось. Кандидаты сбивались в партии, предлагая свой собственный вектор развития. В основном, за партиями скрывались кланы, алчущие власти.

Выборы являли собой не больше, чем иллюзию. Цирк с конями, результаты которого были предрешены.

Мало-помалу в теле демократии созревала раковая опухоль потаённого общества, которое в саргузских кулуарах за глаза прозвали Глубинным Государством.

Партии могли трепаться языком сколько угодно, изображать бурную деятельность, но последнее слово было за истинными хозяевами Лардании.

Иными словами, колонисты закончили за упокой.

Глубинное Государство, естественно, не было едино. Семьи не могли поделить между собой столь богатый край. Кто-то обязательно должен был взяться за меч. И так уж вышло, что черту перешёл именно Ликург. Выходец из Храма Бурь, раз уж происходил от языческого Бога Грома. Дальний родственник Ламбезиса, не иначе.

Тираны сменяли один другого. А когда империя дорвалась до Дельмеи Магны, аннексировав Полуостров, в Саргузах стали заправлять префекты. Шутка ли, они тоже стали тиранами, ведь только через язык силы до провинции доходит, что есть порядок. Мелкие царьки в Ларданах, пресмыкались они только перед венценосцами.

Лурские короли. Сарацинские эмиры. Норманнские герцоги. Все они придерживались принципов тирании. Начиная с правления Ликурга, на юге Полуострова демократией и не пахнет. И если Саргузы станут новой вотчиной архонта, навряд ли он передаст власть обществу мертвецов.

Помнилось Флэю, в учебке профессора часто задавали им провокационные вопросы, спрашивали, кто что думает. Об установлении тирании — в том числе. Тогда будущий ренегат лишь пожимал плечами: что он мог сказать о монархии, если считал её нормой жизни? Кродо ведь тоже находился под эгидой своего самодержца.

Теперь же, оказавшись меж двух огней, Альдред явственнее укоренился в положение вещей.

Демократия казалась ему мифом, обглоданной косточкой, что бросают собакам. Ещё и не каждую псину до кормушки допускают. Подчас народ внутри себя неспособен договориться, как ему жить дальше, вот и вступают в дело теневые хозяева общества. Не рай на земле, но цирк и кукольный театр.

Может, монархия и честнее. В иерархической пирамиде отчётливо видно, кто кому на голову гадит и обдирает до нитки. Жизнь понятна и проста, примитивна.

Целое государство существует ради благосостояния и амбиций одного человека. Тот в благодарность смахивает крошки обратно с барского стола. И если кто-то рождён месить навоз под ногами, выше этого не прыгнет.