— Слыхала. — Ей вспомнилась недавно прочитанная «Хижина дяди Тома», сильное впечатление, произведенное на нее этой книгой, о которой в Филадельфии все говорили. — И ты давно уже так, Жан?

— Порядочно... Ну, давай спать. Завтра потолкуем.

Турчанинов разделся, привернул и, с силой дохнув сверху, потушил фонарь, в темноте забрался на заскрипевшую под ним кровать. Нащупал губами щеку жены, поцеловал и тут же заснул, тяжелой теплой рукой полуобняв Надин.

Утром она сварила маисовой каши и, неся горячую кастрюлю, по крутой тесной лесенке вместе с мужем поднялась на чердак. Их охватила скопившаяся под низкой, нагретой солнцем, двускатной крышей горячая, душная полутьма. Пахло слежавшейся пылью и чуть-чуть угарным дымом. Нагибая голову, чтобы не стукнуться о косые перекладины стропил, переступая через неясные в полумраке балки, Турчанинов провел жену в дальний угол, где за толстым печным боровом притаились беглецы.

На рыхлом земляном настиле, подложив под щеку сведенные в локтях руки, спали два босоногих человека. Сквозь дыры изодранных рубах темной кожей просвечивали спины. У полукруглого чердачного оконца сидела негритянка лет под сорок, с трубкой в зубах. Голова, точно тюрбаном, повязана клетчатым красным платком, рваное ситцевое платье. Солнечный луч, в котором кружилась золотая мошкара пылинок, падал на видневшиеся из-под грязного подола выпуклые чугунные ногти на пальцах ног. Негритянка как бы охраняла отдых спящих, а в то же время следила, что происходит на улице.

— Вставайте, ребята! Завтрак подан! — весело провозгласил Турчанинов, остановясь над спящими беглецами. — Узнаешь, Наденька? Сбежали от этого негодяя Старботла.

То были Юпитер и Гектор, которых тогда продавали с аукциона, — Надин узнала их, когда они, разбуженные громким голосом, испуганно вскинули смоляные головы. Но где же таинственный Моисей?

Присев на запыленную балку, глядели Турчаниновы, как трое беглецов — женщина присоединилась к мужчинам — едят сообща из кастрюли маисовую кашу, которую им принесли. Только что с плиты, каша дымилась, они дули на нее, жадно чавкали, облизывали ложки.

— Что, больно сидеть? — спросил Турчанинов.

— Больно, масса, — видя, что ему сочувствуют, и сделав жалобное лицо, закивал головой пожилой негр. — За что меня так наказали? Я ни в чем не виноват. Я хорошо работал, я всегда старался, масса. Старый хозяин мне всегда говорил: «Если бы все негры были такие, как ты, Юп!» Он меня пальцем не трогал. А тут, — потрясал ложкой, — а тут ни с того ни с сего всю шкуру спустили. Разве это справедливо?

— Несправедливо, — подтвердил Иван Васильевич.

— Я себе сказал: «Нет, Юп, от такого хозяина хорошего не жди...» А тут как раз появился Моисей, сам бог его прислал, — Юпитер показал глазами на негритянку, — и стал набирать желающих. Многие боялись, а я сразу же согласился. Нет, не нужен мне такой хозяин!

— Ты ешь, — посоветовал Турчанинов. — Вон Гектор времени даром не теряет... Так и увезли твою жену? — спросил молодого мулата.

Тот бросил мрачный и грустный взгляд исподлобья и ответил кивком, продолжая есть.

Подпирая кулачками щеки, сидела Надин и наблюдала беглецов. Оказывается, вот кого звали Моисеем — женщину!

— Почему вы называете ее Моисеем? — поинтересовалась она у пожилого негра, которого про себя окрестила «дядей Томом».

— Моисей вывел свой народ из рабства египетского в землю обетованную, — церковно-торжественным тоном сказал «дядя Том». — Она тоже выводит нас в землю обетованную.

Когда, оставив беглецов, Турчаниновы спустились вниз, в комнаты, Надин спросила мужа, принимаясь за мытье грязной посуды:

— Кто же такая этот Моисей?

— О, личность поистине замечательная! Она пробирается на Юг и выводит негров из неволи. Наверно, вывела не одну уже сотню. Необыкновенно отважная и энергическая женщина. Ловка, хитра, вынослива, как черт. О себе рассказывать она не любит, но ежели начнет рассказывать — заслушаешься, такие приключения! Что твой Рокамболь!.. За ее голову назначена награда в восемь тысяч долларов.

Редко о ком повествовал Иван Васильевич с таким одушевлением, как об этой вынырнувшей из ночной темени черноликой бродяжке.

— И куда же она ведет своих негров? В Канаду? — продолжала расспрашивать не на шутку заинтересованная Надин.

— В Канаду.

— Но почему так далеко? Почему не в свободные штаты?

— Потому что, голубка моя, в свободных штатах беглых негров ловят и выдают хозяевам. По федеральным законам.

Днем, сварив на обед похлебки, Надин отнесла ее на чердак покормить незваных гостей. Выждав, пока они насытятся, спросила негритянку:

— Значит, ты выводишь рабов на свободу?

— Да, мисси, — ответила та низким, хрипловатым голосом. Была она невысока ростом, но коренаста и, наверно, очень сильна. Сумрачное выражение темно-шоколадного, с высокими скулами лица, прямой и смелый взгляд черных глаз.

— И сколько раз уже это делала?

— Сколько? — Пошевелила широкими лиловыми губами, подсчитывая в уме. — Сейчас в четырнадцатый раз. И если бог сохранит мне силы, буду и дальше так делать.

Надин продолжала расспрашивать. Как она, Моисей, дает неграм знать, что собирается переправить их на свободный север?

— А когда все готово, мисси, вечером хожу среди хижин, где живут негры, и пою. Вот так. — Тихонько затянула заунывным голосом:

— Вот так хожу и пою. Они уже знают... Я выбираю прежде всего тех, кто не может бежать без моей помощи: больных, слабых, матерей с детьми... Вот этих, — мотнула она головой на Юпитера с Гектором, — я взяла потому, что они избиты и ослабели.

— А ты не боишься попасться? — спросила Надин.

Негритянка вытащила из-за пазухи согревшийся от теплоты тела маленький револьвер, такой непривычный в женской руке.

— Вот! — показала. — Живой не дамся... Он всегда со мной, — добавила, снова пряча револьвер.

Видно почувствовав доверие к белой женщине, принялась она рассказывать, как переправляет выведенных ею негров. О, какой же сложный, мучительный и опасный это был путы! Украдкой, прячась от людских глаз, питаясь кое-как, голодные, измученные, затравленные, пробирались они сквозь лесные чащобы и засасывающие трясины, переправлялись вброд и вплавь через реки, где порой, точно плавучее бревно, мелькала спина аллигатора; целыми днями таились где-нибудь среди непроходимых болот, прислушиваясь к приближающемуся собачьему лаю, к голосам и конскому ржанью преследующей их погони. Случалось, на них делали целые облавы — немало находилось охотников получить награду за поимку беглых негров, — но всегда она благополучно уходила от преследователей. Бывало, выбившиеся из сил беглецы в отчаянии собирались уже с пол дороги вернуться на плантацию. Пусть их ждут плети, но у них нет мочи идти дальше...

— Тогда я вынимала пистолет, — рассказывала негритянка, — взводила курок и говорила, глядя им в глаза, вот так (Надин стало не по себе — так преобразилось, сделавшись вдруг беспощадным, темное женское лицо): «Или вы пойдете дальше, или навеки останетесь здесь лежать. Мертвый негр всегда молчит». И они шли со мной...

И дальше вела она свою речь, которую слушала Надин с великим вниманием. Такие походы требовали немалых денег, не одного лишь мужества. Для того, чтобы приобретать в дороге пищу и одежду; вознаградить какого-нибудь фермера, с риском для себя решившегося тайно перевезти беглецов, спрятанных на дне повозки, от одного пункта до другого; уплатить за железнодорожный билет — иной раз приходилось ехать и поездом. Деньги приходилось главным образом добывать самой, единственным доступным ей способом — физическим трудом. Она нанималась куда-нибудь на работу, обычно в гостиницу, и таким образом, отказывая себе во всем, сколачивала сумму, дающую возможность затеять новый поход на невольничий Юг.