– Вы обманули! – хором сказали Платон и Матвей.

– Да! Да, черт возьми! Я – обманул. И что? Я же для тебя стараюсь. – Саныч показал пальцем на Матвея. – И для тебя тоже! – показал на Платона. – Вы же дети!.. Несмышленые. Все какой-то романтизм в вас играет. А в чем смысл?..

Он громко засопел и опять уставился на этикетку. Сжимал кулаки и разжимал их, дергал бровью. Буркнул под нос: «Всему вас учить надо…» Достал пачку сигарет и стал вертеть ее в руках.

– А как же Леха? – спросил Карпов.

– Никак! – злобно ответил Саныч. – У него даже сигнальных ракет нет. Ну ничего! Выберется как-нибудь – вы же, смишники, всегда лазейку найдете.

Повисло молчание. Матвей размышлял над чем-то, сосредоточенно жуя. Бросил фантик на землю. Встал. Потом сел. Начал снимать кроссовку.

– Вы поймите – я-то пожил уже, кто ж вас еще научит, – главное, чтобы задница была в тепле! – нарушил молчание Саныч, встревоженно наблюдая за Матвеем. – У каждой женщины свой номинал имеется. Но ни одна не стоит того, чтобы рисковать шкурой. Мир вокруг – он не из фильмов про героев. Мир вокруг – это постоянная бойня, которая питается человеческими жизнями. Надо быть идиотом, чтобы ему в этом помогать. Мальчишки… Будьте благоразумны, мой вам совет.

Матвей не слушал. Платон слушал внимательно, но ему это не нравилось.

Не импонировало.

Карпов ковырялся в кроссовке с задумчивым и решительным видом. Он вынул стельку и кинул ее на землю. Достал из кроссовки многократно сложенный лист бумаги. Потом – еще один. Еще и еще. Вот почему он хромал!

– Платон, я ухожу, – сказал он юноше. – Я могу не вернуться. Но если не попробую, то после не смогу смотреть в зеркало всю жизнь. Я знаю, что трусоват. Но сейчас чувствую, что все в моих руках. У меня к тебе просьба. – Он протянул Платону мятые листки, влажные от пота. Платон брезгливо поморщился. Но взял. – Передай, пожалуйста, моему отцу. Это эссе о свободе. Долгая история. Я ни разу за сегодня не забывал о его задании.

Платон кончиками пальцев развернул листки – четыре штуки, исписанные мелким, хорошо читаемым почерком.

– Скажи ему, что… не знаю, – опустил голову Матвей. – Скажи от себя что-нибудь. А я – за Кларой.

– Я с тобой, – тихо сказал Платон.

– Тебя не пустят, а времени нет. Просто положись на меня. И передай эссе. Пусть прочтет. Не прощаюсь!

Матвей надел кроссовку, подхватил фонарь и тяжелой трусцой, свойственной полным людям, решившим с понедельника привести себя в форму, убежал в чащу.

– Мы тебя тут ждать не станем! – крикнул ему вслед Саныч.

Матвей бежал, подсвечивая себе дорогу фонарем, выискивая лучом белые повязки на деревьях. Он спотыкался, падал, делал какие-то звериные броски на четвереньках, перекатывался через голову, как дети-дзюдоисты на татами. Он выдохся, отбежав едва ли сотню метров от полянки.

– Какого… ты делаешь это со мной?! – закричал Карпов. Осекся и замолчал: мало ли, услышат на полянке – что про него подумают? Дальше пошел спокойно, размахивая руками и рассуждая: – Это ведь не я. Это ты – демон. Шатаешь мои мозги сидишь. Я же чувствую, как ты скребешься изнутри. Зачем тебе это все? Это ты лишил меня рейтинга. Рассорил с Настей… Почему я? Я! Я! Иду сейчас по лесу, когда мог бы оставить среднюю зарплату обывателя в баре – и не в «Уродцах», – а потом оттрахать Наську и лечь спать! А утром пойти на работу переписывать историю страны? Что ты хочешь до меня донести? Урок? Так это Макмэна прикол! А что? Тебе-то ништяк: сидишь внутри, флюиды ловишь, связь с космосом, как сраный хиппи под кайфом. Это ты корячился, чтобы добиться достойной жизни? Не-а. Это ты рос то под гиперопекой, а потом, наоборот, как беспризорник? Нет. Это твоя любимая прыгает с члена на член, как макака по деревьям? Не думаю!

Матвей сошел с тропинки, сел на траву между двух сосен и схватился за голову.

– Ну ладно. Допустим, хочешь мне что-то рассказать. Ладно! Так написал бы мне на электронку! Или записку оставил. Явился бы, в конце концов, во сне, посидели бы по-человечески. Вы, товарищ демон, дикарь. Нереспектово так подставлять своего соседа по туловищу. – Матвей обращал свои слова к толстому стволу сосны. – Куда ты меня сейчас тащишь? Это я сам сейчас иду к Кларе? Или это ты волочишь меня к соулмейту? Может, вообще демонов нет никаких, а только искалеченные души людей? Ты хочешь в свое пространство, окей! А спросил – чего хочу я? А может, я хочу к Макмэну. Есть же шанс еще. Всегда есть. Но нет, надо же «освободить демонятку несчастную»! А для меня свобода знаешь что? Ща я…

Матвей снял с ноги кроссовку, остервенело выдрал оттуда стельку, начал вытряхивать и, наконец, отбросил ее со злостью в кусты: «Ща… Ща, я зачитаю». Снял вторую. Копошился в ней с минуту. Потом тяжело поднялся и босиком побрел к следующей отметке, не выпуская кроссовку из рук.

– Ну ладно. Допустим, в гробу я видел этого Макмэна с его оппозицией. – Он примирительно выбрасывал слова изо рта в смолистую мглу леса. – Но пойми – у тебя тоже предложения так себе. Мне покончить с собой? А у тебя не треснет? Убить других демонов? Да я их даже не знаю, это же твои кореша. Ну, да – на соулмейта ты меня уломал. Тут win-win, я хоть потрахался. Но сейчас-то где ее искать? Тогда, у кургана, ты ее быстро разнюхал и привел меня. Надеюсь, и сейчас ты ведешь в нужном направлении? Или это мои же метки на деревьях меня ведут? Кто бы разобрал… Черт!

Матвей смотрел на освещенную тропинку перед собой. Вот только фонаря в руках не было – должно быть, оставил у той сосны, с которой «общался». Карпов недоуменно покрутил головой – луч света все время был перед ним. Он поднес руки к глазам, чтобы убедиться: свет лился прямо из них, как из галогенной лампы.

Прогремело. Пара капель попала на взъерошенный топ-нот.

Ветер сделал затяжку.

В воздухе повисло мерное жужжание. Это дрон с любопытством уставился красным огоньком на Матвея.

– Чтоб вас черти драли! – заорал ему Карпов.

И запустил в него кроссовкой.

Саныч невозмутимо водрузил свой фонарь на место унесенного Матвеем.

Платон аккуратно сложил листочки с эссе и запихнул в нагрудный карман.

– Вы же не пойдете за ним? – спросил он Саныча.

Тот помотал головой и отрешенно махнул рукой. Что и требовалось доказать.

– А ты? Ты – пойдешь за ним? – спросил Саныч.

– Не знаю…

– И правильно. Не стоит.

Десять минут они молча сидели на пнях. Потом Саныч открыл измятую пачку «Обительских». Там оставалось две штучки. Он вынул себе и Платону. Протянул.

Платон отрицательно замотал головой.

– Надо уже бросать, – сказал он. – Курение ни к чему хорошему не приводит. Это грязь и дрянь.

– Как знаешь, – буркнул Саныч.

Было видно, что он не в настроении. Еще бы. Для него Матвей был не парень, а «двадцать пять», оговоренные с Павловым.

– И чего это он туда ринулся… – протянул Платон. – Хотя можно понять.

– Это просто гормоны, влюбленность, – горячо сказал Саныч. – Держи совет: ученому за юбками бегать не стоит – они отвлекают, привносят в жизнь ненужные страсти.

– А я думаю, что Карпов этот – настоящий герой.

– Все мы герои, когда думаем не той головой.

Лицо Саныча стало ехидным, лисьим. На лице расползлась ухмылка.

– Да нет, серьезно. Неужели вы не видите, как его поменяли события, которые с ним происходят прямо сейчас? Я тоже хотел ехать сюда, спасать Клару. А он – делает!

Саныч хмыкнул. Платон заметил, что его зрачки начали подрагивать.

– Я к тому, что Матвей покинул зону комфорта. Это то, о чем я говорил, вот и все.

– Для большинства людей зона комфорта – это естественная среда обитания. – Саныч щелкал зажигалкой и никак не мог добыть из нее язычок пламени. – Откуда в тебе вообще стремление выгонять все и вся, особенно себя, из этой среды? Пойми: без разницы, кто я. Спроси себя – кто ты? Прямо сейчас. Сколько тебе? Двадцать два? Ты всю жизнь идешь по пути, который через тридцать лет приведет в единственную точку – в меня. Тебе уже не остановить это движение по инерции.