– Там вход завален. И стежка геологическая наверх, – сказал Девонский. – Был-был. Неужели Платон не рассказывал? Я через этот курган прибыл из будущего-то.

– Откуда? – переспросил Леша.

– Потом расскажу, – хором сказали Матвей и Платон.

Матвей задумался. Вид у него был жалкий.

– Если в кургане ее не найдем, то я вернусь за ней, – дожимал Девонский. – Ну хочешь – Леша останется тут? Он ее даже краем глаза видел сегодня. Чтобы, так сказать, удвоить шансы.

Матвей почесывал щеки и часто сглатывал. Платон расстегнул рюкзак, извлек оттуда бутылочку воды и протянул ему. Тот начал жадно пить.

Платон ни разу за двадцать два года жизни не оставался один в лесу. Как он сейчас был напуган и раздражен – словами не передать. Его ела мошкара, пугали шорохи. За воротник рубашки набралось столько иголок, что, казалось, легко склеить из них сосну. Он подумал, что здесь могут быть змеи, энцефалитные клещи, собаки кинологов или, того хуже, дикие собаки, да и вообще – дикие звери. Осиные гнезда. Безумные местные жители, бандиты, маньяки. Топи. Наконец, можно просто заблудиться и умереть от голода. Платон почувствовал приступ паники.

Послышался раскат грома. Горизонт подернулся лиловым.

Девонский уже пятнадцать минут стоял на полянке среди молодых сосен – отсюда неплохо было видно небо. Он уже три раза ходил и проверял, светятся ли на деревьях метки, оставленные неоновой краской. Они светились. Указывали путь к понтонному мосту через Обительскую. Платон похвалил себя: ему удалось найти отличную тропинку, которая уходила на юго-запад от места, где ждал Максим Леонидович. Местные протоптали много дорожек, но эта была самой неприметной – с едва примятой травой, почти нехоженая, она петлей вела между самыми крупными деревьями, стыдливо прикрывающими себя и тропу огромными мохнатыми лапами. По пути не встретилось ни одного дрона – они бы тут даже не пролетели. Высвечивая путь фонариком, Девонский шел полчаса, нанося метки баллончиком, прежде чем набрел на эту полянку. Несколько раз встречались густые кустарники, и тропа тянулась сквозь них – кто-то заботливо прорубил для этого «норы», через которые можно было пройти пригнувшись.

Полянка пугала молодого человека. Она была вполне обжита: в ее центре стоял пень, огромный, метра полтора в диаметре, не меньше. В нем было углубление, выложенное камешками и присыпанное золой – кострище. Вокруг большого пня торчали маленькие – видимо, для сидения. Тринадцать штук, расположенных идеальным, будто по циркулю, кругом, на равном расстоянии друг от друга. Платон соображал: это же надо было срубить вековое дерево, а потом высадить молодые по кругу, дождаться, когда они укоренятся, – и срубить тоже. От такой скрупулезности создателей этой экспозиции становилось жутко: обычные рыбаки, охотники или случайные путники так не заморачивались бы. Подозрение неумолимо падало на какой-нибудь культ. Это дополняло и подстегивало остальные страхи Платона.

Но дальше идти он не решился, хотя тропинка продолжалась. В чаще невозможно было бы разглядеть сигналы Саныча, если бы он их послал. На этом мысли Платона прервал свист, разнесшийся в воздухе, будто вой банши. Девонскому стало не по себе, по коже пошли мурашки, голова закружилась, сердце начало стучать без ритма, сбивая дыхание.

В небе, совсем недалеко от полянки, он разглядел четыре красных шара – сигнальные ракеты. Значит, Саныч с Лешей вышли из Обители и идут к мосту. На всякий случай Девонский нарисовал на кострище стрелку, указывающую направление первого сигнала.

Настал черед Платона дать о себе знать. Он вынул из рюкзака патрон. Какое-то время ушло на то, чтобы разобраться, как его запустить. Наконец Девонский, приложив всю мощь своего гения, догадался снять металлический колпачок, размотал нить и, направив патрон вверх, дернул ее. Парня обдало воздухом. Раздался хлопок. Сначала Платон подумал, что у него не вышло, но через несколько секунд над его головой распустились четыре красные розы и издали холодящий спину свист.

Он вздохнул с облегчением. Оставалось ждать.

Следующие двадцать минут Саныч палил то тут, то там. Платон отвечал тем же и фиксировал стрелками направления. Его радовало, что сигналы товарищей были все ближе – значит, совсем скоро он будет не один.

– Ну наконец-то! – воскликнул Платон, когда на полянку вслед за движущимся по земле лучом армейского фонарика вошел Саныч в сопровождении изрядно помятого, с перевязанной рукой Матвея. Карпов шел прихрамывая, в кроссовках на босу ногу, неимоверного размера белых шортах, которые на нем были похожи на юбку, в белой майке, которая, наоборот, была явно мала – из-под нее выглядывали складки живота. Он обливался по́том и постоянно взъерошивал взмокший пучок волос и торчащую набок свалявшуюся бороду. В руках у него был ворох белой одежды. Едва оказавшись на полянке, Матвей оторвал полоску от какой-то женской блузки и повязал на ветку ближайшей сосны.

– Какой вы… белый, – сказал Платон.

– Да что успел надергать с веревок по дворам, то и нацепил, – вежливо улыбнулся Матвей. – Оставляю меточки, если вдруг Леха, или Клара, или они вместе смогут выбраться из Обители и отправятся за нами. Мы идем к кургану с Платоном Александровичем.

– Саныч! Мы же планировали к Павлову, он нас ждет! Когда план поменялся? – воскликнул Платон. Наморщив лоб, он переводил испытующий взгляд то на Саныча, то на Карпова. Перспектива идти куда-то, кроме Бюро, изрядно взволновала его.

Саныч замешкался. Застыл. Закусил губу и что-то соображал.

– Давайте перекусим? – предложил он. – У меня тут были протеиновые батончики… Знаете, какие они полезные? Я вот что скажу: в любой командировке, ну или, как сейчас, походе – так это назовем? – поесть и поспать – первое дело!..

– Так! Не виляйте! – сказал Матвей, угрожающе надвигаясь на Саныча. – Куда вы меня завели? Где курган?

Саныч отступил на пару шагов и отвел взгляд.

– Да откуда я знаю, где твой курган?! – внезапно взорвался он. – Мы сейчас дойдем до Леонидыча, а там – сами разбирайтесь! Я не обманул! Курган где-то тут есть, недалеко. А с папой твоим я договорился – какое право я имею его подводить?!

– Со мной вы тоже договаривались вообще-то. – Матвей покручивал свою повязку и буравил Саныча злым взглядом. К Платону же он обращал взгляд тревожный и какой-то просящий.

– Так куда мы идем? – совсем запутался Платон. – Я тут метки нарисовал, по ним пройдем до понтонов незамеченными. Путь чист – я проверил.

Саныч гордо выпятил грудь, вздернул подбородок и смерил Карпова презрительным взглядом.

– Идем к понтонам, – отрезал Саныч ровным голосом. – Привал десять минут. И – в путь.

Матвей сжал кулаки, воздел глаза к небу и громко вздохнул. Но послушно присел на пенек и взял протеиновый батончик. Платон сел рядом. Матвей ел громко, насупившись, бросая взгляды исподлобья.

Стоящий на большом пне фонарь высвечивал напряженные лица.

– Слушай, Матвей, – начал Саныч. – Ну сам подумай: куда тебе еще идти? К кургану? Мы дороги не знаем. Можем нарваться на кинологов, полицию. А до бати твоего путь готовый и безопасный как на ладони, спасибо нашему другу Платону. Сегодня заночуешь в теплой постельке. Твой батя не промах, точно придумает, как вызволить Клару. Но потом.

– Что случилось с Кларой? – спросил Платон. – Вы же говорили, что и ее тоже спасете. Она же моя будущая супруга!

– Да ты что? – удивленно вскинул брови Матвей. – Эвона как. Впрочем… Платон Александрович, давайте тогда мы с Платоном пойдем к Макмэну, а вы вернетесь за Кларой? Договорились?

– Уверен, ее кто-нибудь спасет, – процедил Саныч, внимательно исследуя надпись на своем батончике.

– Кроме вас – некому! Леха ее не знает. Платона не пустят. Мне опасно возвращаться.

– Всем опасно. Не пойду никуда. – Саныч был спокоен и не отрывал взгляд от батончика.