– Точно нет, – наконец ответил Варфоломей. – Такое уже было не раз и не два. Никто из них нам ничего не сделает. Нас, юристов, тут сорок человек проживает. И мы трудимся денно и нощно, чтобы не пропустить ни одного хвостика, который бы привел к задержанию.

Колокола затрезвонили по всей Обители. Варфоломей фыркнул.

– Ловко же они! – сказал он, давясь от смеха.

Платон и Алексей смотрели на мужчину недоумевающе.

– Это благовест звонари запустили, – пояснил он. – Они так делают при штурмах. С издевкой. Потому что все штурмы – это мера устрашения от государства, не более. А веселый звон символизирует нашу уверенность в собственной правоте. Вам не понять.

Варфоломей вернулся в кресло и налил еще зверобоя.

– Если кого-то арестуют, то я лично докажу, что это недемократично, нелиберально, непрофессионально, негуманно, незаконно… И еще много всяких «не» придумаем. И ни одно из них не будет желанным новостным заголовком для Партии. Они же так трясутся над своим авторитетом! А у общин есть голос в этой жизни. И он такой же громкий, как и колокола.

Вид у Варфоломея был победный, сияющий.

– А если кого-то из глав арестуют? – спросил Леша.

– Вы поймите: Обители – это такой причал в бурной реке мирского. Он стоит спокойно. Но под ним плещется глубоко религиозная ипостась. Если покусятся на наших старейшин, то разбудят лихо. Арестованный тотчас станет героем. Великомучеником. Борцом. Почти святым. Какие последствия это будет иметь? Кому это нужно?

– Неужели все прямо впрягутся за кого-то из местных властей? Община же разнородная вся. Какое дело кому-то до священников другой паствы?

– Обитель имеет религиозный контекст. Но основное у нас – обмениваться знаниями и отстаивать каждого, дружить, несмотря на различия. Только так мы сможем протянуть. Вам не понять – за стенами Обители вопрос выживания не стоит так остро, как здесь.

Колокольный перезвон вдруг трансформировался. Зазвучали отдельные мощные удары с большой задержкой. Варфоломей выронил чашку из рук и, ринувшись к перилам веранды, застыл, будто борзая, взявшая след. Открылась дверь дома, и из него выглянули встревоженные лица двух симпатичных женщин.

– Набат! – воскликнул Варфоломей.

– Вы будете удивлены, но полиция сегодня пришла за товарищем Пистолетовым! – торжествующе сказал Платон. В этот момент ему так хотелось, чтобы этот блаженный чудак умылся собственной высокомерностью.

– Владыка! – зашептала одна из женщин. Из глаз ее покатились слезы, и она скрыла лицо, прижавшись к плечу второй женщины.

– Сегодня это неуместно: Васька-санитарка сейчас мимо шла – говорит, какая-то чокнутая медсестра не далее часа назад порезала Владыку в госпитале. И сбежала. Ее ищут по всей Обители. Ей не поздоровится. А Пистолетова оперируют. И набат говорит о…

– Он что, умер? – воскликнул Леша.

– Пока нет. Это не траурный звон. Скорее всего, Лев Иванович при смерти, – сказал Варфоломей. И крикнул женщинам: – Жены! Собирайтесь – мы идем на площадь. Отстоим отца Леву!

– А медсестра одна сбежала? – Платону пришла в голову догадка, что где-то тут кроется нить, которая приведет к Карпову.

– Нет, – ответил Варфоломей. – С ней был какой-то мирянин. А сейчас вот не к добру набат звонит. Не так много событий у нас здесь. Но это событие – важное. Идете с нами, братцы?

– Мы попозже подойдем, – сказал Девонский. – Не нужно сейчас идти туда, где много полиции и взволнованных обительских. Будут не-при-ят-но-сти.

– И Карпов ваш – бандит! Стоило тряхнуть этот поселок хотя бы из-за него! – не унимался Девонский, пока они закоулками подбирались к госпиталю – месту, где последний раз видели Матвея и девушку, которая ехала с ними в автозаке. Не оставалось сомнений, что виновниками переполоха были именно они.

– Матвей – мой лучший друг! И нет на свете человека спокойнее, чем он, – возразил Леша. И насупился. – И не забывайте – это вы подрядились за деньги помочь его найти.

– Старик сказал, что последний раз их видели в госпитале.

– Старик? Варф – мой одноклассник! Ему двадцать девять.

Платон на секунду остановился и недоверчиво посмотрел на фотографа.

– Мир тесен, да? – ухмыльнулся Леша.

– Если Пистолетов выбыл, то как мы найдем Карпова?

– Не знаю. Надо подумать. Если тут не успели вынуть чип, то полиция Матвея уже арестовала и мы зря теряем время. Но обительские хитрые – наверняка уже отрезали руку ему, и он где-то прячется с этой девушкой. Непонятно…

Они вышли на площадь. Точнее, к месту, которое местные именовали площадью – на деле это была гравийная площадка десяти метров в диаметре между несколькими домами. У одного из домов, отличающегося от остальных клонов лишь надписью «Госпиталь» над деревянной дверью, собралась толпа людей. Они были одеты или в белое, как Варфоломей, или в церковные рясы. Женщины стенали. Мужчины молились. Дети жались то к тем, то к другим в присущем только им умиротворенном любопытстве.

Открылась дверь. Оттуда вышел мужчина в крапчатом от брызг крови больничном халате. Мощный, будто медведь в человеческом обличии.

– Братья и сестры! Лев Иванович сейчас находится в критическом состоянии. Мы ввели его в искусственную кому. Делаем все возможное! Пожалуйста, помолитесь каждый своим богам – Владыка помогал нам всем, независимо от веры…

Доктор хотел что-то еще сказать, но осекся. Развернулся и ушел обратно в госпиталь. Плач, ропот и стенания громом раскатились по толпе. И тут же Платон услышал отдаленный раскат настоящего грома где-то за холмом. Он поднял глаза на вершину и увидел фиолетовую полоску. Небольшую, едва заметную. Она шла по небу и точно не была частью местного ультрафиолетового освещения. Девонский вспомнил удивительное лиловое небо в ту ночь, когда пережидал разгул стихии в кургане…

– Братья и сестры! Предлагаю линчевать ту мразь, которая покусилась на святое для нас! – воскликнул высокий юношеский голос в толпе. Люди закричали каждый на свой лад.

На площади появились полицейские. Разные. В обычной форме. Бойцы спецназа. Следователи в гражданском, которых можно было опознать только по стали в глазах. Сотрудники ФСБ в балаклавах и камуфляжном обмундировании болотного цвета. И их клоны, но в синем – Росгвардия.

Они смешались с толпой. Но ничего не произошло. Ни криков, ни потасовки. Правоохранители ходили от одного жителя к другому, поднося к руке полицейский сканер, а затем, не найдя чипа, фотографировали человека и шли дальше. Нескольких увели. Обительские послушно плелись за полицейскими, и на лице каждого была тревожная мина с натянутой поверх нее блаженной улыбкой.

Толпа начала расходиться. Нет, не по домам. Люди пошли искать девушку.

Послышались выстрелы из здания неподалеку – да тут вообще все здания были неподалеку!

Платон застыл.

– Там библиотека, – сказал Леша тихо.

Грузный мужчина в белом балахоне совсем рядом с ними встрепенулся. В руке он держал бутылку из-под «Обительского». Но внутри было не пиво. Мужчина проворно затолкал в горлышко промасленную тряпку и, достав зажигалку, устремился на звук выстрелов.

– Там поймали эту девку! Новенький однорукий нашел! – прокричал все тот же юношеский голос со злобой.

Мужчины вокруг начали вырывать из декоративных изгородей прутья. Некоторые держали в руке такие же пивные бутылки, на глазах превратившиеся в коктейли Молотова.

Прозвучало еще три выстрела. Затем – звон разбитого стекла. Небо окрасилось языками пламени в оранжевый. Только сейчас Платон увидел, что здание, которое Леша назвал библиотекой, горит.

Толпа хлынула к зданию, унося с собой фотографа и Девонского, как весенний ручеек уносит кораблики из пенопласта и спичек. Полиция не мешала потоку разъяренных людей. Бойцы отступали в стороны, укрываясь на верандах.

Девонский бросил взгляд вниз – от подножия холма к ним поднималась толпа в белом, раза в четыре больше, чем та, в которой они сейчас находились.