— Третий ряд слева, компаньон.

«Королевская голова» был невзрачный с виду и довольно старомодный кабачок. Дом выглядел так, словно строили его лет двести назад, а пивная походила на вырубленную в нем пещеру. Пол в пивной был на несколько дюймов ниже уровня улицы, а потолок — всего на несколько футов выше головы мужчины хорошего роста. И не было здесь многочисленных полированных перегородок, как того требовала последняя мода. Их было всего три. Вход в жилую часть дома находился на Дин-стрит; им же изредка пользовались запоздалые гуляки, чтобы по дороге из театра выпить виски с содовой. На буфетной стойке возвышалась небольшая полка красного дерева, и Эстер обслуживала посетителей, доставая расставленные на ней закуски. Вход в буфет, над которым красовалась вывеска с изображением пивной кружки и бутылки, и вход в пивной зал были с переулка. Отдельной комнаты для избранных посетителей позади стойки не было, а в общем зале делалась немыслимая толчея, стоило туда набиться хотя бы дюжине человек. Пивная «Королевская голова» никак не могла тягаться с современными питейными заведениями. Однако она имела свое преимущество — общедоступность, и Уильям говорил, что нужно только подавать доброкачественные напитки, и от посетителей отбоя не будет. Его прежний компаньон нанес большой урон заведению тем, что постоянно разбавлял пиво. А тут еще на той же улице, совсем неподалеку, открылась новая пивная с цветными изразцами и бронзовыми канделябрами, и туда сразу потянулись посетители со всех окрестных улиц. Эстер была даже больше, чем Уильям, обеспокоена состоянием их торгового баланса, а доходы, получаемые им как букмекером от сбора ставок на скачках, пробуждали в ней ревность; когда же он начинал подсмеиваться над ней, она говорила:

— Тебе хорошо — ты никогда не бываешь здесь днем и не знаешь, как противно лезут в глаза эти пустые столы и стулья и утром и в полдень.

И она начинала докладывать ему: днем продали всего дюжину пива и несколько стаканов горького, да и то лишь потому, что сегодня в театре репетиция, — вот примерно и все.

Пивная пустовала; в послеполуденные часы знойного летнего дня зал казался погруженным в дремоту. Эстер шила, сидя за стойкой, и поджидала возвращения Джекки из школы. Уильям уехал в Ньюмаркет. Часы пробили пять. Джекки заглянул в дверь, нырнул под прилавок и бросился в раскрытые материнские объятия.

— Ты получил хорошие отметки сегодня?

— Да, мамочка, хорошие.

— Ну, умник. А теперь, верно, хочешь чаю?

— Да, мамочка, я очень голоден, едва дотащился до дому.

— Едва дотащился? Неужто так проголодался?

— Да, мамочка. А на Оксфорд-стрит открылся новый магазин. И в окне полным-полно корабликов. Как ты думаешь, если в этом месяце фавориты не придут первыми на скачках, папа купит мне кораблик?

— А мне что-то послышалось, будто кто-то так проголодался, что едва доплелся домой?

— Да, мамочка, я правда проголодался, по…

Эстер рассмеялась.

— Ладно, садись вот здесь и будешь пить чай, — она прошла в гостиную и позвонила, чтобы подали чай.

— Мамочка, а мне можно гренков с маслом?

— Да, мой дорогой, можно.

— А можно, я спущусь вниз и помогу Джейн их приготовить?

— Можно, можно, и ей тогда не придется подыматься наверх. Снимай куртку, давай мне твою шапочку, а теперь беги помоги Джейн делать гренки.

Эстер отворила стеклянную дверь, затянутую красной шелковой занавеской, отделявшую пивной зал от гостиной — крошечной комнатки, немногим больше буфетной; сюда с трудом был втиснут маленький круглый столик, буфет, три стула и кресло. По утрам сквозь тусклое стекло единственного окна в гостиную проникал унылый рассвет, но уже после полудня здесь приходилось зажигать газовую лампу. Эстер достала из буфета скатерть и накрыла для Джекки стол. Джекки поднимался по лестнице из кухни и объяснял Джейн, как он сегодня обставил всех в игре в шарики. В этот момент из зала донеслись чьи-то голоса.

Эстер приотворила дверь. Она увидела высокую худую фигуру Уильяма; на нем был серый, застегнутый на все пуговицы сюртук, на плече висел полевой бинокль. Рядом с ним стоял Тед Блейми, его помощник, — тщедушный, сухонький человечек в поношенном костюме из твида, с ног до головы покрытый белой известковой пылью; он держал кожаный саквояж, заметно оттягивавший ему руку.

— Поставь-ка ты этот саквояж, Тедди, и давай выпьем.

Эстер с первого взгляда поняла, что дела у них на этот раз шли не слишком удачно.

— Ну что, фавориты выиграли?

— Да, черт побери, все до единого. Пять фаворитов один за другим — три вчера и два накануне. Против такого невезения ни один человек не выстоит, клянусь богом! Ну, Тедди, что тебе налить?

— Немножко виски, хозяин, если позволите.

Мужчины выпили. Затем Уильям велел Тедди отнести саквояж наверх, а сам прошел за Эстер в гостиную. Она видела по его лицу, что проигрыш очень велик, но воздержалась от расспросов.

— Ну, Джекки, теперь поговори с папой, расскажи ему, как у тебя дела в школе. А я пойду на кухню, погляжу, что там с обедом.

— Насчет обеда не беспокойся, Эстер, я сегодня думаю пообедать в ресторане. Ворочусь часикам к девяти.

— Значит, я опять тебя не увижу? Мы всю эту неделю и двумя словами не перемолвились. Ты целыми днями на скачках, а вечером — со своими друзьями. Мы ни минуточки не бываем вдвоем.

— Да, Эстер, это верно, но, правду сказать, я немного не в своей тарелке. Последняя неделя была хуже некуда. Фавориты выигрывали один за другим, а я принял очень много ставок на Коноплянку. У меня, понимаешь, были сведения, что это — самое надежное дело. Теперь хочу пойти посидеть с ребятами в ресторане, развеяться немножко.

Однако, заметив, что Эстер расстроилась, Уильям остановился в нерешительности и спросил, что у нее сегодня на обед.

— Хороший бифштекс и рыба — морской язык. Я знаю, тебе понравится. А мне так нужно поговорить с тобой. Прошу тебя, Билл, останься, уважь меня.

Устоять против ее просьбы, выраженной присущим ей спокойным, рассудительным тоном, было невозможно. Уильям заключил ее в объятия и, целуя, сказал, что никуда он не уйдет, что никто на свете не умеет так приготовить морской язык, как она, и у него уже при одной мысли об этом блюде слюнки текут.

— А можно мне побыть с папой, пока ты готовишь обед? — спросил Джекки.

— Можно, но как только я подам обед, ты сейчас же отправишься спать. Мне надо поговорить с папой.

Джекки это, по-видимому, вполне устраивало, однако, когда Эстер с блюдом в руках поднялась по лестнице из кухни и уже хотела препроводить Джекки к Джейн, он принялся выпрашивать, чтобы ему позволили побыть в столовой, пока отец обедает.

— Тебе же все равно, мама, — сказал он. — Ты опять пойдешь на кухню жарить бифштекс.

Но вот Эстер принесла и бифштекс, а Джекки по-прежнему не хотел уходить.

— Немедленно отправляйся в постель, — сказала Эстер, и на этот раз Джекки понял, что упрашивать бесполезно. Впрочем, чтобы немножко утешить мальчика, Эстер пообещала прийти поцеловать его на сон грядущий.

— Ты правда придешь, правда, мамочка? Я не усну, пока ты не придешь!

Родители улыбнулись. Эстер была довольна — она все еще не перестала немного ревновать Джекки к отцу.

— Ну, пошли! — крикнул Джекки служанке и побежал вверх по лестнице, рассказывая на ходу, какие игрушки видел он на Оксфорд-стрит. Чарльз принялся зажигать газовую лампу. Эстер заглянула в буфет, чтобы обслужить посетителей, и возвратилась к Уильяму, оставив дверь приотворенной. Уильям закурил трубку. Приготовленный Эстер обед возымел свое действие. Уильям уже перестал сокрушаться о проигрыше и готов был поделиться новостями. А у него было что рассказать. Он видел Рыжего. Рыжий подошел к нему, прямо как к самому закадычному другу, и спросил, какие ставки он принимает.

— И что ж, поставил он у тебя что-нибудь?

— Поставил. Я дал ему десять к пяти.

Заработал ли Уильям на этом что-нибудь, спрашивать было бесполезно. Он снова начал жаловаться на судьбу.