Снова и снова выпадали дожди, сенокос был испорчен, сено гнило в стогах, да и урожай пшеницы оказался под угрозой, но какое значение могли иметь несколько бушелей пшеницы? Лишний фунт мускулов в прославленных задних ногах стоил куда больше, чем все зерно, которое можно было бы собрать с этих полей. Пусть льет дождь, пусть гниют на корню все пшеничные колосья, лишь бы эти непревзойденные передние бабки скакуна были в порядке. Такое настроение умов господствовало в Вудвью, и имелись признаки, что оно начинает распространяться и в городке, и среди некоторых фермеров, которым уже надоело смотреть, как их урожай гибнет на склонах холмов. Лихорадка азарта близилась к апогею и давала себя знать в самых неожиданных местах: начальник станции, носильщики, извозчики — все делали ставки, и, несмотря на немеркнущую славу двух фаворитов — Узника и Стока Ньюингтона, — количество ставок на Серебряное Копыто значительно возросло. Слухи о его победе на пробном галопе достигли Брайтона, и ставки были теперь двадцать пять к одному.

Неожиданное открытие, что Демон набрал несколько лишних фунтов весу, влило ложку дегтя в бочку меда, заронив в сердца отчаянный страх. Немедленно было произведено строжайшее расследование: где и как мог он раздобыть еду, чтобы нарастить такое количество жира? Затем хозяин вызвал мальчишку к себе наверх и влил в него добрую толику горькой соли, проследив, чтобы он выпил все до последней капли. Когда же это снадобье оказало свое действие, Демона послали прогуляться до Портслейда и обратно, напялив на него две тяжелые шубы и дав ему в провожатые Уильяма, длинные ноги которого неутомимо отмеряли милю за милей. К их возвращению были приготовлены две хороших перины, и мистер Леопольд вместе с мистером Надувалой уложили Демона между ними, и лишь только было замечено, что пот на его лбу начинает просыхать, мистер Леопольд тотчас вскипятил для него хорошую чашку чая.

— Вот так и Старик сгонял, бывало, вес, когда брал призы в Ливерпуле.

— Демон сам во всем виноват, — сказал мистер Надувало. — Не будь он так прожорлив, не пришлось бы ему и потеть, а нам — хлопотать и тревожиться.

— Прожорлив! — пробормотал несчастный мальчишка, снова обливаясь потом после чашки горячего чая. — Да я уже три месяца, как в глаза не видал настоящего обеда. Брошу я все это, вот что.

— После скачек — пожалуйста! — сказал мистер Надувало. — Может, положить грелку под перину? Как считаете, мистер Леопольд? Что-то он начинает остывать.

— Остывать! Самим бы вам попасть в такое пекло! Христа ради, мистер Леопольд, не велите ему подходить ко мне с грелкой, он же растопит последнее мясо, что у меня осталось на костях!

— Не подымай столько шума, — сказал мистер Леопольд. — Если не будешь делать, что тебе говорят, снова получишь стакан горькой соли и отправишься на прогулку с Уильямом.

— Если мы не подогреем перины, он просохнет, — сказал мистер Надувало.

— Да не просохну я, от меня пар идет!

— Ну, будь послушным мальчиком, и, когда встанешь, получишь хороший кусочек баранины, — сказал мистер Леопольд.

— Сколько? Два тонких ломтика?

— Ну, знаешь ли, обещаний мы не даем — поглядим, сколько ты спустишь. Не можем же мы, согнав с тебя жир, дать тебе снова его нагуливать.

— В жизни не слыхал подобной чепухи, — сказал Надувало. — В наше время никто не интересовался, как жокей себя чувствует, — его просто заставляли делать то, что считалось нужным, и все.

Мистер Леопольд, стараясь отвлечь внимание Демона, принялся его расхваливать — припомнил, как он отличился на Городских и Пригородных, а мистер Надувало полез тем временем к нему под перину.

— Ой, мистер Надувало, вы же меня сожжете!

— Да держите вы его, бога ради, не давайте ему вылезать из-под перины! Не можете вы его удержать, что ли? Сожгу я его, видите ли! Да я даже не подложил тебе грелку — это ты о перину обжегся.

— Значит, перина горячая, как огонь. Оставьте вы меня в покое!

— Что такое? Ведь ты же — Демон, а боишься какой-то грелки. Просто не верю своим ушам, — сказал мистер Леопольд. — Ну ладно, говори, хочешь ты взять приз на Гудвудских скачках или нет? Если хочешь, лежи смирно и не мешай нам согнать с тебя еще фунта два.

— Вот как раз эти последние два фунта и приканчивают человека. Вначале-то все идет как по маслу, — сказал Демон, перекатываясь под периной подальше от грелки. — Знаю я, чем это кончится: я так ослабею, что никуда не буду годен на скачках.

Мистер Леопольд и мистер Надувало переглянулись. По-видимому, они уловили некий резон в словах измученного мальчишки, и грелку убрали. Но когда Демона снова поставили на весы, оказалось, что он еще чуть-чуть не достиг желаемого веса, и хозяин приказал сделать еще одну попытку. Хотя Демон хныкал и утверждал, что он натер себе ноги, его все-таки снова послали в Портслейд в сопровождении надежного Уильяма.

Когда тщедушное тельце Демона лишилось последних излишних фунтов веса, физиономия мистера Леопольда приняла несколько более спокойное выражение, и в доме начали перешептываться о том, что он вместо того, чтобы поставить для перестраховки часть денег на другую лошадь, решил поставить все на одну. Однажды огородник сообщил, что видел, как мистер Леопольд отправился в Брайтон.

— Старик Уоткинс уже недостаточно хорош для него — вот что я вам скажу. Если Серебряное Копыто победит, мистера Леопольда только и видели здесь, в Вудвью. Он купит себе один из этих больших домов на побережье и заведет собственную конюшню.

Великий день был теперь уже не за горами, и сквайр пообещал отвезти всех в Гудвуд в большом экипаже… Никто больше не молил бога о дожде, ноги лошадей были в отличном состоянии, и три погожих солнечных дня способствовали всеобщему приподнятому настроению. Миссис Лэтч и Эстер хлопотали на кухне, готовя в изобилии цыплят, пироги и желе, а в коридоре появились ящики с фруктами и вином. Из Уорсинга приехала портниха, и молодые дамы завладели ею на несколько дней. Наконец одним ранним солнечным утром, когда не пробило еще восьми часов, пару коренников поставили в оглобли экипажа, прибывшего из Брайтона, во дворе заиграл рожок, а Рыжий уже надрывался под окном у своей сестрицы:

— Ты опоздаешь, ты опоздаешь! — вопил он.

За исключением двух молодых людей, присоединившихся к компании по приглашению барышень, никого посторонних не было. Мисс Мэри, вся в белом и голубом, заняла место на козлах рядом с отцом и выглядела очаровательно, а черные волосы Пегги казались еще чернее под белым шелковым зонтиком, которым она небрежно играла, стоя в коляске и перебрасываясь шутками то с тем, то с другим, пока сквайр сердито не приказал ей сесть. Пора было отправляться. Уильям и кучер, державшие коренников под уздцы, бросились бегом к экипажу и вскочили каждый на свое место. Желтоватый профиль мистера Леопольда выглядывал из-за корзин и макинтошей, заполнявших экипаж.

— Ах, до чего ж хорош Уильям в новой красивой ливрее!.. Все, все про это говорят — и Сара, и Маргарет, и мисс Гровер. Зря вы не вышли поглядеть.

Миссис Лэтч ответствовала молчанием, и Эстер, вспомнив, что повариха терпеть не могла ливреи, пожалела о своих словах «Теперь она опять на меня взъестся», — подумала девушка. Миссис Лэтч быстро прошлась взад и вперед по кухне, открыла духовку, закрыла ее, поглядела в окно и, убедившись в том, что остальные служанки все еще стоят на дворе и не могут ее слышать, сказала:

— Как ты думаешь, он много на этот раз поставил на скачках?

— Ну откуда же мне знать, миссис Лэтч?.. Да ведь Серебряное Копыто обязательно победит.

— Обязательно победит! Сколько раз я слышала такие слова. Все они всегда обязательно должны победить. Я вижу, ты уже научилась рассуждать, как те, — сказала миссис Лэтч, отходя от окна.

— Я знаю, что это скверно — играть на скачках, да ведь что я-то могу — простая, бедная девушка? Если бы не Уильям, я бы и не взяла этого билетика.

— Так тебе, значит, очень нравится Уильям?