Вид комнаты говорил сам за себя — это был кабинет писательницы и старой девы. Рукопись романа мисс Райс, написанная красивым, четким круглым почерком, лежала на столе и ждала, когда хозяйка, покончив с наймом прислуги, снова примется за литературу.

— Я видела ваше объявление в газете, мисс, и пришла предложить свои услуги.

— У вас есть навык в такого рода работе?

— Да, мисс. Я служила в разных хороших домах и получила отовсюду самые лучшие рекомендации.

И Эстер принялась рассказывать о всех злоключениях: где, и у кого, и как она работала. Мисс Райс надела очки, и в ее серых глазах за стеклами промелькнула улыбка: ей, по-видимому, понравилась эта грубоватая, изрядно обтрепанная девушка с приятным лицом.

— Я живу одна, — сказала мисс Райс. — Работа нетяжелая, и если жалованье вас удовлетворит, мне кажется, что вы мне подойдете. Служанка, которая жила у меня несколько лет, выходит замуж.

— А какое вы платите жалованье, мисс?

— Четырнадцать фунтов в год.

— Боюсь, мисс, что мне никак невозможно поступить к вам. Четырнадцатью фунтами мне не обойтись, у меня слишком много расходов. Очень жаль, мисс, я чувствую, что мне было бы хорошо у вас.

Не было никакого смысла соглашаться на эти условия. Даже если мисс Райс будет иногда отдавать ей свои старые платья, в четырнадцать фунтов все равно не уложишься. Эстер почувствовала, что силы ее оставляют, и с трудом удержалась от слез.

— Да, мне кажется, что мы бы подошли друг другу, если бы мне это было по карману. А сколько хотели бы вы получать?

— В моем положении, мисс, я не могу работать меньше чем за шестнадцать фунтов в год. А получала-то я всегда восемнадцать.

— Шестнадцать — это больше, чем я могу себе позволить, но все же подумаю. Оставьте мне ваш адрес.

— Меня зовут Эстер Уотерс. Далвич, Поплар-роуд, тринадцать.

Эстер уже повернулась было к двери, но в устремленном на нее взгляде было столько доброты… Мисс Райс сказала:

— Я чувствую, что у вас какое-то горе… Присядьте, расскажите мне, что у вас стряслось.

— Нет, мисс, ни к чему это… — Но мисс Райс глядела на нее с таким сочувствием, что Эстер не выдержала. — Ничего мне не остается другого, как пойти в работный дом! — вырвалось у нее.

— Но почему же в работный дом? Ведь я предлагаю вам четырнадцать фунтов в год на всем готовом.

— Видите ли, мисс, у меня ребенок, и мне уже пришлось однажды побывать в работном доме. Я попала туда в ту ночь, когда бросила работу, чтобы спасти ребенка от миссис Спайрс, она хотела убить его и убила бы за пять фунтов — вот ведь какая этому цена. Только, мисс, моя история не годится для ушей такой дамы, как вы.

— Ну, мне кажется, в моем возрасте я вполне могу выслушать вашу историю. Садитесь и рассказывайте.

И Эстер поведала ей все, а глаза мисс Райс еще больше потеплели от сострадания.

— Это очень печальная история, и притом одна из тех, что случаются на каждом шагу. Судьба сурово покарала вас, очень сурово.

— Да, мисс, я тоже так считаю. И теперь мне тяжело снова тащить ребенка в работный дом, после того как я столько лет старалась, растила его. Я не хочу сказать, что со мной там плохо обращались, я о ребенке думаю. Тогда-то он был совсем крошка несмышленый, да и пробыли мы там всего несколько месяцев. Никто об этом и не знает. Но теперь он уже большой мальчик, он запомнит работный дом на всю жизнь и будет этого стыдиться.

— Сколько ему лет?

— В мае исполнилось шесть, мисс. Нелегко мне было его вырастить. Я сейчас плачу за него шесть шиллингов в неделю — это больше четырнадцати фунтов в год, и на одежду уходит никак не меньше фунта. А ведь он подрастает и будет обходиться еще дороже. Хорошо еще, что миссис Льюис, — это та женщина, у которой он живет, — любит его, совсем как родного. Она не хочет даже ничего брать с меня сверх его содержания, только поэтому я еще как-то и продержалась до сих пор. Но ведь я понимаю, что дальше этак уже никак невозможно. Ребенок растет, на него нужно все больше и больше денег, а жалованье остается прежним. Я гордилась тем, что вырастила его на свой заработок, и мое единственное желание — это чтобы он вырос честным человеком и мог сам заработать себе на хлеб. Только не получается этого, мисс, не получается. Придется нам с ним смириться и пойти в работный дом.

— Я вижу, вам действительно нелегко пришлось.

— Да, мисс, очень даже нелегко; никому не понять, как нелегко. Да я бы не жаловалась, если бы теперь не приходилось все начинать сызнова… Они заберут у меня сына?.. Я не увижу его, пока мы будем в работном доме. Как бы я хотела умереть, мисс, нет у меня больше сил…

— Вы не попадете в работный дом, Эстер, если я смогу этому помешать. Я буду платить вам жалованье, которое вы просите, Восемнадцать фунтов в год — это больше, чем я могу себе позволить, но ваш ребенок останется с вами. Вы не пойдете в работный дом. Таких порядочных женщин, как вы, Эстер, не очень-то много на свете.

Заинтересовавшись судьбой своей новой служанки, мисс Райс старалась вызвать ее на откровенность. Но далеко не сразу удалось им обеим преодолеть врожденную сдержанность. Обе они по натуре были даже чем-то сродни друг другу: обе, типичные англичанки, были замкнуты, ровны, но под этой бесстрастной оболочкой скрывался характер сильный и горячий.

Очень скоро в Эстер пробудился инстинкт сторожевого пса, и она распространила свою заботу не только на все хозяйственные нужды, но и на здоровье своей хозяйки.

— Нет уж, мисс, извольте-ка съесть ваш суп, пока он не остыл. Отложите-ка свое писание, вы и так уж пишете с самого утра. Этак еще, чего доброго, сляжете, и мне придется ходить за вами.

Если вечером мисс Райс собиралась выйти из дому, Эстер обычно преграждала ей путь в прихожей.

— Нет уж, мисс, этого я, как хотите, не допущу — вы же простудитесь насмерть. Извольте-ка надеть теплое пальто.

Круг знакомых мисс Райс состоял преимущественно из дам средних лет. Порой ее навещали сестры — крупные, дородные женщины — и один весьма элегантно и по моде одетый молодой человек, которого мисс Райс явно отличала среди всех прочих. Молодого человека звали мистер Олден, и мисс Райс сказала, что он тоже пишет романы. Они часами могли толковать о книгах, и Эстер стала опасаться, что мисс Райс отдает свое сердце человеку, который к ней равнодушен. Впрочем, быть может, ей было вполне достаточно того, что мистер Олден появлялся раз в неделю и она могла часок-другой поболтать с ним о книгах. Эстер казалось, что, будь у нее самой ухажер, она бы не потерпела, чтобы он появлялся и исчезал, словно тень. Но у нее не было ухажера, и она не стремилась его иметь. Все ее желания сводились к одному: проснуться поутру и знать, что с ее ребенком все обстоит благополучно; впрочем, была у нее теперь и еще одна забота: на сколько это в ее силах, сделать удобной и приятной жизнь своей хозяйки. И больше года она неустанно заботилась только об этом. Она отклонила сделанное ей предложение руки и сердца и очень редко соглашалась провести вечер с кем-нибудь из своих ухажеров. Одним из таких ухажеров был старший приказчик из магазина канцелярских принадлежностей. Эстер почти каждый день заходила в этот магазин: то за бумагой, на которой ее хозяйка писала свои романы, то за промокательной бумагой, то за марками, то опустить письма… Магазин этот занимал прочное место в жизни обеих женщин.

Старшего приказчика звали Фред Парсонс; это был худощавый невзрачный человек лет тридцати пяти; маленькое остроносое личико увенчивал высокий выпуклый лоб; негустая светлая бородка и усы оставляли доступным для глаз безвольный подбородок и красные, словно сургуч, губы; тусклые рыжеватые волосы Фреда уже заметно начали редеть. Поношенный сюртук мешковато сидел на сутулых плечах. Впрочем, все эти недостатки в какой-то мере искупались удивительно чистым и звонким, как колокольчик, голосом, в котором, казалось, никогда не звучало ни единой потки неуверенности или сомнения, и уравновешенным умом, хорошо оснащенным умеренным количеством религиозных и политических доктрин. Прежде Фред служил в одной из торговых контор Вест-Энда, но неукротимое желание спрашивать каждого вступавшего с ним в разговор посетителя, проникся ли он до глубины души верой во второе пришествие Христа, привело к размолвке между ним и его нанимателем. Он работал в Вест-Кенсингтоне вторую неделю, когда в магазин зашла Эстер за писчей бумагой для своей хозяйки, и в нем тотчас зародилось желание познакомиться поближе с ее религиозными воззрениями, однако, памятуя о недавнем увольнении, он до поры до времени воздерживался от вопросов. Как-то в конце следующей недели они остались одни в магазине. На этот раз Эстер пришла за почтовой бумагой, и Фред пожалел в душе, что не вторично за писчей, — в этом случае ему было бы легче завязать с ней разговор о втором пришествия; но так или иначе, и эту возможность упускать не следовало. Фред сказал: