И вечер действительно оказался приятным, только нет-нет да и всплывала мысль о том, как встретится она с отцом на пороге дома, и это немного портило настроение. Саре не верилось, что отец примет ее теперь обратно… А если там что-нибудь стряслось, если в ее отсутствие в дом залезли грабители, что ей тогда делать, как оправдаться? Билл заметил, что ее отец никогда не поверит, будто она здесь совсем ни при чем. Такая возможность не приходила Саре в голову. Теперь она уже окончательно перепугалась, и Биллу не составило труда уговорить ее уйти из дома и поселиться у него.

До поры до времени все шло хорошо — пока не иссякли Сарины сбережения, после чего Билл решил снова попытать счастья на скачках — поставить в долг, а в случае проигрыша скрыться, не уплатив. Вскоре его начала разыскивать полиция, и они с Сарой вынуждены были удрать в Бельгию, где Саре пришлось изыскивать средства к жизни. Когда шум улегся и полиция позабыла о Билле, они снова вернулись в Лондон.

Долгими вечерами Сара сидела одна, поджидая Билла. Он возвращался расстроенный, злой. Быстро вспыхивала ссора. Однажды Саре показалось, что сейчас он ее ударит. Но Билл сдержался, — быть может, опасаясь вмешательства других жильцов. Он просто схватил ее за руку, сволок вниз по лестнице и вытолкнул за дверь во двор. Она услышала удаляющиеся шаги и увидела край черной стены на фоне серого неба. Часы пробили два. Сара постояла еще несколько минут в надежде, что Билл, быть может, смягчится, а потом выбралась из задворок и побрела по Друри-лейн. Кошка проскользнула между прутьями решетки и пропала в темноте, и Сара невольно позавидовала ей.

По Стрэнду еще прогуливались женщины, которых застигла здесь ночь. В холодном пронзительном свете зарождающегося утра город показался Саре огромной тюрьмой. Она присела у какой-то колонны напротив извозчичьей биржи, тупо глядя прямо перед собой. Лошади жевали овес в мешках, привязанных к мордам, голуби слетались к ним из-под застрех. Сара сидела в своем поношенном черном платье, уронив руки на колени, и столько печали и безысходности было в ее позе, что проходивший мимо человек во фраке бросил на нее внимательный взгляд и, сделав несколько шагов, вернулся и спросил, не может ли он быть ей чем-нибудь полезен. Сара пробормотала:

— Благодарю вас, сэр.

Он сунул ей в руку шиллинг. Такой беспросветный мрак царил в душе Сары, что она даже не подняла головы, и молодой человек ушел, раздумывая над ее судьбой. Сара встала и побрела куда глаза глядят: растрепанные рыжие волосы, исхудалое веснушчатое лицо, понурая походка… все наводило на мысль о владевшем ею отчаянии. Река все время незримо присутствовала в ее мыслях. Река притягивала ее к себе, и она смутно чувствовала, что там ее ждет успокоение, если она захочет его принять. Южный край неба розовел, а над собором святого Павла и Блэкфрайерским мостом розовые краски незаметно растворялись в бледно-кремовых. Высокая вода тихо плескалась о камни набережной; в предрассветных сумерках она казалась совсем синей, и эта холодная синь сулила освобождение от всех страданий. Жить дальше не было сил. Бремя жизни стало непосильным, и все же Сара чувствовала, что она не может утопиться. Она была полумертва от горя, а воля была утрачена. Он выгнал ее, сказал, что знать ее больше не желает; но ведь это просто потому, что ему все время очень не везло. Ей надо было лечь спать, а не сидеть, не ждать его. Он сам не понимал, что делает; пока у него нет другой женщины, он еще может вернуться к ней. Редкие деревья тихо шелестели листвой в прозрачном светлом воздухе в лучах разгорающейся зари; Сара присела на скамью и смотрела, как фонари гаснут один за другим, и синяя вода в реке становится коричневой. Час проходил за часом, а в голове ее кружились все те же неотвязные мысли… Наконец усталость взяла свое, и она задремала.

Ее разбудил полицейский; она встала и снова побрела куда-то. Уже появились первые омнибусы; с рынка возвращались женщины с корзинами в руках… «Сохраняют ли им верность их мужья, их любовники, — думала Сара, — встретят ли они их дома пинками и ударами?» Ее за самую ничтожную провинность награждали оплеухами, а ведь, видит бог, она ли не старалась выбрать для него кусочек бекона по вкусу; ее ли это вина, если она нигде не может раздобыть денег? Почему он так безжалостен к ней? Разве сыщется на свете женщина, которая полюбила бы его крепче, чем она… Вот Эстер всегда везло. У нее хороший муж. Раньше девяти они не открывают, а сейчас только пробило семь. Еще два часа ждать, а она так устала, так устала. Сара присела на каком-то крылечке. Молочницы громко расхваливали свой товар. Крепкотелые женщины в коротких юбках, они приносили с собой свежий воздух деревни в самые грязные закоулки города.

Но воздух Хаймаркета еще, казалось, дышал пороком. Сара свернула на Шафтсбери-авеню и, дойдя до Дин-стрит, остановилась. Сначала ей показалось, что жалюзи в доме уже подняты, но она тут же убедилась в своей ошибке. Ничего не поделаешь, приходится ждать, и она присела на ступеньках театрального подъезда. Взошло солнце, Сара от нечего делать разглядывала извозчичьи упряжки. Из дома вышел мальчишка и принялся чистить уличный фонарь. Сара не решалась расспрашивать его — боялась, что, он, увидев, как она одета, ответит какой-нибудь грубостью. Лицо Эстер стояло у нее перед глазами. Эстер пожалеет ее и поможет. Сара не сразу направилась в «Королевскую голову». Она прошла немного дальше по улице и вернулась обратно. Мальчишка стоял к ней спиной; она заглянула в пивную. В зале не было ни души, и Сара решила подождать еще у подъезда театра. Там уже играла ватага ребятишек, и ни один из них не посторонился, чтобы дать ей присесть на ступеньках. Сара была так измучена, что не захотела с ними связываться, и опять прошлась взад и вперед по улице. Наконец она снова заглянула в пивную и увидела Эстер.

— Сара! Откуда ты?

— Да вот, пришла.

— Так входи же… Куда это ты пропала? Что случилось?

— Я всю ночь пробродила по улицам. Билл выгнал меня из дома, и я не знала, куда мне деваться.

— Билл тебя выгнал? Как так? Ничего не понимаю.

— Ну, ты же знаешь Билла Ивенса, помнишь, мы встретились с ним на скачках… С этого все пошло. Вы угощали нас ужином в «Критерионе», а потом он проводил меня домой… Вот с тех самых пор у нас с ним это и тянулось.

— Боже милостивый!.. Ну-ка, рассказывай все по порядку.

Прислонившись спиной к перегородке, Сара мало-помалу рассказала, как она ушла из дому и стала жить с Биллом Ивенсом.

— Поначалу мы с ним очень хорошо ладили, но потом его начала беспокоить полиция, и нам ничего не оставалось, как удрать в Бельгию. Там нам совсем лихо пришлось, и у меня не было выхода — пошла на панель.

— Это он тебя заставил?

— Не подыхать же ему было с голоду, как ты считаешь?

Женщины молча поглядели друг другу в глаза. Затем Сара принялась рассказывать дальше. Они возвратились в Лондон без единого пенни в кармане.

— Я вижу: Билл хотел бы жить честным трудом, — сказала Сара, — да только нет ему удачи, таким, как он, нелегко приходится. Он пробовал работать, но как-то не получилось, а какие у него теперь дела, я даже не знаю, только, надо полагать, хорошего мало. Вчера вечером я все тревожилась и не ложилась спать, поджидала его. Он пришел во втором часу. Ну, мы с ним повздорили, и он спустил меня с лестницы, вышвырнул за дверь. Сказал, что видеть больше моей мерзкой хари не желает. А ведь не такое уж я страшилище. Мне в жизни туго пришлось, и я, понятно, уже не та, что была, да ведь кто, как не он, сделал меня такою. Ну, да что об этом толковать, прежнего не воротишь, я уж на себе крест поставила, что бы со мной ни случилось, мне теперь наплевать. Просто захотелось повидать тебя, отвести душу. Мы всегда были друзьями.

— Да не падай ты так духом, подружка. Держи голову выше. На тебе лица нет… Немудрено — всю ночь прошаталась по улицам. Пойдем, позавтракай с нами.

— Чашечку чайку я бы выпила. А спиртного я больше не пью. С этим покончено.