— Но это не дает мне права строго судить тех, чья жизнь сложилась не так счастливо, как моя. У меня и в мыслях не было упрекать вас, Эстер. Я сожалею только об одном — что вы не рассказали мне все это раньше, до того как я повел вас на молитвенное собрание.

— Ах, так! Вы, значит, стыдитесь меня? Ну, и держите свой стыд при себе…

— Нет, нет, совсем не то, Эстер…

— Вам надо было, чтобы я там не знала, куда глаза девать от стыда, словно я еще мало всего натерпелась!

— Нет, Эстер, выслушайте меня. Тот, кто нарушает нравственный закон, не должен преклонять колена вместе со всеми, пока не раскается, но тот, кто истинно верует, что господь пострадал на кресте за грехи наши, будет прощен, а я полагаю, что вы веруете.

— Да, я верую.

— Согрешивший и раскаявшийся… Я буду говорить об этом в своей проповеди на следующем молитвенном собрании. Вы пойдете со мной?

— В следующее воскресенье я поеду в Далвич проведать сына.

— А вы не можете сначала пойти на молитвенное собрание?

— Нет, я не могу отлучаться из дома и утром и после обеда.

— А можно мне проводить вас?

— Это в Далвич-то?

— Если вы поедете, когда собрание уже окончится. Я могу встретить вас на вокзале.

— Ну что ж, коли вам охота.

По дороге домой Эстер рассказала Фреду историю своего падения. Он выслушал ее со вниманием и был исполнен сочувствия.

— Я люблю вас, Эстер. А когда любишь, прощаешь.

— Вы очень хороший человек, Фред. Вот уж никак не думала, что встречу такого хорошего человека.

Отворяя калитку, она взглянула ему прямо в глаза; в эту минуту ей показалось, что она готова полюбить его.

Миссис Хэмфриз, пожилая особа, экономка холостяка, соседа мисс Райс, привыкшая заглядывать к Эстер на кухню, чтобы выпить чашечку чайку и поболтать, вскоре начала все чаще и чаще заговаривать о Фреде. Очень милый молодой человек, говорила она, может составить счастье любой женщины. Эстер, как всегда несловоохотливая, ходила по кухне, занимаясь хозяйством, и отмалчивалась. Неожиданно она сообщила миссис Хэмфриз, что была с Фредом в Далвиче, и просто чудо, как он и Джекки понравились друг другу.

— Да что вы говорите! Вот замечательно! Оказывается, эти набожные люди совсем не такие жестокосердые, как о них говорят.

Миссис Хэмфриз придерживалась мнения, что Эстер следовало бы выдавать себя за тетушку Джекки.

— Никто, конечно, этим россказням не поверит, но выглядеть будет как-то почтеннее, и я уверена, что мистер Парсонс это одобрил бы.

Эстер ничего не ответила, но задумалась над словами миссис Хэмфриз. Может, и вправду было бы лучше, если бы Джекки перестал называть ее мамочкой. «Тетя». Нет, ни за что! Фред должен принять ее такой, какая она есть. Эстер казалось, что они нашли общий язык. И Фред неплохо зарабатывал — тридцать шиллингов в неделю. А Эстер шел уже двадцать восьмой год. Если она вообще намерена выйти замуж, то пора об этом подумать.

— Просто не знаю, как моя дорогая хозяюшка будет без меня обходиться, — сказала Эстер Фреду, когда они ранним октябрьским утром тряслись в неспешном пригородном поезде, только что отошедшем от вокзала Сент-Поль. Фред вез Эстер в Кент познакомить со своей семьей.

— А почему ты не думаешь о том, как я буду обходиться без тебя?

Эстер рассмеялась.

— Ну верно, как-нибудь обошелся бы. Чтобы мужчина да не сумел сам о себе позаботиться!

— Но мои старики спросят, когда же свадьба. Что я им отвечу?

— В это же время через год. Да и то, как бы не слишком скоро. Может, я еще и надоем тебе до тех пор.

— Давай сыграем свадьбу весной, Эстер.

Поезд остановился.

— Вон и отец — поджидает нас в своей двуколке. Отец! Не слышит. Глуховат стал с годами. Отец!

— Ну, вот и вы! Поезд опоздал.

— Папенька, познакомьтесь — это Эстер.

Они собирались провести целый день у родителей Фреда на ферме, и Эстер старалась представить себе, как это будет. Она знала, что ей предстоит познакомиться с сестрами Фреда и его братом. Но они мало занимали ее воображение. Мысли ее были сосредоточены на миссис Парсонс. Фред очень много рассказывал ей о своей матери. Узнав о существовании Джекки, она, разумеется, огорчилась, но, услышав от сына, что пришлось испытать Эстер, сказала: «Жизнь полна искушений, и если твоя Эстер искренне раскаялась и замаливала перед господом свой грех, мы не имеем права ее отринуть». И все же Эстер было очень не по себе, и она уже начала жалеть, что согласилась познакомиться с родителями Фреда, прежде чем станет его женой. Однако раздумывать над этим было теперь поздно. Вдали показался фермерский дом, и старая буланая лошадка, почуяв близость конюшни, бодрой рысцой начала взбираться на холм. Двуколка остановилась перед невысоким палисадником. В саду увядали последние астры, плющ багряной мантией одевал стену дома. Отец сказал, что поставит двуколку в сарай, и Фред повел Эстер по мощенной кирпичом дорожке к дому и отворил дверь. Когда они проходили через кухню, Фред представил Эстер своим сестрам — Лили и Мэри, — хлопотавшим у плиты.

— Маменька в гостиной, — сказала Мэри. — Она вас ждет.

У окна в большом деревянном кресле сидела грузная женщина лет шестидесяти, в черном платье. Длинные локоны, свисавшие по обеим сторонам длинного бледного лица, придавали ей несколько комический вид. Но когда она поднялась с кресла навстречу сыну, лицо ее просияло, и она сразу перестала казаться смешной. Широким, радушным жестом она протянула руки.

— Фред, дорогой, добро пожаловать! Как я рада! Хорошо, что ты выбрался проведать нас!

— Маменька, это Эстер.

— Здравствуйте, Эстер, добро пожаловать. Очень рада познакомиться с вами. Сейчас раздобуду для вас стул. Снимайте свою жакетку, дорогая, проходите и садитесь.

Она заставила Эстер снять жакетку и шляпу, отобрала их у нее, положила на диван и заковыляла по комнате, волоча за собой два стула.

— Идите сюда и рассказывайте мне все. Я теперь почти все время сижу дома и люблю, когда мои дети собираются вокруг меня. Эстер, вы садитесь сюда, — она обернулась к Фреду. — Ну, Фред, как у тебя дела? Ты по-прежнему живешь в Хакни?

— Да, маменька. Но думаю, когда мы с Эстер поженимся, снять коттедж где-нибудь на Мортлейк. Эстер там понравится больше, чем в Хакни, — ближе к природе.

— Так тебя, значит, все еще тянет в деревню? Мортлейк — это, кажется, на берегу реки? Лишь бы там не было сыро.

— Нет, маменька, не сыро, и там есть очень хорошенькие домики. В Мортлейке, думается мне, нам будет неплохо. Там у меня много друзей. Каждое воскресенье все сходятся вместе, набирается человек до пятидесяти. И политикой можно заняться. Я знаю, что вы против политики, но в наши дни мужчина не может стоять от нее в стороне. Времена меняются, маменька.

— Лишь бы не забывать о боге, мой мальчик, тогда чем бы ты ни занялся — все хорошо. Но вы же небось проголодались с дороги. Фред, голубчик, постучи-ка в эту дверь. Там твоя сестрица Клара одевается. Скажи ей, чтобы она поторопилась.

— Сейчас, маменька, — раздался голос из-за перегородки, делившей комнату на две части, и почти тут же дверь распахнулась и появилась молодая женщина лет двадцати восьми. Она была недурна собой — значительно привлекательней своих сестер, и все — от покроя юбки до более светской манеры себя держать, проявившейся уже в том, как она поцеловала брата и протянула руку Эстер, — сильно отличало ее от всего остального семейства. Клара работала старшей модисткой в одной из больших мастерских головных уборов. На ферму она приезжала в субботу после обеда и проводила здесь воскресенье. Сегодня она ушла с работы пораньше и теперь принялась рассказывать, как ей это удалось, явно стараясь произвести впечатление на Эстер.

Миссис Парсонс предложила выпить по рюмочке смородинной наливки, и появилась Лили с подносом. Клара осведомилась, скоро ли будет готов обед. Мэри сказала, что придется подождать, а Лили шепнула, понизив голос: «Через полчасика».