— Если вести дело потихоньку, — говорил он Кетли, — и не гнаться за клиентами, так все будет шито-крыто. А будешь стараться расширить дело, и, как пить дать, рано или поздно нарвешься на какого-нибудь типа. Эта комната наверху — вот что меня сгубило.

— Мне самому было там всегда не по себе, — сказал Кетли. — Что-то есть там такое, отчего не лежит к ней душа. Дело, конечно, ваше, но вы же не принимаете ставок в буфете? Так вот, эта комната наверху — в ней тоже есть что-то такое, примечали?

— Да не сказать, чтоб примечал. Я что-то даже не очень понимаю, о чем это вы?

— Ну, если сами не примечали, значит — все. А я так очень даже примечаю, и упаси вас бог принять там у кого-нибудь ставку. А меня туда ни за какие деньги не заманишь.

Уильям рассмеялся. Он думал сначала, что торговец просто шутит, но вскоре понял, что он и в самом деле исполнен недоверия к этому помещению. А когда к Кетли начали приставать с вопросами, он сказал Джорнеймену, что он не то чтобы боится заходить в буфет, а только ему там не по себе.

— Вам ведь тоже небось в одних местах как-то приятнее, чем в других.

Джорнеймен вынужден был признать, что так действительно бывает.

— Ну вот, это как раз и есть одно из таких мест, какие мне не по нутру. Разве вы не слышите, там какой-то голос говорит — тихий такой, глухой и вроде как с усмешечкой?

А еще как-то раз он вдруг с каким-то странным выражением уставился в угол, держа руку козырьком над глазами.

— На что это вы смотрите? — спросил его Джорнеймен.

— На то, чего вы все равно не увидите, — отвечал Кетли и принялся допивать свое виски с задумчиво-глубокомысленным видом. А недели две-три спустя все заметили, что он старается держаться как можно дальше от входа в буфетную и всем и каждому рассказывает длиннейшую историю о страшной опасности, которая его там подстерегает.

— Он меня поджидает. Но я не пойду туда, и тогда ничего не случится. Он за мной идти не может. Он ждет, когда я сам к нему приду.

— Так держитесь от него подальше, — сказал Джорнеймен. — А может, спросите у этого своего дьявола, не подскажет ли он нам, на какую лошадку поставить?

— Я стараюсь не попадаться ему на глаза. Но он все время следит за мной, кивает и манит к себе.

— А сейчас вы его видите? — спросил Стэк.

— Вижу, — сказал Кетли. — Вон он сидит и словно хочет сказать: не придешь ко мне, так еще хуже будет.

— Бросьте вы с ним разговаривать, — шепнул Уильям Джорнеймену на ухо. — Видать, он малость умом повредился. Ему здорово не везло последнее время.

Прошло еще несколько дней, и Джорнеймен с удивлением увидел, что Кетли как ни в чем не бывало сидит в ненавистной ему буфетной.

— Он все-таки поймал меня. Пришлось мне к нему пойти. Больно уж громко нашептывал он мне в уши, пока я шел по улице. Я хотел было перейти с тротуара на мостовую, чтобы избавиться от него, да какой-то пьяница толкнул меня обратно, а он уже стоит у двери, поджидает меня и говорит: «Ну, теперь уж лучше заходи. Сам знаешь, что будет, если не зайдешь».

— Бросьте чепуху пороть, старина. Пойдемте-ка, выпьем с нами.

— Сейчас не могу… Может, немного погодя.

— Что он говорит? — спросил Стэк.

— А черт его душу знает, разве поймешь, — сказал Джорнеймен. — Мелет, как всегда, какой-то вздор.

Все принялись обсуждать, какая из облюбованных ими лошадей имеет больше шансов выйти победителем на скачках, но каждый невольно поглядывал на странного маленького человечка с изжелта-бледным лицом, который, сидя на высоком табурете в соседнем зале, чистил себе перочинным ножом ногти. Чувство надвигающейся беды охватило всех, но прежде чем кто-либо успел произнести хоть слово, Кетли всадил себе нож в горло по самую рукоятку и повалился на пол. Уильям, ринувшись вперед, перепрыгнул через стойку, и в тот же миг в горле у него словно лопнуло что-то и он стал бледнее мертвеца, лежавшего на полу у его ног. Стэк и Джорнеймен бросились к нему на помощь. Из горла у него хлынула кровь. Кровь била из раны на шее у Кетли, и оба кровавых потока растеклись большой лужей, пропитывая опилки, устилавшие пол.

— Это оттого, что я перепрыгнул через стойку, — ослабевшим голосом произнес Уильям.

— Пустите, я сама позабочусь о своем муже, — сказала Эстер.

Кровь снова хлынула из горла Уильяма, и речь его оборвалась; опираясь на руку жены, с трудом передвигая ноги, он побрел в маленькую гостиную позади зала. Эстер отчаянно звонила в колокольчик.

— Бегите за доктором Грином! — крикнула она. — Если его нет дома, позовите кого-нибудь еще, кто поблизости. Без доктора не возвращайтесь.

Доктор сказал, что лопнул небольшой сосуд, и теперь Уильям в течение долгого времени должен соблюдать величайшую осторожность. Похоже, что болезнь может затянуться. Кетли же одним молниеносным ударом перерезал себе яремную вену, и смерть наступила почти мгновенно.

Как и следовало ожидать, началось следствие, и следователь уголовного розыска проявил большой интерес к образу жизни самоубийцы. Среди опрошенных им свидетелей была миссис Кетли, которая показала под присягой, что ее покойный супруг посещал пивную «Королевская голова», делал там ставки на лошадей и потерял за последнее время очень много денег на скачках. Полиция сообщила, что содержатель «Королевской головы» был подвергнут штрафу в сто фунтов стерлингов за подпольное букмекерство, и председатель присяжных заявил, что игра на скачках ведет к разорению неимущих классов и необходимо положить этому конец. Следователь, со своей стороны, присовокупил, что заведения, подобные «Королевской голове», должны быть лишены патента. Это простейший и наиболее безошибочный способ покончить с подобными безобразиями.

— Этот дом не принес нам счастья, — сказал Уильям. — А если порой мне и везло, то теперь удача совсем от меня отвернулась. Через три месяца нас вытолкают отсюда в шею. Еще один привод в суд, и на меня наложат штраф в две сотни, а то и вовсе упрячут в тюрьму месяца на три, и это уж меня доконает.

— Нам никогда не выдадут больше патента, — сказала Эстер. — А Джек-то ходит здесь в школу и так хорошо учится!

— Тяжело мне, Эстер, что я навлек на нас такую беду. Однако ж надо теперь как-то выкручиваться, надо постараться побольше выручить за дом. Может, мне еще повезет — угадаю, на какую лошадь поставить. Да что толковать — этот дом не принес нам счастья. Я его ненавижу и рад буду от него избавиться.

Эстер вздохнула. Ей неприятно было слышать такие дурные слова о своем доме. И после стольких лет, прожитых в нем, говорить так было вовсе негоже.

Всю зиму Эстер оберегала Уильяма от простуды и не выпускала из дому. Хотя здоровье его и не пошло на поправку, но хуже ему тоже не стало, и Эстер начала тешить себя надеждой, что разрыв сосуда — это еще не чахотка. Однако весной Уильяму пришлось все же заняться делами, и резкие весенние ветры были ему не на пользу. Принимались меры против возобновления с ним контракта, и Уильям решил потягаться со своими противниками. Он нанял адвоката, вложив в это немало денег. Тем не менее в патенте ему было отказано, а северо-восточный ветер не переставал злобствовать, словно поставив себе целью свести Уильяма в могилу. Деньги, вложенные в дом, были безнадежно потеряны, и Эстер с больным мужем на руках стала готовиться к переезду.

Уильям показал себя хорошим мужем, и за эти годы, когда Эстер была хозяйкой «Королевской головы», она знала немало счастливых минут: нет, она никак не могла сказать, что была несчастлива. Только она всегда была против игры на скачках… Да, ведь они и пытались обойтись без этого… Конечно, было в их жизни немало и такого, о чем они не могли не сожалеть… Впрочем, Кетли был всегда немного со странностями, а беда, приключившаяся с Сарой, имела самое малое отношение к «Королевской голове». Ведь они, как могли, старались отдалить ее от этого парня. Она одна повинна в своем несчастье. Есть на свете немало мест похуже, чем «Королевская голова», и Эстер чувствовала, что ей не к лицу поносить свое заведение. Она прожила здесь семь лет; здесь подрастал ее сын — теперь он уже почти юноша и получает хорошее образование. И уж это-то, что ни говори, — только благодаря доходам от «Королевской головы». А вот для здоровья Уильяма, может, оно было и плохо. Ставки, ставки, она уже устала о них думать. И притом эти бесконечные выпивки. Уильям не мог отказываться, когда то один, то другой приглашал его выпить… Эстер на мгновение застыла на месте, и лицо у нее стало испуганное, расстроенное…