Лениво катилась по Стрэнду обычная толпа праздношатающихся; никто никуда не спешил — разве что этот бритый актер, да и тот остановился, чтобы сообщить кому-то, что он прямо из Дворца. Это был Лондон по ту сторону Темзы, Лондон театров, мюзик-холлов, винных кабачков, пивных баров: пестро размалеванные стены домов, огромные золоченые буквы вывесок, в бледном небе над головой — тонкая паутина проводов, под нею — толпы людей, неспешно движущихся кто куда, одни — в сторону кружевного шпиля храма святой Марии, за которым на восточном, похолодавшем небе обозначились островерхие кровли деловой части города, другие — в сторону шпиля храма святого Мартина, господствующего над лесом печных труб на фоне желтовато-розового закатного неба. Рослый полисмен гнал с улицы толпу замызганных мальчишек и девчонок. Нагло отругиваясь, они все же почли за лучшее исчезнуть в переулке. Неожиданно Эстер столкнулась лицом к лицу с какой-то женщиной и узнала Маргарет Гейл.

— Смотрите-ка! Это ты, Маргарет?

— Да, она самая. Что ты тут делаешь? Надоело работать в прислугах? Идем, угощу тебя пивом, старуха.

— Нет, спасибо, Маргарет, я очень рада, что повстречалась с тобой, но боюсь опоздать на поезд.

— Ну нет, так не пойдет, — сказала Маргарет, подхватывая Эстер под руку. — Мы должны выпить по кружке пива и вспомнить старые времена.

Эстер вдруг почувствовала, что упадет в обморок, прежде чем доберется до Ладгейт-хилла, если сейчас же не съест чего-нибудь, и Маргарет решительно повлекла ее за собой через всю пивную и принялась одну за другой отворять все полированные двери кабинок, ища, в какой бы укромный уголок им пристроиться. Разыскав одну пустую кабинку в самой глубине зала, она вошла и придержала дверь, пропуская вперед Эстер.

— Да что с тобой такое? — спросила она с испугом, глядя на побелевшее лицо Эстер.

— Ничего, просто слабость. Весь день ничего не ела.

— Давайте-ка сюда быстрее четыре коньяка и бутылку воды! — крикнула Маргарет бармену и через минуту уже подносила стакан к губам своей подруги. — Целый день ничего не ела, милая? Тогда мы с тобой сейчас перекусим. Я что-то проголодалась. Два раза сосиски и две булочки с маслом! — распорядилась Маргарет.

Поев, подруги принялись беседовать. Маргарет поведала Эстер историю своих злоключений. Барфилды вылетели в трубу. Им крепко не повезло на скачках, пришлось рассчитать прислугу, и тогда Маргарет приехала в Лондон. Каких только мест она не сменила! Кончилось тем, что она понесла от одного из своих хозяев, и ее выгнали из дома взашей. Что же ей оставалось делать? Тогда Эстер рассказала о том, как она потеряла место из-за молодого мастера Гарри.

— И ты так с этим и ушла? Подумать только! Чем порядочней девушка себя ведет, тем хуже с ней поступают, а пойдешь в прислуги, значит, в конце концов останешься без гроша — даже по воскресеньям пообедать будет не на что.

Подруги вышли из пивной, и Маргарет проводила Эстер до Веллингтон-стрит.

— Дальше я не пойду, — сказала она и, указав туда, где Лондон сливался с холодеющим небом, добавила: — Я живу на той стороне, на Стэмфорд-стрит. Может, навестишь меня когда-нибудь, если тебе надоест работать в прислугах? У нас там сдаются очень приличные комнаты.

Теплые солнечные дни сменились непогодой, а Эстер в мокрой, облипающей колени юбке, в тяжелых от грязи башмаках, под зонтиком, с которого струями стекала вода, все продолжала ходить по адресам. Даже погода, казалось, была против нее, — ведь когда идешь наниматься, держись весело, бодро и старайся выглядеть как можно лучше, а легко ли сохранять опрятный, веселый вид, прошлепав две мили под дождем!

Одна хозяйка сказала Эстер, что ей нравятся высокие горничные, другая — что она никогда не нанимает хорошеньких девушек, а в третьем доме, где ее могли бы взять, она сама испортила все дело, неосторожно признавшись, что посещает молельню. Хозяйке же было угодно, чтобы вся ее прислуга посещала только церковь. Постигали ее и другие разочарования: получив письмо, она отправлялась по адресу и выслушивала извинения — им очень понравилась другая девушка, и место, к сожалению, уже занято.

Прошла еще неделя, и Эстер начала относить в заклад платья, чтобы иметь деньги на поездки в Лондон и на марки для конторы по найму. Положение ее становилось день ото дня безнадежней, и бессонными ночами она думала о том, что ей с Джекки снова придется пойти в работный дом. Оставаться дольше у миссис Льюис было невозможно. Миссис Льюис была терпелива и добра, но Эстер задолжала ей уже за две недели. Что же можно было еще предпринять? Эстер слышала о благотворительных учреждениях, но не знала, куда и как обратиться. А ведь ей нужно было так немного денег, совсем немного! Эта мысль сверлила ей мозг. Только чтоб продержаться, пока состоятельные люди вернутся в Лондон.

Однажды миссис Льюис, просматривая для Эстер газеты, наткнулась на объявление, которое, как ей показалось, сулило надежды. Эстер поглядела на последнее пенни, оставшееся от денег, полученных под заклад платья.

— Боюсь, — сказала она, — что и тут будет, как в других местах. Не везет мне.

— Не говори так, — сказала миссис Льюис. — Не вешай носа. Я буду помогать тебе, пока смогу.

Обнявшись, они наплакались всласть, после чего миссис Льюис посоветовала Эстер не отказываться от места, даже если жалованье будет не больше шестнадцати фунтов в год.

— Если беречь каждое пенни, можно отложить кое-что, а если еще хозяйка будет дарить тебе свои старые платья и десять шиллингов на рождество, так, я считаю, ты как-нибудь выкрутишься. Мальчишка не будет стоить тебе больше пяти шиллингов в неделю, пока ты не устроишься на хорошую работу, хоть кухаркой. Ну, запоминай адрес: Мисс Райс, Вест-Кенсингтон, Эвондейл-роуд.

Эвондейл-роуд оказался безвестным закоулком на далекой окраине города — безвестным уже хотя бы потому, что совсем недавно его не существовало вовсе. Строительные леса еще захламляли соседний пустырь, где через несколько месяцев, дабы поддержать престиж Эвондейл-роуд, должен был воздвигнуться красный фронтон и черепичная кровля Летнего театра. Осматриваясь по сторонам, Эстер нигде не могла обнаружить ни малейших признаков вожделенных восемнадцати фунтов в год. Поглядев на жалюзи единственного окна гостиной, она сказала себе: «Сегодня горячее жаркое, на завтра холодные остатки». Она окинула взглядом аккуратно подстриженные худосочные кусты за чугунной решеткой палисадника и крошечные окошечки мансарды и отчетливо представила себе каморку величиной с платяной шкаф, какие обычно отводятся для единственной служанки в такого рода домах.

Пройдя еще несколько шагов, она поравнялась с угловым домом под номером сорок один. Жидкая лесенка и узенький коридорчик лишь укрепили впечатление, которое произвела на нее улица, и ей подумалось, что седая тощая женщина, стоявшая в ожидании у дверей, куда больше подходит к этому окружению, чем она сама. Женщина с опаской поглядела на Эстер и сразу осведомилась, не пришла ли она наниматься; когда же Эстер ответила утвердительно, лицо женщины исказилось, как от боли, и она сказала:

— Что ж, тебя возьмут. А я слишком стара, берут только на поденную. Сколько думаешь просить?

— Меньше чем на шестнадцать мне соглашаться нельзя.

— Шестнадцать! Когда-то и мне столько платили. Теперь бы рада хоть двенадцать получить. Если перевалило за сорок, тут о шестнадцати не мечтай, а я к тому же и зубы потеряла, — значит, еще два фунта долой.

В это время приотворилась дверь, и Эстер услышала женский голос, пригласивший тощую женщину войти. Оставшись одна, Эстер мысленно вознесла богу мольбу о том, чтобы место осталось незанятым. Прошло едва ли больше минуты. Тощая женщина появилась в дверях; в глазах у нее стояли слезы, и, проходя мимо Эстер, она шепнула:

— Ничего не вышло. Я ведь тебе говорила: слишком стара, гожусь только на поденную.

Краткость оказанного тощей приема поразила Эстер, и, приготовившись встретиться с весьма суровой хозяйкой, она была приятно удивлена, увидев перед собой стройную худощавую даму лет тридцати семи и встретив доброжелательный взгляд небольших серых глаз, говоривший о мягкости характера. Хозяйка принимала ее в своем кабинете. На большом письменном столе, заваленном бумагами и книгами, стояли хризантемы в высоком стеклянном бокале. На стенах, оклеенных серыми обоями с красивым рисунком, висело несколько гравюр; в углу помещался книжный шкаф. Вместо обычных раздвижных дверей комната была перегорожена занавеской из бус.