— Господи, ну и работка! — сказала одна из сиделок. — Подержи-ка такую — все руки оттянет. А ведь каждая норовит проторчать здесь целый месяц, а то и больше.

Эстер была крепче и одевалась без помощи сиделок, и вторая сиделка сказала:

— Ты погляди, какая сильная, тебя бы надо выписать еще два дня назад.

— Грубые вы животные, вот вы кто, — пробормотала Эстер. Потом, повернувшись к экономке, она сказала: — Вы же обещали подыскать мне место кормилицы.

— Верно, обещала, но сегодня утром я получила от этой дамы, которой хотела тебя рекомендовать, письмо: она пишет, что уже взяла себе кормилицу.

— А меня вы не можете пристроить в кормилицы? — спросила соседка Эстер. — Это избавило бы меня от работного дома.

— Ну, что мне с вами со всеми делать! Все вы так бы и лежали в больнице по месяцу, чтобы вас тут кормили-поили, а потом подавай вам место кормилицы и жалованье фунт в неделю.

— Так ведь я бы нипочем не отдала сестре два фунта, если бы вы не пообещали устроить меня на место, — возмущенно сказала Эстер.

— Мне, право, жаль, что я должна тебя выписать, — сказала экономка. — Я бы с удовольствием подержала тебя еще, но только никак невозможно. А насчет места я постараюсь, похлопочу. То место, что я для тебя намечала, как видишь, уже занято, но скоро подвернется что-нибудь другое, и я сразу же тебя устрою. Дай мне твой адрес. Можешь на меня положиться, долго ждать не придется. Я вижу, что ты еще очень слаба. Может, послать сиделку проводить тебя? Да, лучше пускай проводит, а то ты, не ровен час, еще упадешь и ушибешь ребенка. А мальчишка у тебя чудесный, право слово.

— Да, он правда очень хороший. Мне кажется, я умру, если придется с ним расстаться.

Сиделка подхватила Эстер под руку, и они спустились по каменной лестнице. Около десятка несчастных женщин с младенцами на руках уже стояли за дверью лечебницы. Одни прислонились к колоннам, другие цеплялись за ограду. Резкий ветер норовил сорвать с них шляпки. В своих темных, обтрепанных платьях они походили на полумертвых мух, выползших погреться на послеполуденном октябрьском солнце.

— С непривычки, после теплой комнаты, этот ветер прямо с ног валит, — сказала какая-то женщина, стоявшая рядом с Эстер. — Я до того ослабела, ребенка руки не держат. Не знаю, как доберусь в такую даль, до Эджуэйр-роуд. Там проходит мой омнибус. А тебе не по дороге со мной?

— Нет, мне здесь рядом, за угол.

Волосы у нее висели космами, лицо осунулось, под глазами залегли синяки, кожа на руках потрескалась, и во всем теле была такая слабость, что оно стало словно кисель. Ребенок высасывал из нее последние силы, и с каждым днем мужество оставляло ее; нездоровье и слабость сломили ее дух, и она уже не решалась заглядывать в будущее. В этом болезненном состоянии она пробыла целую неделю, не находя в себе силы думать ни о чем. Миссис Джонс была очень добра к ней и брала с нее всего десять шиллингов в неделю за жилье и стол, но для Эстер и это была огромная сумма, — ведь у нее оставалось всего два фунта и пять шиллингов, после чего ей грозил работный дом, и она остро осознала это в ту минуту, когда миссис Джонс спросила у нее деньги за первую неделю. Десять шиллингов ушли; оставался один фунт пятнадцать шиллингов, а она была еще так слаба, что едва могла подняться по лестнице. Но будь она даже слабее вдвое, будь она даже так слаба, что ей пришлось бы ползти по улице на четвереньках, все равно она должна была добраться до больницы и вымолить у экономки место кормилицы. Дождь лил как из ведра, и миссис Джонс твердила, что это чистое безумие — выходить в такую погоду, однако Эстер понимала одно — надо идти. До больницы было всего несколько сотен ярдов, но Эстер минутами хотелось лечь на тротуар и умереть. А в больнице ее не ожидало ничего, кроме разочарования. Как жаль, что она не пришла раньше. Две знатные дамы приехали вчера и забрали двух женщин. Такой случай может теперь не скоро представиться. «Не скоро! — подумала Эстер. — Зато скоро мне придется проситься в работный дом». Она напомнила экономке ее обещание и полумертвая вернулась домой. Миссис Джонс помогла ей переодеться и всячески старалась подбодрить. Эстер обратила на нее исполненный безнадежности взгляд и, присев на край постели, приложила ребенка к груди.

Еще одна неделя осталась позади. Эстер ходила теперь в больницу каждый день, но запросов на кормилицу больше не поступало. У Эстер оставалось уже всего несколько шиллингов, и она старалась примириться с мыслью, что ей придется воспользоваться жестоким гостеприимством работного дома. Она говорила себе, что могло бы быть и хуже, но при мысли о работном доме вся душа у нее переворачивалась. Однако она понимала, что должна поступить так, как лучше для ребенка. Не раз задавала она себе вопрос: чем все это может кончиться? И чем больше она об этом думала, тем безнадежней представлялось ей будущее. Однажды ее тяжкие думы были прерваны шумом шагов на лестнице: мисс Джонс спешила сообщить ей, что из больницы пришла какая-то дама, которой нужна кормилица. На даме было элегантное коричневое шелковое платье; она с ужасом обвела глазами убогую комнатку с грязным окном, отставшими от сырости обоями, грубой домотканой дорожкой на полу… Эстер поднялась с кровати и с изумлением уставилась на нарядную даму. Дама была среднего роста, худощава, у нее было длинное лицо, нос с горбинкой, колючие глаза и неприятный голос.

— Вы та самая молодая особа, которая ищет место кормилицы?

— Да, мэм.

— Вы замужем?

— Нет, мэм.

— Это ваш первый ребенок?

— Да, мэм.

— Жаль! Впрочем, это не так важно, если вы и ребенок здоровы. Покажите мне вашего ребенка.

— Он сейчас спит, мэм, — сказала Эстер, откидывая простынку. — Это самый здоровый ребенок на свете.

— Да, с виду он действительно вполне здоров. У вас много молока?

— Да, мэм.

— Пятнадцать шиллингов на всем готовом. Устраивает это вас?

— Я рассчитывала получить фунт в неделю.

— Но это же у вас первый ребенок? Следовательно, пятнадцать шиллингов вполне достаточно. Разумеется, я могу взять вас лишь в том случае, если доктор поручится, что вы здоровы. Я попрошу его освидетельствовать вас.

— Хорошо, мэм. Я буду рада поступить к вам.

— Значит, вопрос решен. Вы можете сразу пойти со мной?

— Я должна сначала пристроить моего ребенка, мэм.

— Я понимаю, но мой ребенок не может ждать.

— Мне очень жаль, мэм, но я не могу бросить моего ребенка на улице.

Дама нахмурилась. Потом, как видно, что-то обдумав, сказала:

— Ну конечно, вы должны позаботиться о своем ребенке; надеюсь, вы все устроите как должно. Скажите женщине, которая будет за ним ходить, что я хочу, чтобы мне его показывали раз в три недели. Так будет лучше, — пробормотала она про себя, — ведь двое уже умерли.

Эстер была счастлива, что не потеряла вожделенного места из-за своего неосторожного резкого ответа, и уже прикидывала в уме, в чьи бы руки ей лучше отдать ребенка.

— Вот моя визитная карточка, — сказала дама. — Меня зовут миссис Риверс. Керзон-стрит, Мейфэр. Приходите завтра после обеда — если, конечно, заключение доктора будет положительным. Вот вам шиллинг и шесть пенсов на извозчика.

— Очень признательна, мэм.

— Я буду ждать вас к четырем часам, не позже. Надеюсь, что вы меня не подведете. Не забудьте, моему ребенку нужно молоко.

Когда миссис Риверс ушла, Эстер стала держать совет с миссис Джонс. Теперь вся трудность заключалась в том, чтобы пристроить ребенка. Было уже два часа пополудни. Малыш крепко спал. Еще часа три-четыре он есть не запросит. Эстер надо было надеть жакетку и шляпу и, не мешкая, отправиться по адресам. Миссис Джонс дала ей адрес одной вполне достойной женщины, которая бралась ухаживать за младенцами. Однако оказалось, что эта женщина выкармливает близнецов и не в состоянии взять на себя заботу еще об одном ребенке. Эстер обошла множество адресов, и везде по той или иной причине ее ждала неудача. Наконец поиски привели ее в Уондсуорт, в маленький непроезжий тупичок, где стояло четыре ветхих домишка и навес для угля. Сломанный деревянный забор огораживал крохотный дворик, расположенный ниже уровня улицы; несколько деревянных ступенек вели в полуподвал. На противоположную сторону улицы выходили зады каких-то конюшен. Дул резкий ветер, на сеновалах скрипели ржавые петли ставен. Трое крошечных ребятишек играли на крыльце, самый маленький из них был привязан к стулу. Невысокая толстая женщина вышла из кухни навстречу Эстер. Засаленный передник обтягивал ее объемистый живот, бесцветные волосы были собраны в пучок на макушке.