— Завтра тебе больше повезет, — сказала Эстер. — Не могут фавориты без конца приходить первыми. Расскажи мне про Рыжего.

— Да нечего в общем-то рассказывать. Мы немного поболтали. Ему все известно насчет этой маленькой сделки, ну, насчет пятисот фунтов, понимаешь, и он посмеялся от души. Пегги вышла замуж. Позабыл, как зовут этого субъекта.

— За того самого, которого ты спустил с лестницы?

— Нет, за другого. Чудно, право слово. А впрочем, что мне. Рыжий тебя сразу вспомнил, пожелал нам счастья, взял наш адрес и сказал, что, если сможет, забежит повидаться с тобой сегодня вечером. Верно, дела у него не очень-то хороши, иначе он не держался бы так, запанибрата. Потом я видел Джимми Уайта — ты помнишь крошку Джимми, мы прозвали его Демоном — ну, того, что выиграл Кубок Стюартов на Серебряном Копыте? Помнишь, ты еще влепила ему оплеуху за обедом в первый день твоего приезда?

— Это было на второй день.

— Да, верно, на второй. В первый день ты повстречалась мне на аллее; я стоял возле ограды, курил трубку, а ты идешь с тяжелым узелком в руках и спрашиваешь, как пройти к дому. Я тогда еще не был у них на службе. Да, черт побери, как летит время! Ведь прямо словно вчера все было… И надо же повстречать тебя снова, когда ты на минутку выбежала из дома за пивом, а теперь вот мы с тобой муж и жена и сидим рядком в нашем собственном доме!

Уже почти год, как Эстер стала хозяйкой «Королевской головы». Первая супруга мистера Лэтча без всяких затруднений добилась развода, а Эстер мало-помалу начала понимать еще задолго до того, как они с Уильямом однажды завернули в ближайшую брачную контору и вышли оттуда законными супругами, что судьба послала ей совсем неплохого мужа.

Чарльз заглянул в дверь.

— Там мистер Рэндел, сэр, он хочет поговорить с вами.

— Хорошо, — сказал Уильям. — Скажи ему, что я сейчас приду. — Чарльз ушел. — Боюсь, — сказал Уильям, понизив голос, — что у старика плохи дела. Он уже давно ни у кого не служит, и ему теперь нелегко будет снова устроиться на место. Только начни стариться, и на тебя уже никто смотреть не хочет. Мы с ним оба сейчас вроде как не у дел.

Мистер Рэндел сидел у стены в своем излюбленном углу, покуривая трубку. На нем был длинный сюртук, несколько утративший первоначальную форму; во всей его внешности заметны были трогательные попытки сохранить былую респектабельность. Однако края его круглой шляпы засалились, тулья пропылилась и побурела, рубашка, хотя и чистая, не была накрахмалена, худую шею обвивал ветхий черный шелковый шарф; словом, он имел вид типичного старого слуги, оставшегося без места, — старого слуги, услуги которого никому уже больше не нужны.

— Черт знает, как не повезло мне нынче в Ньюмаркете, — сказал Уильям, — фавориты так и перли к финишу одни за другим.

— Я видел, что все фавориты приходят первыми. Но я кое-что узнал — про одну темную лошадку, ее готовят к призу для старшего возраста. Сегодня утром получил письмо. Решил заглянуть, поделиться с тобой новостью.

— Очень признателен, старина, но мне не положено интересоваться этими вещами. Букмекер не должен принимать во внимание сведения такого рода, пусть даже самые что ни на есть проверенные… Но все равно, большое вам спасибо, старина. Что вам налить?

— А я еще не прикончил свою кружку… — И он осушил ее до дна.

— Повторить? — спросил Уильям.

— Да, пожалуй!

Уильям налил две кружки портера.

— За удачу! — Оба кивнули друг другу, выпили, и Уильям обернулся к группе мужчин, расположившихся в другом конце стойки.

— Послушай, — сказал Джон Рэндел, тронув Уильяма за плечо. — Это верняк, какой только раз в жизни бывает. Я не забыл свой долг тебе, и если на этот раз все пойдет как надо, я смогу расплатиться с тобой. Принимай ставки, хоть двадцать соверенов к одному, а сам ставь на… — Старик Джон оглянулся по сторонам, убедился, что никто не может подслушать, и, наклонившись к Уильяму, шепнул ему на ухо кличку лошади. Уильям рассмеялся.

— Раз уж вы так уверены в этой лошади, — сказал он, — я, кабы мог, скорее одолжил бы вам соверен, чтобы вы поставили на нее еще у кого-нибудь.

— А ты можешь одолжить мне соверен?

— Одолжить вам соверен, когда пять фаворитов один за другим взяли все первые призы! Да вы, видать, принимаете меня за барона Ротшильда. Если у меня пивная, так вы что, думаете — я деньги кую? Так я их не кую. Нам они здесь достаются тоже не легко. Вы можете этому не поверить, но вам ли не знать, что лучших напитков, чем у нас, не сыщешь ни в одной пивной во всей округе.

Старик Джон слушал с безразличием человека, целиком поглощенного одной-единственной страстью и не способного заинтересоваться ничем другим. Эстер начала расспрашивать его о жене и детях, но разговоры такого рода всегда были ему неприятны, и он постарался отделаться несколькими фразами. А как только Эстер отошла, он наклонился к Уильяму:

— Одолжи мне двенадцать фунтов, проценты — десять шиллингов. Я сумею выплатить, не беспокойся. На Оксфорд-стрит открывается новый ресторан, им понадобится метрдотель, и я хочу предложить свои услуги.

— Вы-то хотите, а вот захотят ли они? — напрямик спросил Уильям. Ему совсем не хотелось обижать старика, но по натуре он был человек грубоватый и простой, и деликатности в нем было не больше, чем в табуретке.

Худой подбородок исчез в недрах ненакрахмаленного воротника и старомодного шарфа; старый Джон продолжал посасывать свою трубочку, и никому не было до него дела. Эстер поглядела на старика. Она видела, что счастье повернулось к нему спиной, и ей вспомнилась высокая, бледная печальная женщина, плакавшая на морском берегу, где она встретила ее в тот день, когда Серебряное Копыто выиграл Кубок. Где-то она теперь ютится и что с ней сталось? — думала Эстер. И что сталось с ее сыном, которому Джон Рэндел не разрешал идти в услужение к Барфилдам, считая, что он заслуживает лучшей участи?

Один за другим начали появляться завсегдатаи. Эстер встречала их кивком и приветливой улыбкой. Она разливала пиво по кружкам, держа сразу две кружки в одной руке, потом взяла два маленьких градуированных стаканчика — один побольше, другой поменьше — и отмерила виски. Она уже изучила вкусы своих клиентов, и если ей случалось ошибиться, бормотала себе под нос: «Вот дуреха!» — и очень позабавила мистера Кетли, забыв, что он любит брать сразу бутылку. Он был один из немногих посетителей «Королевской головы», который мог позволить себе пить дорогое виски.

— Мне пора бы уж запомнить, — виновато сказала Эстер.

— Ничего, грех да беда на кого не живет, — отвечал торговец маслом. Он был маленький, тощий, довольно жалкий с виду: желтоватый, болезненный цвет лица, белокурая бородка, бесцветные глаза, вечно встревоженный взгляд, беспокойные движения узких костлявых рук… Он всегда казался каким-то удрученным и то и дело приподнимал шляпу и вытирал платком высокий потный лоб и лысину. Рядом с ним стоял Джорнеймен, являвший собой полную противоположность Кетли, — высокий, ширококостный мужчина с продолговатым смуглым лицом и решительными манерами отставного офицера. Он покусывал кончик каштанового уса, держа в волосатой руке стакан виски с содовой. На нем был поношенный черный сюртук, под мышкой торчала газета. Кетли и Джорнеймен придерживались прямо противоположных методов игры на скачках. Кетли верил в сны и предзнаменования… Джорнеймен работал клерком в районном муниципальном бюро и черпал свои сведения из официального скакового бюллетеня: он руководствовался им во всех своих действиях и не придавал значения всевозможным слухам, постоянно циркулирующим по поводу результатов предварительных испытаний. Конечно, на официальные данные тоже полностью полагаться нельзя, говорил он, но если у человека есть голова на плечах и он помнит все предыдущие скачки и умеет сопоставлять, официальный бюллетень ему не повредит, надо только уметь им пользоваться. В игре на скачках, говорил Джорнеймен, все дело в правильном расчете, и он от души презирал тщедушного, робко улыбающегося Кетли и старался задеть его при каждом удобном случае. Но Кетли, несмотря на свою жалкую внешность, был не лишен известного мужества, и постоянные схватки между этими двумя противниками служили неиссякаемым источником развлечения для посетителей «Королевской головы».