Э. Лённрот перед поездкой к вепсам в письме от 2 июля 1842 г. сообщает А. Шёгрену о том, что тешит себя надеждой «создать сравнительную грамматику финского, олонецкого (ливвиковского), вепсского, эстонского и лопарского языков». В путевых заметках и письмах Э. Лённрота особенно интересны его суждения об языковой ситуации у вепсов. Они отражают представления автора о ценности народной культуры и языка, часто неосознаваемые его носителями. Он с горечью отмечал:
«Где уж им догадаться, какие преимущества скрыты в возможности говорить на родном языке, который считается непреложным даром природы». Его размышления о причинах и ходе обрусения вепсов и сейчас остаются актуальными для многих малочисленных народов.
В уездных городах Лодейном Поле, Вытегре и Белозерске, как пишет Э. Лённрот, «по триста - четыреста человек говорят по-чудски, или на вепсском языке». Первая встреча в июле 1842 г. с вепсами, проживавшими в Исаевской волости Вытегорского уезда, в отдалении от центра вепсских поселений, произвела на него тягостное впечатление. В двенадцати небольших деревнях исаевских вепсов, как и в большинстве вепсских поселений, находящихся на окраинах вепсской земли или оказавшихся островком среди русского окружения, процессы обрусения были особенно заметными. Э. Лённрот пишет, что «из них лишь в пяти наряду с русским говорят и на вепсском, а в остальных этот язык уже вымер. А поскольку нынче в этих пяти деревнях даже дети разговаривают между собой по-русски, нетрудно предугадать, что через столетие и вепсский язык будет лишь как предание о том, что когда-то в прежние времена их прадеды общались на каком-то другом языке, отличном от русского».
Рис. 33. Элиас Лённрот, создатель Калевалы, профессор финского языка
Эти наблюдения и дали ему основания для весьма пессимистических прогнозов о будущем вепсского языка. Говоря о причинах обрусения вепсов, он отмечает, что к забвению вепсами родного языка ведет не столько знание ими русского языка, хотя и вызываемое необходимостью общения с соседями, сколько мнение, что чужой язык лучше родного, и «от него большая польза, а от вепсского никакой ...И там, где обстоятельства способствуют тому, начинает действовать эта школа, выполняющая свою задачу без учителей, учебников, словарей и хрестоматий, причем намного успешней, чем это могли бы сделать все знатоки языков и грамматик, поскольку им все же редко удается добиться того, чтобы человек забыл родной язык или стал относиться к нему с неприязнью».
В рассуждениях Э. Лённрота о причинах перехода вепсов на чужой язык уже тогда подчеркивалась особая роль субъективных факторов на жизнеспособность языков меньшинств. Современная социолингвистика, признавая важность внешнего влияния - экономической, культурной и политической ситуации в стране на миноритарные языки, все больше внимания уделяет субъективному восприятию своего языка его носителями, их желанию сохранять или не сохранять родной язык, наличию или отсутствию веры в необходимость его существования. Именно они оказываются решающими для будущего таких языков, даже если сохраняется достаточное число его носителей.
Э. Лённрот подчеркивал важность для любого народа наличия письменного языка и писал, что «отсутствие письменности и официального использования языка ускоряет его гибель, подобно тому, как отсутствие фундамента и угловых камней сказывается на прочности дома. Основу языка составляет литература, которая способствует его длительному сохранению, и если она не сумеет предотвратить исчезновение языка, то все же сохранит в себе его прекрасные приметы».
В замечании Э. Лённрота об обстоятельствах, порождающих у меньшинств смену родного языка на более престижный язык доминирующего общества, отмечается условность «добровольности» этого процесса. Ответственность за сохранение языков «подчиненных» народов Э. Лённрот возлагал и на представителей господствующего сообщества. Отмечая, что даже просвещенные норвежские священники усиленно пытаются заставить лопарей и финнов в норвежском Финмарке читать по-норвежски, Э. Леннрот в укор своим сородичам ставит стремление уже более ста лет превратить лопарей в финнов, не задумываясь над тем насколько противоестественны попытки отчуждения народа от его родного языка:
«Сколько же еще веков должно пройти на земле, чтобы человек в своем культурном развитии достиг не только понимания того, чтобы считать свой родной язык самым лучшим, но и признания за другими народами такого же права, и ни уговорами, ни силой не пытался бы заставить их менять свой язык на чужой.
Несколько недель Э. Лённрот провел у вепсов на Ояти, где вепсский язык в то время являлся основным и даже единственным средством общения между своими сородичами. Здесь он вел сбор материала по грамматике и словарю вепсского языка, записал несколько сказок, пословиц и загадок, которые вошли как языковой материал в его диссертацию. На их основе в 2006 г. Фондом «Юминкеко» в Петрозаводске был издан иллюстрированный сборник сказок для детей.
По материалам Э. Лённрота и его последователя А. Алквиста, побывавшего у вепсов в 1855 г., появились работы о вепсском языке венгерских исследователей Пала Хунфалви (1875 г.) и Йожефа Синнеи (1881 г.). В 1890 г. по итогам поездки к исаевским вепсам в 1887 г. вышла работа Я. Базилера.
После некоторого перерыва с конца 1880-х гг. возобновились поездки финских учёных к вепсам. К ним выезжали языковеды Эмиль Нестор Сетяля (1889 и 1916 г.) и Лаури Кеттунен (1917-1918 и 1934 гг.). Э. Н. Сетяля и А. О. Вяйсянен в 1916 г. записали на фонографе игру на кантеле, хотя еще в 70-е гг. XIX в. В. Н. Майнов написал, что «особый народный инстумент совершено исчезает теперь точно так же, как и название его - кантелет (рис. 34). В настоящее время известен в Лодейнопольском уезде только один человек, умеющий делать кантелет и играть на нём».
В 1927 г. З.П. Малиновской удалось привезти из поездки к приоятским вепсам кантеле, которое сейчас хранится в Российском этнографическом музее (далее - РЭМ).
Рис. 34. Игра на кантеле (фото А. О. Вяйсянена, 1916 г.)
Работы финских ученых заложили прочный фундамент в области исследования вепсского языка. Своеобразие вепсского языка воспринималось ими как показатель его архаичности, они подчеркивали важность его изучения для выявления ранних этапов финского языка, а позднее и для сравнительного финно-угорского языкознания. Об этом писал и Э. Леннрот: «Этот язык не безыинтересен, исследователь финского языка найдет в нем. немало материала, подтверждающего его теоретические предположения». Такой взгляд на вепсский язык одновременно способствовал формированию в науке мнения о вепсском языке как остановившемся в своем развитии. Л. Кеттунену принадлежит часто повторяемое в литературе высказывание о вепсском языке как первооснове - «санскрите» - среди прибалтийско-финских языков.
Важным итогом первых исследователей вепсов и их языка стало установление их этнонима. Ссылаясь на исследования А. Шёгрена, Д.И. Языков уже в 1840 г. в своем обзоре о финских жителях Санкт-Петербургской губении впервые для русского читателя приводит сведения о вепсах и названии их языка как вепсского: «Места по р. Ояти называются от самой тамошней Чуди, по крайней мере часть, Вепса, а от некоторых Карелов, которым тамошняя Чудская страна несколько известна, Ojati laiten Wepsa, m.е. Вепса, живущих около Ояти. Наречие сих Вепсян, для отличия от Чудских языков, населяющих другие места, называется Wepsan Kieli». Этноним vepsä обнаружил также и А. Алквист в своей поездке у вепсов на Ояти, а Э.Н. Сетеля в 1916 г. у южных вепсов в форме bepsläine. В русскую этнографическую науку он вошел благодаря работам В.Н. Майнова, в которых он напрямую связывает вепсов и летописную весь, хотя и продолжает называть их в своих работах как вепсянами, так и чудинами.
