— Купите выигрышные номера лотереи святой гильотины! Купите! Купите!

— Закройте окно! — произнёс с нетерпением Робеспьер.

Морис подбежал к окну и воскликнул:

— Пришёл Герон с тремя неизвестными!

На всех лицах выразилось удивление. Только Робеспьер знал, в чём дело, и спокойно сказал:

— Я послал за ним, и он привёл негодяя, который нарушил порядок на вчерашнем празднике.

— А, шуан, наделавший шуму на площади Революции! — воскликнули в один голос дамы и стали с любопытством смотреть на дверь, в которую постучались.

— Войдите, — произнёс Дюплэ.

Герои появился на пороге и почтительно поклонился.

— Обвиняемый с вами? — спросил Робеспьер нервно.

Полицейский агент утвердительно кивнул головой и по приказанию Робеспьера велел двум сторожам ввести в комнату Оливье, бледного, утомлённого, со связанными руками. Он не сопротивлялся и как бы привык к своей роли жертвы.

— Красивый мальчик! — сказала вполголоса госпожа Леба.

Робеспьер издали осмотрел юношу с головы до ног и, не подходя к нему, спросил Герона:

— Что вы узнали о нём?

Оказалось, что о нём собрали очень мало справок. В первые минуты ареста юноша проговорился, что его мать и невеста были в тюрьме, и он боялся, что их приговорят к казни. Но с тех пор он не промолвил ни слова. Единственные сведения, имевшиеся о нём, были доставлены госпожой Легран, содержательницей меблированных комнат на улице Роше. Узнав о его аресте, она заподозрила своего жильца и, явившись в полицию, действительно признала, что это был Жермен, ученик слесаря, поселившийся у неё за два дня перед тем.

— Где его бумаги? — спросил Робеспьер.

— У него нет никаких. Даже нет паспорта.

При нём оказалось лишь немного денег в кошельке, связка ключей и бумажник.

Всё это Герои положил на стол.

— А оружия у него не было? — и, получив утвердительный ответ, Робеспьер прибавил: — Развяжите ему руки; мы посмотрим, похожи ли они на руки рабочего.

Дюплэ взглянул на них и объявил, что эти руки могли принадлежать рабочему, так как они, очевидно, привыкли обращаться с деревом и железом.

— Но, может бить, он бывал на войне? — сказал Неподкупный. — Может быть, это шуан и явился из Вандеи, чтобы убить меня в суматохе во время праздника?

Женщины вскрикнули от ужаса и прибавили в один голос:

— Конечно, у него есть сообщники.

— А вы осмотрели комнату, которую он занимал? — спросил Робеспьер.

— Конечно, — отвечал Герои, — но там нашли только одежду и мешок, который я не смел открыть без вас.

— Давайте его сюда, — сказал Робеспьер, — и откройте поскорее.

Герои приказал принести из передней дорожный мешок и открыл его одним из ключей из связки, найденной в кармане Оливье. В мешке оказалось бельё, туалетные принадлежности, шкатулка из слоновой кости в серебряной оправе и бумажный свёрток, в котором оказались золотые монеты. Пока дамы осматривали шкатулку, а Дюплэ считал деньги, приговаривая, что ученик слесаря был богаче его, Герои продолжал обыскивать мешок.

— Тут есть письма, — сказал он.

— Отдайте их Леба, — отвечал Робеспьер и, обращаясь к нему, прибавил: — Просмотрите письма у лампы и передайте мне их содержание.

В эту минуту Герои нашёл в мешке золотой медальон, украшенный мелкими жемчужинами. Его открыли, и в нём оказались белокурые волосы и две буквы: Т. П.

— Это настоящий жемчуг! — заметила госпожа Дюплэ.

Всё это время Оливье сохранял хладнокровное равнодушие, которое наконец вывело из терпения Робеспьера.

— Никто меня не уверит, — произнёс он иронически, — что столько денег и настоящий жемчуг принадлежат ученику слесаря.

Герои заметил, что он, может быть, украл их, но Оливье молча пожал плечами. Когда же Дюплэ поддержал мнение Герона, то он не выдержал и воскликнул:

— Всё это принадлежит мне, и если вы хотите знать, то я — аристократ, роялист и шуан!

— Наконец-то он сознался! — воскликнули в один голос все мужчины.

— Если я сознался, — продолжал юноша, — то отправьте меня поскорее на эшафот, мне всё это ужасно надоело!

Но Робеспьер спокойно сказал ему, что нечего торопиться и прежде надо узнать его имя и имена его сообщников.

— Моего имени я никогда не скажу, а сообщников у меня нет, хотя, конечно, вы можете их создать сколько угодно.

В это время Леба окончил чтение найденных писем и подошёл к Робеспьеру. Все эти письма были написаны два или три года тому назад, и в них не было ничего важного. Два письма были подписаны Терезой, вероятно, сестрой или невестой обвиняемого.

— Так медальон принадлежит ей, — воскликнула Виктория, — на нём буквы Т. П.

— Третье письмо, — продолжал Леба, — подписано: «Твоя мать». В нём высказываются горячие материнские чувства, и стиль письма обнаруживает, что оно писано аристократкой. Только четвёртое письмо, помеченное 1791 годом, даёт кое-какие, хотя и смутные сведения. Оно адресовано молодому человеку, тогда ещё студенту, по-видимому, его дедом и крёстным отцом, так как в нём говорится: «Я ожидаю тебя завтра, это наш общий праздник, день святого Оливье».

— Так его зовут Оливье? — спросил Робеспьер, смотря на юношу.

— «Я не пришлю за тобой лакея, — продолжал читать письмо Леба, — потому что тебе пятнадцать лет, и ты можешь путешествовать один». А так как письмо писано в мае 1791 года, — прибавил от себя Леба, — то молодому человеку теперь девятнадцать лет.

— Да, да, ему должно быть девятнадцать, — произнёс Робеспьер с каким-то странным смущением, — продолжайте, продолжайте!

— «Моя карета будет тебя ждать у нашего дома на улице Лион».

— На улице Лион? — повторил Робеспьер, не спуская глаз с юноши. — Продолжайте, продолжайте...

— «Бенуа...»

— Привратник Бенуа, — перебил его Робеспьер.

Леба посмотрел на него с удивлением, но не сказал ни слова и продолжал чтение письма.

— «Бенуа откроет тебе ставни в маленькой комнате, которая рядом с моим кабинетом. Ты вынешь из шкафа, на котором стоят бюсты Цицерона и Сократа, и привезёшь мне X и XI тома больших in-folio в красном сафьянном переплёте под заглавием...»

— «Парламентские постановления»! — воскликнул Робеспьер, к общему удивлению всех присутствовавших, не исключая и Оливье.

— Это верно, тут написано «Парламентские постановления», но как же вы это знаете?

— Очень просто, — отвечал Робеспьер, не спуская глаз с Оливье и стараясь скрыть своё волнение, — я часто видел эти книги в библиотеке советника парижского парламента де Понтиви, деда этого молодого человека.

Оливье смертельно побледнел и схватился за стул, чтобы не упасть. Он чувствовал, что его мать погибла.

— Вы знаете его семью и расскажете нам его историю! — воскликнула в один голос вся семья Дюплэ, устремляя на юношу любопытные взгляды.

— Да, знаю и расскажу вам всё, — отвечал Робеспьер, — но прежде мне надо поговорить с ним наедине. Нас тут слишком много. Я вас потом позову, Герои, вы можете подождать во дворе со своими помощниками.

Все удалились, несколько разочарованные, особенно женщины. и недоумевая, чем всё это кончится.

Видя, что Леба также направляется к двери, Робеспьер сказал:

— Не уходите, вы можете мне понадобиться.

Оставшись втроём, Робеспьер вздохнул свободнее.

Перед ним был его сын. Злоба, овладевшая им, совершенно исчезла при этом неожиданном открытии, но он всё-таки сохранил суровый вид, несмотря на сильное душевное волнение, с которым он едва мог справиться. Инстинктивно он сказал Оливье:

— Садитесь.

Юноша не обратил никакого внимания на это слово, и даже когда Робеспьер повторил его дрожащим мягким голосом, то он не двинулся с места, не произнёс ни слова. Видя, что Леба пожал плечами, Неподкупный объяснил, не спуская глаз с Оливье, что он, естественно, был расположен к внуку человека, у которого он был секретарём.

Юноша вздрогнул.

— Так вам никогда не говорили об этом? — продолжал Робеспьер. — Впрочем, это понятно. Ваша семья ненавидит меня, не правда ли? Но это не причина забывать время, проведённое в доме Понтиви, — прибавил он, обращаясь к Леба. — Я не могу забыть, сколько счастливых вечеров и приятных обедов я провёл, сидя рядом с матерью этого молодого человека.