— Ну, нам пора расстаться, но смотрите, ни слова о нашем свидании. Я, конечно, могу рассчитывать на ваше молчание, так как в противном случае я могу вас обвинить в подкупе, и вы знаете, чем это кончится.

Воган отвечал, что он сохранит тайну и, чтобы уничтожить всякое подозрение, поедет в Лондон через Женеву. Хотя он видел по волнению Робеспьера, что было не время просить его о чём-нибудь, но он всё-таки намекнул, что желал бы отправиться в Лондон с одной дамой и её сыном и дочерью. Робеспьер наотрез отказал в выдаче паспортов и прибавил, что в такие смутные времена было небезопасно ехать вчетвером, и затем он прибавил, что если эта дама явится к нему, спустя несколько дней после отъезда Вогана, то он с удовольствием прикажет выдать ей паспорт и почтёт себя счастливым оказать услугу семье, которой интересуется мистер Воган. Но последний отказался от этого предложения и, простившись с Робеспьером, быстро удалился.

Оставшись один, Робеспьер предался сомнениям и подозрениям. Какой это дамой интересовался англичанин? Значит, у него были во Франции друзья и он мог рассказать о своём свидании в лесу. Робеспьер немедленно позвал своих охранников и сказал одному из них, Дидье, который играл при нём роль Тристана Схимника.

— Пошлите поскорей тайного агента за этим человеком, и пусть проследят каждый его шаг в Париже.

— Это необходимо, — отвечал Дидье, — означенный человек очень подозрителен.

— Отчего? — воскликнул с удивлением Робеспьер.

Дидье отвечал, что, по словам одного из его сыщиков, карауливших в окрестностях, собеседник Робеспьера прежде свидания с ним виделся с какой-то дамой, которая убежала в свой дом, находящийся недалеко отсюда.

— Как! — воскликнул Робеспьер со страхом. — Третье лицо знает о моём свидании с англичанином? Арестуйте тотчас эту даму.

— Но их двое: мать и дочь.

— Арестуйте обеих и ещё мужчину. У этой дамы должен быть сын.

— Но он теперь не дома.

— Так арестуйте его, когда он вернётся.

Дидье отдал приказание своему товарищу и вернулся к Робеспьеру.

— А в какую отвезти их тюрьму?

— В какую хотите, только поскорее арестуйте. Но более ни слова, вот мои друзья.

Послышались звон колокольчика и удары кнута, а потом весёлые голоса и громкий смех. Прежде всего показался хромой человек, который медленно шёл, опираясь на палку, а вокруг него весело скакала собака Робеспьера. Это был племянник Дюплэ Симон, с деревянной ногой. Служа волонтёром в 1792 году, он потерял ногу в сражении при Вальми и теперь находился в отставке, получал небольшую пенсию и исполнял должность секретаря Робеспьера.

— Здравствуйте, Робеспьер, долго вы нас ждёте?

Робеспьер только что хотел ответить, что он только сейчас пришёл в лес, но его избавили от этой лжи крики, раздавшиеся в нескольких шагах от него:

— Здравствуйте, Максимилиан! Доброе утро, друг!

Вся семья Дюплэ показалась в телеге, запряжённой уставшей, изнурённой лошадью. Старик Дюплэ без сюртука и с красным вспотевшим лицом вёл под уздцы лошадь, так как тропинка была усеяна кореньями, а его сын Морис, мальчик лет пятнадцати, бежал подле, отгоняя веткой мух. Сзади подталкивал тележку хорошо одетый господин. Это был Леба, товарищ Робеспьера по конвенту и Комитету общественной безопасности, муж одной из дочерей Дюплэ. В тележке сидели госпожа Дюплэ, здоровенная женщина с обнажёнными до локтей руками, в которых она держала вожжи, а рядом с нею помещались на корзинках с продовольствием и посудой её три дочери: Елизавета, жена Леба, Виктория, прелестная блондинка с очаровательными глазами, и Элеонора, которую родители прозвали Корнелией, чтобы придать ей античный оттенок в глазах Робеспьера, собиравшегося, по-видимому, на ней жениться.

Рослая брюнетка с блестящими миндалевидными глазами и гладко причёсанными волосами, Корнелия была одета так же, как и её сёстры, просто, хотя в их летних костюмах опытный наблюдатель подметил бы тень кокетства. На трёх сёстрах были шляпки с трёхцветными кокардами и лентами, что придавало всей группе в старой украшенной ветвями тележке праздничный вид.

Семья Дюплэ часто в прекрасные летние дни устраивала пикники на траве в Монморансском лесу, пользуясь этим случаем, чтобы провести несколько часов со своим другом вдали от света.

Тележка остановилась. Робеспьер быстро подошёл к ним и учтиво помог женщинам соскочить на землю среди застенчивых восклицаний.

— Ох, как высоко, невозможно соскочить!

Потом на него посыпались среди весёлого говора и смеха бесконечные вопросы.

— Хорошо ли вы спали, добрый друг? Отчего вы так сияете сегодня?

— От радости вас видеть, — отвечал Робеспьер.

Мать и дочери были в восторге от каждого его слова и сопровождали их восклицаниями:

— Какой он добрый! Камой он добрый! Как здесь хорошо! Только он мог найти такой прелестный уголок!

Между тем они стали распаковывать привезённые корзины с колбасами, жареными курами, салатом, пирожками, сыром, хлебом и дыней; а пока Дюплэ распрягал лошадь, Леба сообщал Робеспьеру о последних парижских новостях, Симон отыскивал удобное место, чтобы разложить скатерть, а Морис играл с собакой. Неожиданно все вздрогнули и стали с испугом прислушиваться. Невдалеке за деревьями послышались жалобные звуки.

— Это женские голоса, — произнесла Корнелия, тревожно озираясь.

— Ты права, — отвечала мать и пошла по тому направлению, откуда неслись звуки.

— Это ничего, — сказал Робеспьер спокойно и, видя вопросительные взгляды женщин, прибавил: — Тут арестуют двух аристократок.

— Только-то! — отвечали мать и дочь.

Дюплэ и Симон подошли ближе к Неподкупному, надеясь, что он расскажет им какую-нибудь интересную историю, но он только таинственно промолвил:

— Я нашёл их после долгих поисков!

В эту минуту к нему подошёл Дидье.

— Всё в порядке? — спросил Робеспьер.

— Всё в порядке, гражданин! — ответил Дидье.

Вполне удовлетворённый этим ответом, Неподкупный подошёл к Корнелии, которая, нагнувшись, срывала маргаритки. В нескольких шагах на срубленном дереве лежал приготовленный им букет анютиных глазок. Он взял его и подал молодой девушке.

— Какой хорошенький букет! — воскликнула она и поблагодарила за внимание.

— Это любимые цветы Руссо! — заметил Робеспьер.

— Вы так же добры, как он! — промолвила молодая девушка, зная, что Робеспьеру нравилось это сравнение.

Приятно польщённый словами Корнелии, он приколол букет к её корсажу.

— Как отрадна жизнь! — произнесла сентиментальная молодая девушка.

Робеспьер согласился с нею и стал жадно вдыхать благоуханный воздух, к которому примешивался аромат прекрасных роз, украшавших находившийся невдалеке сад Клариссы.

Оливье не остался до конца праздника в Сен-При. В пять часов он незаметно удалился и, возвращаясь домой, с удовольствием думал о том сюрпризе, который он сделает матери и Терезе, а также о вкусном ужине и приятном сне, так как накануне он проработал всю ночь. К тому же его утомил шум толпы, а в особенности цветистые речи политических ораторов, которым он должен был невольно рукоплескать, так как всякое равнодушие к громким фразам, восхвалявшим революцию, возбуждало подозрение, которое могло довести до эшафота.

— Боже мой, мне всё это до смерти надоело, — думал он, идя по Монморансскому лесу и вспоминая, сколько он, сын аристократки и вайдейца, должен был перенести унижения в продолжение последних четырнадцати месяцев.

Ему приходилось молча слушать революционные теории, возмущавшие его душу, и он только мирился со всем этим при мысли, что, действуя иначе, он мог скомпрометировать себя и причинить горе матери и Терезе. Кроме того, мать постоянно успокаивала его уверениями, что террор не мог долго продолжаться и непременно наступит реакция.

Подойдя к дому, он удивился, что не было видно в саду и окнах хижины ни одной из его обитательниц. В дверях стоял садовник, и Оливье радостно крикнул ему: