— Та дама, что разговаривает с молодым человеком без парика и пудры, в костюме квакера. Хотите, я вас ей представлю? — прибавила она.

Принц согласился, и не прошло получаса, как новая его знакомая, уединившись с ним в полутёмную комнату, служившую библиотекой, открыла ему такие удивительные вещи, что он долго не мог прийти в себя от изумления.

Не только описала она ему всю его жизнь так верно и с такими подробностями, точно ни на минуту не расставалась с ним со дня его рождения, но она проникла в самую глубь его души и открыла ему то, в чём он не осмеливался сам себе сознаться: возрастающее его отвращение к жене, тоску одиночества, которой он терзался с тех пор, как понял, что ошибся в своём выборе, страстное, непреодолимое стремление наполнить душевную пустоту сердца чувством к другой женщине, тщетную погоню за призраком счастья, все сокровеннейшие тайны его души, одним словом, были известны этой загадочной иностранке, а между тем они виделись в первый раз и на чужбине, в такой стране, где, как ему казалось, никто про него ничего не знает, кроме того, что он племянник одного из царствующих в Германии королей и женат на наследнице герцогского престола.

Понятно после этого, что он уже не мог относиться к княгине как к обыкновенной смертной и стал искать её дружбы, утешений и советов. Иначе и быть не могло, особенно, если учесть, что, явившись ему в образе ясновидящей и озадачив его своею проницательностью, она не преминула обнаружить перед ним и дар предвидения, предсказывая ему любовь и счастье в будущем.

Тут, как у истой пифии, речь её сделалась загадочна и темна, изобиловала иносказаниями и двусмысленностями; ничего не определяла она в точности, ни времени, ни места, где произойдёт его встреча с женщиной, созданной для его счастья, и саму эту женщину она описывала смутно, предоставляя его воображению дополнить недосказанное, но слова её дышали такою уверенностью и вдохновением свыше, что пылкий юноша не мог не заразиться ими, не мог не предаться надеждам.

Они казались ему сначала безумны и преступны, эти надежды, и он молил Бога дать ему силу отогнать их от себя, но Господь не внял его молитве, и он начал мало-помалу к ним привыкать и ждать их осуществления, как чего-то неизбежного.

И, постепенно развиваясь в его сердце, мечты эти стали принимать всё более и более определённый образ, такой ясный и реальный, что порой он с изумлением себя спрашивал: где видел он прелестное существо, которым полна его душа?

Но по мере того как он углублялся в свои воспоминания, чудный образ, созданный фантазией, бледнел и стушёвывался, в душе воцарялась пустота, сердце сжималось тоскою и, как ребёнок, у которого отняли любимую игрушку, плакал он по утраченному призраку, взывая в отчаянии ко всем силам неба и преисподней, чтоб он снова явился и не покидал его больше.

Прошло пять лет, и вдруг во время его последней поездки в Париж она осуществилась, эта мечта, облеклась в плоть и кровь. Она ему улыбается, он слышит наяву её голос, она не исчезает при его попытках к ней приблизиться, обменяться с нею взглядом, прикоснуться губами к её руке. Она выслушивает его признания, сначала робкие, потом всё страстнее и страстнее, смущаясь, правда, опуская глаза и краснея, но без гнева. А главное, она его не избегает, вот что главное. И ей даже как будто грустно с ним расстаться.

Долго не мог он привыкнуть к такому великому счастью, долго ни к чему большему не позволял себе стремиться. Страшно было испытывать судьбу. Казалось, что разочарование убьёт его на месте. Но тут княгиня поспешила к нему на помощь, открыв ему тайну Клавдии. Он ей так же мил, как и она ему. И она тоже ждёт любви, как избавления от злой судьбы.

— Взгляните на её мужа. Разве она может быть с ним счастлива? Ведь ей только семнадцать лет, граф мог бы быть её дедом.

Правда. Как он раньше этого не сообразил! И в первую минуту принцу стало неприятно, что всё так просто объяснялось. Так просто и так гадко. Этот польский граф, без сомнения, большой мерзавец. А что если княгиня действует с ним заодно? Принц Леонард смутно чувствовал себя жертвой какой-то тёмной интриги, но такой запутанной и тонкой, что улавливать её суть он и не пытался. Ему так хорошо было с Клавдией! С каждым днём привязывался он к ней всё больше и больше.

Как он страдал, расставаясь с нею даже на один месяц! И в какой неописуемый восторг повергло его известие о её приезде!

— Нет, нет, теперь уж он её не разлюбит и на всё пойдёт, чтоб обладать ею, — объявила княгиня, задумчиво покачивая головой.

— А про то, что может случиться, ты ему ещё не намекала? — спросил граф.

— К чему? Он никогда об этом не должен и подозревать. Неужели ты не понимаешь, что только своим незнанием, своим убеждением в нашей неприкосновенности к этому делу он может нам быть полезен? — сказала она с досадой. — Это всё равно, как если б ты открыл наши намерения Клавдии.

— Ты права, — согласился её слушатель.

— Я всегда права, — сказала княгиня. — Ну а теперь, оставь меня. Но домой не возвращайся дня три. Не показывайся ей на глаза. Отдалась ли она ему (чего я не думаю), или нет, ей одинаково будет неприятно твоё присутствие. Надо их теперь оставить в покое; чем больше они наделают глупостей, тем для нас лучше.

— Но как же ты намерена действовать? — спросил он, нахлобучивая на лоб свою широкополую шляпу и закутываясь в плащ.

Она с раздражением передёрнула плечами:

— Ничего не могу тебе сказать вперёд, всё зависит от вдохновения и от обстоятельств. А что я как тем, так и другим умею пользоваться, в этом тебе может служить порукой авантюра с твоим братом... Кстати, давно что-то о нём нет известий, не пора ли извлечь его из заточения? По моим расчётам, он уже давно должен быть готов.

— Нет, ещё опасно. Минутами к нему возвращается сознание; он узнает своих сторожей, расспрашивает их и рассуждает, как человек в своём уме.

— И меня проклинает, конечно? — спросила она.

Но ответа на вопрос её не последовало, и она не настаивала. Они расстались молча.

В эту ночь не один принц Леонард, но также и супруга его до рассвета не смыкала глаз. За утренним кофе принцесса Тереза жаловалась на удушье, тяжесть в желудке и галлюцинации. Всё ей казалось, что кто-то прохаживается взад и вперёд по замку.

Среди ночи, когда она поднялась с постели, чтоб завесить потемнее окна (противная луна раздражала её своим холодным, неприятным блеском), она увидела человека, пробиравшегося из замка к каменной ограде. Тут призрак, в котором она узнала своего супруга, исчез, чтоб минуты через три снова промелькнуть за рвом и скрыться за деревьями парка. А в пятом часу утра ей ясно послышался лай сторожевого пса, тотчас же смолкнувшего при скрипе маленькой двери, что вела в башню. Узнал, значит, хозяина в ночном пришельце.

Всё это так её взволновало и взбесило, что её в дрожь ударило, и она уже не могла больше заснуть.

— Зубы стучали у меня, как в лихорадке, а голова горела, как в огне, а когда закрывала глаза, страшные призраки являлись.

— И ваша светлость меня не позвали! — сокрушённым тоном вскричала Марта, одна из фрейлин, выслушав с испуганной физиономией жалобы своей госпожи.

— Перестань глупости говорить, точно ты не знаешь, что тебя невозможно добудиться! — брезгливо возразила принцесса. — Глухота твоя с каждым днём усиливается. Каждый раз, когда я с тобой говорю, у меня болит грудь.

— Так вы бы сестру мою разбудили, — скрывая досаду и обиду под любезной улыбкой, заметила Марта.

— Ещё лучше! Чтоб она, как недавно, тыкалась спросонья о мебель, точно летучая мышь, попавшая в освещённую залу, и перебила бы у меня все вещи на ночном столе. Нет уж, спасибо за такие услуги, я лучше как-нибудь одна обойдусь. И как подумаешь, — вновь заговорила принцесса после продолжительного молчания, не обращая внимания на смущение оскорблённых фрейлин, — как подумаешь, что жена каждого сколько-нибудь зажиточного бюргера в моём герцогстве имеет заботливого мужа и пользуется услугами внимательной и ловкой прислуги, а я, принцесса, призванная над ними владычествовать, должна проводить жизнь в одиночестве, болезнях и скуке, есть с чего с ума сойти от досады!