Кельтская специфика еще долго не позволяла русам стать «своими» в славянской среде. Византийцы в X веке различали росов и славян этнографически и политически. Славяне являлись «пактиотами (данниками) росов» [2]. Росы нападали на славян и брали их в полон. Помимо внешностных отличий, в договорах киевских русов с Византией фигурируют имена, которые норманнисты пытаются выдать за германские: Фост, Труан, Лидуль, Рюар, Гуды, Веремуд. Специалисты считают их кельтскими. Только Карл и Ингельд могут претендовать на германизмы. На фоне имен «русских» конунгов Гертнита, Радеботто, Фьерабраса, а также князя ободритов Генриха Готшалка это не выглядит странным, а лишь подчеркивает западное происхождение. Часто встречающийся в антропонимиконе второй корень «гаст» является кельтским. При этом необходимо помнить об участии кельтов в сложении германской народности. Совершенно неожиданным смотрится в среде славян обычай брить голову и носить оселедец, который мы встречаем у киевских русов и запорожских казаков, но никак не у скандинавов. Правда, в большей мере он считатется характерным для фракийцев [84]. «Краснотелость» сохранилась у русов IX века (ибн Фадлан) [2]. Вероятно, именно поэтому и возникло и название «Червона Русь»: здесь проживали красные русы – потомки рутенов в первых поколениях.

Далее интересно вернуться к вопросу названий днепровских порогов, приводимых у Константина Багрянородного. Приводятся два варианта – на славянском и «росском» языке [2]. На этом основании делается вывод, что две группы племен имели различную терминологию. Это обстоятельство является основным аргументом норманнизма и скандинавского происхождения росов. Когда мы имеем дело со столь кардинальным выводом, полезно обратить внимание на детали. Оказывается, из семи порогов названия двух не различаются и имеют славянское звучание. Седьмой порог «по-росски» называется Струвун, фонетика явно славянская. Суть вопроса заключается в трех порогах: Улворси, Аифар, Варуфорос. В них присутсвуют созвучные элементы: ворс, фар, форос. В шведском forś (форш) означает порог, а также быстрину, поток. Именно это обстоятельство могло стать аргументом для отнесения этих названий к скандинавским. Однако, как мы наблюдаем, полной идентичности нет. Как мы уже говорили, кельты приняли участие в сложении германцев, проникнув далее в Скандинавию. Вспомним топонимы Ruten и «dun» [37] в Швеции. В настоящее время практически ничего не известно о центральноевропейских кельтских языках, они утеряны. Поэтому вполне вероятно, что fors – порог пришел в шведский язык из рутенского, как и в язык ранних русов. Со временем в славянской среде он был замещен.

Не исключен и другой вариант. Путешествие по порожистой части Днепра было ответственным мероприятием, поэтому должна была существовать лоция. Наивно было бы считать, что у иностранных негоциантов и навигаторов ее не было. Константин Багрянородный мог иметь дело с ее скандинавской версией. Вероятно, какую-то часть этой судоходной терминологии использовали русы-росы, которые не обязательно происходили только из Киева или Новгорода, они вполне могли прибыть из южно-балтийских областей, где контакт со скандинавами был особенно плотным.

Противопоставление русов и славянского сообщества просматривается и в фольклоре. В «Былине о Даниле Ловчанине» говорится:

«Смотрит (Данила) в трубочку и видит: зачернела сила русская. Берет Данила саблю вострую, прирубил Денисьевич силу русскую» [85].

Казалось бы, парадокс: для чего вообще следовало вводить специальную категорию «русская сила», и без того понятно, что все действующие стороны русские. Затем происходит еще более невообразимое действие: русский богатырь рубит своих. Это могло быть только в том случае, когда Данила Ловчанин не был русским богатырем [85].

Илья Муромец обращается «в бел шатре» к киевским богатырям не как к собратьям, а подчеркнуто как к «(свято)русским». Здесь он является чужаком, прибывшим из других краев, Мурома, куда русы еще не добрались. Эти фольклорные пласты являются наиболее ранними, в поздних Илья становится уже русским богатырем. Но нерусским остается Святогор. После удара Ильи, будучи спящим на коне, он говорит:

«Больно кусаются русские мухи» [85].

Следовательно, он прекрасно знал, на чьей территории находится и кто его возможный противник. Мнение о русах как о чужаках относится и к более позднему времени. В [86] при описании истории Вологды говорится, что при самозванцах ее грабили польские и русские банды. То же самое подтверждает писатель В. Белов: «Здесь проходили литовцы и русские воры».

Следовательно, население вологодчины еще долго себя русскими не считало.

Понадобилось много времени для того, чтобы вся славянская масса Восточной Европы стала русской. Киевляне покорили древлян и вятичей, новгородцы прошли в Биармию за Камень. Но всех сплотило сопротивление татаро-монгольскому нашествию. Окончательное смешение этнических компонент произошло в Сибири.

Являясь достаточно молодым племенем в славянском мире, русы проявили активность во всем раннесредневековом театре действий. Об этом говорят сложные «русские» топонимы своим вторым корнем: garden – гвардия, trup – войсковое подразделение, lager – военный лагерь, fort – укрепление [11]. Вероятно, по причине активных боевых действий и этнической специфики выделяется погребальная топонимика. В Хорватии это кладбище Ruskogroble, в Македонии пик Rusоvgrob, в Германии и Австрии существуют две реки со сходными названиями Russengraben (могилы, нем.) и Russgraben. На горах и реках находились чем-то примечательные и хорошо известные в данной местности захоронения русов.

Они занимались обычными для тех времен «героическими» делами – ходили в походы, грабили, в зависимости от наличия сил, то Севилью, то финскую деревню, то самих же словен, которых собратьями не считали. Сходства в языках для возникновения альтруистских настроений было явно недостаточно. Но создать сколь-либо серьезные государственные образования в Западной Европе так и не удалось, конкуренция была высокой. Все ограничилось несколькими королевствами, превратившимися в настоящее время в Russland’ы, привычные западному миру и с Россией никак не соотносимые.

По-иному обстояла ситуация на востоке. Еще ранее выдвинувшиеся туда славянские племена не успели самоорганизоваться и создать устойчивые государства («Земля наша широка и обильна, но нарядника в ней нет»). Переселенцы и аборигены были мирными аграрными сообществами, находящимися на невысоком уровне развития, так что база для покорений и взимания дани была уже подготовлена. Поэтому обладающие более высокой культурой латена пассионарные русы заняли ведущее положение в местных сообществах Поладожья, Поднепровья и Причерноморья, оттеснив при этом словен и полян.

На родине, в Восточной Словакии, в результате исхода по четырем сторонам света мощных миграционных волн осталось сообщество, лишенное пассионариев, поэтому оно было легко поглощено предками словаков «словенами». Такая же судьба постигла русанов, русаков и руснаков. Сохранили свою самобытность только русины. Незыблемыми оказались топонимы, поведавшие эту историю.

Для реконструкции картины зарождения славян и первых шагов их эволюции нам предстоит решить три основных задачи:

1. Очертить ареал, на котором разворачивались события.

2. Выявить этнические компоненты, участвовавшие в данном процессе.

3. Установить последовательность актов этногенеза.

Все эти задачи не могут решаться раздельно, а лишь совместно. Кроме того, нам необходимо будет отказаться от двух царствующих в истории стереотипных представлений:

1. Полного отождествления археологической культуры и народа, допуская при этом определенную степень их соответствия (этому мы уделили достаточно внимания в разделе II).

2. Формирования народов в результате членения некой исходной общности, посредством почкования языковых консорций.