К числу наиболее живописных местностей на Соловецком острове принадлежат окрестности Живоносного источника, Сергиевой пустыни на Муксалме, скит на Секирной горе, Савватиева и Макариевская пустыни. Дороги на острове очень хороши, и быстроходные монастырские лошадки мчатся по ним очень бодро. Лес южной части острова так зелен и красив, травы так густы и сочны, день иногда бывает так тепел и ясен, что решительно не верится близости Ледовитого океана. Но пройдет это короткое лето, и обитель покроется глубокими снегами, и отгородится она от всего остального мира неприступными, навороченными осенним взводнем волн льдинами; станет тогда застывшая поверхность моря «ропачиста», и нет тогда с обителью никакого сообщения. Но прилетает в Благовещение чайка, час воскресения настает, и все три заснувшие царства природы сразу пробуждаются к жизни.

Ночевка у Як-Острова. Таможенный пост. Вид на Кемь. Переправа через порог. Два собора. Женский город. Жемчуг и его добыча. Историческое о Кеми. Легенда о 40 рукавицах.

Ловко и быстро снялся с якоря «Забияка», покидая Соловки; сильно вспенивал он винтом своим за кормой тяжелую беломорскую волну. В полнейшей ясности северной полуночи на 18-е июня скрылись, мало-помалу долго и постепенно умалявшиеся, очертания Соловецких островов, и все ближе выяснялись влево от судна острые, темные профили неприветливых островов Кузова. Они виднелись почти на полпути между Соловками и Кемью, совершенно дикие, мрачные, голые, угрюмые, и дали предвкусить своим очертанием то, что предстояло путникам видеть на бесконечном Мурманском берегу. Вслед за ними, будто декорации, шествовали в светлой ночи, выплывая из недр морских, другие очертания, другие острова, тоже голые, скалистые, необитаемые, большие и маленькие, острова с названиями и без названий, и, наконец, около двух часов ночи близ Як-Острова «Забияка» бросил якорь для ночевки. Тут окружал его темневший по светившемуся полуночным светом морю целый архипелаг и виднелись: Дальний Кузов, Немецкий Кузов, ближе и гораздо ниже их Ольховый, Топоруха и еще многие. Море в этих местах никогда неспокойно, оно вечно терзается приливами и отливами, чрезвычайно разнящимися своей вышиной в той или другой губе его. Эти четырехкратные перемены дня и ночи следуют одна за другой по пятам, непосредственно, и вызывают наблюдаемую простым глазом борьбу течений; борьба прилива с отливом, обозначающаяся видимо, называется «сулоем». От места якорной стоянки, Як-Острова, до Кеми оставалось верст тридцать, и судно прошло это расстояние с утра очень быстро. Для съезда с него на берег необходимо было воспользоваться приливом, и для первого же знакомства с характером беломорских портов приходилось сделать девять верст, отделявших путников от Кеми, сначала на паровом катере, а дальше, ближе к городу, в порогах реки Кеми, на местных лодчонках.

День выдался очень теплый и светлый, и глазам было больно смотреть на яркое серебро моря, едва колеблемое ветром. Влево от судна виднелись на берегу: бездействующий казенный лесопильный завод и здание Егостровского таможенного поста; таможенные солдаты в матросских куртках, с зелеными воротниками и такими же околышами фуражек, большей частью люди местные, очень отважные и ловкие моряки. Всех таможенных карбасов в Белом море 43; имеется еще и паровой карбас. В 1860 году простой карбас стоил 135 руб., в 1870 — 250 руб., а в 1885 году обходился он постройкой 400 руб.; сравнение этих цен может служить наглядным доказательством довольно быстрого возрастания стоимости леса, Береговая линия Ягостровского поста, подле которого «Забияка» стоял на якоре, составляет 130 верст; отсюда же наблюдают таможенные и за Соловецкими островами. Контрабанда вообще слабо развита, но не будь здесь этих «зеленых» людей, она бы, несомненно, процветала.

Паровой катер, несмотря на встречный юго-восточный ветерок, или — как его здесь называют — «обедник», отвалив от судна, шел быстро. Прежде всего обозначилась на приближавшемся берегу сосновая роща с часовней Ильи Пророка, отстоящей на три версты от Кеми; роща эта — любимое место прогулок кемлян и единственная представительница зелени на голых скалистых окрестностях. Почти одновременно с ней глянула вдали и сама Кемь, и яснее других обозначились на плоском берегу две церкви — старый, закрытый по ветхости, и новый, неоконченный, соборы; имеется еще небольшая третья церковь — кладбищенская, так что в городе церквей две или три — как считать. По мере приближения катера, все яснее и яснее поднимались из воды мелкие строения; вырастал как будто и берег, замкнутый вдали по кругу довольно высокими холмами; вправо виднелся в море каменистый мысок; невдалеке от него, по зелени прибрежного луга, двигалось, направляясь к городу, довольно большое стадо скота. По некоторым из печатных источников, мурманские и беломорские коровы питаются рыбой, треской, вследствие безусловного недостатка травы. Может быть, такие коровы и существуют где-нибудь дальше, но тут, в Кеми, нет достаточной причины этому своеобразному развитию коровьего вкуса.

Около двух часов времени прошло с тех пор, как путешественники покинули судно и, идя против ветра, но по приливу, оставив влево полуразрушенную батарей, построенную против англичан в 1855 году, въехали в довольно широкий бассейн, образуемый рекой Кемью; на берегу, вправо, лежало, накренившись, несколько судов, прибитых весенним ледоходом; невысокие, голые, скалистые холмы вырисовывались за ними и будто вырастали. Отсюда виднелись очень ясно: новый собор с его тремя шатровыми шапками, мост на колодах через реку Кемь, сильно пострадавшие в последний ледоход, так как третью часть его снесло, небольшие домики, островок с часовенкой, благополучно существующий в самой стремнине порога. Путники могли любоваться на зелень, расстилавшуюся по берегу. До берега казалось так близко, рукой подать, можно было отличить черты каждого лица, чуть ли не рисунки сарафанов и кацавеек сковавших по берегу кемлянок, а между тем самое трудное предстояло: по близости клокотал порог, покрывая своим вечным ревом оклики, доносившиеся с берега. Между островком с часовенкой и городом река Кемь перекидывает свои крупные, сердитые волны через крутой и высокий гребень скал и направляет их дугой, образуя сильную круговую стремнину. Паровой катер мог двигаться только до этого места, а тут предстояла пересадка на маленькие лодочки, легкие, быстрые, доски которых связаны сосновыми корнями или тростником. Порог ревел невообразимо, заглушая людские голоса, когда у самого края его к катеру подъехало множество быстроходных лодочек с гребцами женского пола. С лентами на лбах, в золототканых повойниках, с цветными платками на шее и груди, быстро и ловко подгребли кемлянки к катеру; нельзя было терять секунды, чтобы не быть снесенными стремниной. Удивительно ловко принялись кемлянки за работу: раз, два, три, — и утлая лодочка, подчиняясь могучим ударам весел наших плечистых северянок, скользнула по направлению к берегу по безумно прыгавшим белым волнам порога. Минут через пять путешественники были уже на берегу.

В Кеми путешественник впервые встречается с характерным типом кемлянок. Все мужское население города, способное работать, отправляется в марте или апреле на Мурман и возвращается не ранее сентября или октября. В это время, в Кеми все женское население, матери, жены и дочери, остаются на местах, что нисколько не мешает им отваживаться пускаться в открытое море, когда и на чем угодно, и прибрежное дитя еще в люльке готовится быть моряком, не знающим страха и вскормленным неприветливым морем, так как матери-кормилицы берут с собой детей в лодки и укладывают спать на носу или в корме. Смелы кемлянки до безумия, и нередко тонут они даже в городском пороге; но эти безвременные жертвы не влияют ни на общий строй жизни, ни на личные характеры. Тонуть — так тонуть, кричать — так кричать, и кричат же кемлянки невообразимо, потому что говорить обыкновенным голосом в Кеми нельзя, так как человеческая речь заглушается неумолкаемым ревом порога.