Измененная хрипло смеется.

- А мне и не надо, достаточно законов.

- Наша система заботится о здоровье общества, - я стараюсь говорить ровно. Случившиеся события заставляют меня сомневаться в этом, но мозг до сих пор цепляется за привычные вещи.

- И как же? – переспрашивает она, - Хочу послушать, - говорит так, будто что-то знает.

- Корпорация работает во благо, - настойчиво повторяю я.

«Ты все еще не превратился в измененного»… - шепчет противный голосок внутри.

- Если корпорация работает во благо, как ты говоришь, то почему каждый раз кто-нибудь из нас пропадает или погибает, оказавшись за стеной.

- Может, следует просто не нарушать закон? – холодок поднимается по позвоночнику, и я крепче сжимаю зубы, мне становится всё сложнее сдерживать себя,- Как тебя зовут?

Она настороженно наблюдает за мной.

- У меня нет имени, только цифры, - измененная показывает мне свой номер, снимая шапку,- Наверняка, ты его уже видел, а может быть, даже записал,- я смотрю на ее длинную тонкую шею, и сглатываю ком в горле. - Как бы ты меня не называл, это ничего между нами не изменит, - она смеряет меня долгим взглядом своих необычных глаз и мне становится не по себе,- Я не хочу засорять твою идеальную память.

Пытаюсь сделать вид, будто меня не беспокоит ее враждебность.

- Я просто хочу быть дружелюбным, - спокойно говорю я, и ее взгляд становится беспокойным,- И я в состоянии отбрасывать ненужное.

- В этом я как раз не сомневаюсь, - вызывающе мне улыбается, - Я не собираюсь с таким как ты, вести задушевный разговор.

И тогда я не выдерживаю и выхожу из себя.

- Какого хрена я выслушиваю оскорбления от такой, как ты?! – рявкаю я и хватаю ее за руку. Она машинально дергается в сторону, и явно ждет удара.

Ждет, что я ударю ее.

Дерьмо.

Моя злость испаряется. Быстро разжимаю пальцы, и отворачиваюсь от нее.

Между нами повисает тишина, и никто из нас не спешит прервать затянувшееся молчание. Снег сыпется через трещины, собираясь в небольшие сугробы. В очаге потрескивают огонь, и смолистый аромат плывет в воздухе.

- Прости, я не должен был хватать тебя за руку, - через силу выдавливаю я, - Мне жаль.

- Уже поздно жалеть, - измененная встает на ноги, она едва достает до моей груди, - Но я не взрывала этот чертов «Икарус», если ты об этом, - ей приходиться запрокинуть голову, чтобы посмотреть на меня.

Наверное, я знал об этом с самого начала, но мое сердце всё равно предательски дрожит. Отец отправил меня в командировку. Настаивал на ритуале. Скорее всего, он осведомлен о Сопротивлении и в его планы не входило давать мне право доступа в технический отдел, где хранится вся информация о делах советников.

- Знаю, - наконец, выдыхаю я, - Но оба двигателя не могут отказать сами по себе.

- Не могут… - соглашается она.

Мне становится невыносимо стоять рядом с ней.

- Пойду соберу дров.

В одну секунду холод остужает мое горящее лицо. Не понимаю, что со мной. Мне должно быть всё равно. Быть аристократом – это принимать прошлое перворожденных и их решения. Но сейчас груз кажется мне непосильным.

Я направляюсь к обломкам и начинаю разбирать завалы. Ветер то стихает, то вновь набирает силу. Скоро чистое небо затянет черными тучами. Погода здесь меняется очень быстро. В этом кроется главная опасность.

Я чувствую, как уже привычное мне покалывание завладевает задней частью моей шеи и оборачиваюсь. Измененная не успевает спрятать глаза, я замечаю красноватый отблеск ее радужки, прежде чем она опускает веки. По моей коже ползут мурашки. В одном измененная была права, у меня ледяное сердце, которое не растопит ни один пожар.

Я всё еще смотрю, как измененная удаляется к хвосту «Икаруса», когда слышу шум.

Хруст снега или плач, доносящийся из-за большого валуна.

Долю секунды, в моей голове вспыхивает мысль, это Клаус. Глупо, знаю, но я продолжаю идти вперед, движимый надеждой. Он мертв. Этого не может быть. Я огибаю заледенелый камень. Конечно, его там нет. Никого нет. Только когда я поворачиваю голову, я слышу еще один хруст снега, громче, чем первый.

А потом что-то движется ко мне.

Лилит

Несколько долгих часов, я хожу вокруг обломков, выискивая хоть что-то, что могло уцелеть. Мне удалось найти почерневшую флягу с коньяком. Золотую зажигалку. Несколько бутылок с водой и пачку диетических кукурузных хлопьев. Я складываю всё в найденную здесь же сумку. Шоколадные батончики распихиваю по карманам. На несколько дней ещё хватит, но нужно уходить с горы и поскорее. Я достаточно окрепла и в состоянии выдержать спуск.

Натягиваю на уши вязанную шапочку и поворачиваюсь к Максу. Я хочу окликнуть его. Но не делаю этого и просто смотрю на него. Выглянувшее солнце заставляет меня щуриться от снежной белизны и на глазах выступают слезы.

Мне хочется назвать его мерзким и некрасивым. Но я не могу. Даже сейчас, в порванной куртке пилота и намотанном до самого носа шарфе, он выглядит великолепно. Совершенный во всём. Напитанный роскошью и достоинством.

Как и все жители Верхнего мира.

Скульптурные черты идеального лица. Красиво изогнутые черные брови. Ниспадающие до плеч темно-каштановые волосы. И невероятно притягательные глаза с кисточками пушистых ресниц. Рядом с ним я чувствую себя гусеницей. Уродливой и некрасивой.

Макс отвлекается от разборки обломков, почувствовав мой взгляд и поворачивается ко мне. Смутившись, я резко опускаю голову и делаю вид, что копаюсь в сумке, болтающейся на моем плече и направляюсь к хвосту самолета.

Из-за своего маленького роста, каждый сугроб кажется непреодолимым препятствием и я то и дело проваливаюсь в снег по пояс. От пронизывающего ветра не спасает несколько слоев верхней одежды и меховые ботинки, но я упрямо продвигаюсь вперед, не переставая размышлять:

Поверил ли он мне, когда я сказала, что не взрывала «Икарус»?

Он вылетел, как ошпаренный, будто опасался, что я его прикончу.

Ледяной ветер заставляет меня спрятать руки в карманы и поторопиться. Хвост «Икаруса» вырисовывается впереди, как отломанная часть конструктора. Если бы я тогда не решила сбежать с «Ковчега», то ничего бы этого не было…

Но тогда я бы выбралась оттуда только по частям. От этих мыслей я судорожно втягиваю в себя морозный воздух, и поднимаю глаза. Высоко в небе парит белоснежный ястреб, похожий на небольшую букву «Т».

Здесь природа суровая и будто бы нетронутая взрывом. Ветер неожиданно стихает и становится теплее. Вздохнув, я возобновляю шаг. Передвигаться в запакованной, как луковица одежде, не очень удобно. Мне приходится делать перерывы. Кожа под слоем одежды начинает чесаться от выступившего пота и я быстрее замерзаю.

Я рывком откидываю полог и захожу в наш временный «дом». Бросаю сумку в кресло и опускаюсь на корточки перед очагом, подкинув несколько палок, я раздуваю огонь. Чтобы не тратить чистую воду в бутылках, я набираю снега в жестяную банку.

Макс куда-то исчез. Его нет ни около оторванных шасси. Ни у смятой кабины пилотов. Недоуменно, я оглядываю белоснежные горы и возвращаюсь обратно. Растопив снег, я осторожно умываю лицо прохладной водой. Обморожение может привести к некрозу тканей и костей.

Дома мне удавалось найти гусиный жир и этого хватало пережить зиму. Моя кожа чересчур нежная и белая для такого сильного мороза. С этим я ничего не могу сделать. Прикусив губы, я кончиками пальцев обследую каждый участок. Не найдя никаких волдырей, я облегченно выдыхаю.

Макс так и не вернулся и я не хочу признавать даже себе, что начинаю волноваться. Я заворачиваю лицо в шарф и выхожу на улицу. Замороженный воздух не двигается и кристалликами острого снега залепляют глаза. Я ничего не вижу дальше своей руки.

- Москвин? – зову я, не решаясь называть его по имени и прислушиваюсь.

Тишина.

Меня окружает сплошная белесая мгла и больше ничего.