Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Немцев? — удивлённо спросил кто-то.

— Да, немцев. Я видел, как они спасали памятник Ленину, они помогли мне бежать из лагеря. Так вот, я хочу выпить за этот почётный легион человечества — за рабочий класс. Мы редко задумываемся над лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», но я почувствовал и понял его всем сердцем, и для меня это не лозунг, а сама жизнь, победа, и чтобы вспомнить о нём, лучшего случая, чем сегодняшний праздник, не найти. Ваше здоровье, дорогие мои друзья!

Он выпил до дна обжигающую горло холодную водку и закрыл глаза, чтобы скрыть выступившие слёзы от охватившего вдруг его чувства нежности к этим родным людям.

— Говори ещё, — не попросила, а приказала жена Зинченко, румяная, светловолосая женщина. — О своей жизни расскажи.

И Шамрай рассказал. В небольшой накуренной комнатке вдруг все увидели мартеновский цех немецкого завода и памятник Ленину на платформе, полной металлического лома… Две девушки на тихой бельгийской ферме, у лесочка, прорывают свёклу… Роза качается за ухом повешенного кочегара Альбера. Фашистский флаг на Эйфелевой башне в Париже. Старая женщина на краю противотанкового рва, освещённая автомобильными фарами. Кузнец Клод Жерве, расковывающий крепкие, крупповской стали наручники. Шахтёры пробиваются сквозь толщу породы к старой шахте «Сан-маре». Горят нефтехранилища в Терране, а потом на тихий городок наступают немецкие танки. Их нужно остановить для того, чтобы спасти Париж…

Только о Жаклин он не упомянул в своём рассказе. Не осмелился пока сказать о ней Роман Шамрай.

— А жена твоя где? — ничего не пропустила хозяйка застолья.

— Там, в Терране.

— Кто она?

— Работает в шахте. В аккумуляторной,

— Когда приедет?

— Не знаю, — смертельная тоска послышалась в голосе Шамрая.

— Ох, и выпьем же, когда приедет, — кому-то угрожая кулаком, выкрикнул Зинченко и стал надвигаться на Шамрая. — Ты ей напиши, пусть не беспокоится… У нас в аккумуляторной тоже работы хватит…

— Я напишу, — тихо сказал Шамрай. И надолго замолчал.

Из Москвы недавно пришёл ответ: «Представьте документы о браке». Какие у него документы?

А через неделю, когда Шамрай, отчаявшись, хотел было послать телеграмму в Терран, пришло нежное письмо от Жаклин. Но Шамрай ясно почувствовал: что-то изменилось в её жизни. Заметить это было не трудно. Он знал, догадывался: что-то изменилось у Жаклин.

Написал о своём сомнении и получил ответ: нет, всё осталось по-старому. «Люблю, жду и буду ждать целую вечность, только ради всего святого сделай что-нибудь, потому что нет ничего страшнее такого ожидания…»

Мелькали дни, складываясь в месяцы, миновала зима, настало лето.

Однажды Шамрая вызвали в военкомат. Пошёл неохотно — снова будет какая-нибудь морока.

Шамрай открыл дверь кабинета.

Грунько застыл за своим столом. Перед ним сидела молодая тёмноволосая женщина, одетая скромно, но с таким безукоризненным вкусом, который выделяет одну женщину из тысячи.

— Здравствуйте, Роман Григорьевич, — сказала она приветливо.

— Галя? — побледнев, спросил Шамрай, не веря своим глазам.

— Да, я, — улыбнулась женщина. — Садитесь, Роман Григорьевич, нам нужно поговорить. — И уже без улыбки сказала военкому: — Извините, товарищ Грунько, я вас не задерживаю.

Грунько поспешно поднялся и вышел из комнаты. А Шамрай выжидательно смотрел на Галю и молчал. Она тоже долго молчала, давая Шамраю возможность прийти в себя. Потом сказала:

— Ну вот, мы и встретились, Роман Григорьевич. Странно?

— Нет, не странно. Так должно было случиться. Кто-то должен был объявиться. Я говорю им чистую правду, а они мне не верят…

— Роман Григорьевич, а я к вам за помощью.

— Ко мне?

— Да. Нам нужно знать доподлинно всё, что говорил вам Павел Скорик в последнюю ночь обороны Террана.

— Ты же всё знаешь. Я рассказывал.

— Теперь напишите обо всём. Это нужно не мне лично, а Советской власти, — Галя сделала ударение на последних словах. — Понимаете, Роман Григорьевич, мы не только караем шпионов, но ещё и восстанавливаем доброе имя у честных людей. Ищем правду. Это тоже одна из обязанностей Советской власти — установить правду. Обычная сторона нашей работы известна всем, а о другой знают немногие, но и она не менее важна, чем первая. Итак, возьмите ручку и, не торопясь, стараясь припомнить каждую самую мельчайшую деталь, напишите. Вы во многом нам поможете.

— Как ваше настоящее имя?

— Для вас я была и останусь Галей.

— Галя, как мне вызвать сюда Жаклин?

— Беда вся в том, что ваш брак не оформлен официально. Здесь я вам ничем не смогу помочь.

— Жаль… Очень жаль. Ну что ж, сейчас напишу о Скорике, Всё, что он делал, говорил, всё вспомню.

…Дни шли за днями и складывались в годы. Письма от Жаклин приходили регулярно, хотя и не так часто, как прежде, и были они какие-то странные, словно прозрачные, будто писала она не о настоящей любви, а о тени этой любви, о каком-то, пусть очень дорогом, но всё-таки воспоминании. Письма были нежные и грустные, как осенние листья. Но всё равно они ему доставляли радость.

Однажды весенним ясным днём чёрная «эмка» остановилась возле мартеновского цеха и из неё вышел военком Грунько.

— Где Шамрай? — крикнул он вахтёру.

— У второго мартена.

Военком направился к печи.

— Тебя почему-то вызывают в Москву, — сообщил он Шамраю.

Сталевар медленно переспросил:

— Меня? В Москву? Зачем?

— Не прикидывайся, ты всё знаешь! Или в самом деле не знаешь?

— Не знаю.

— Не может быть. И не просто вызывают. А прислали за тобой полковника!

— Вот как, — только и сказал Роман.

Ему сейчас было всё равно. Ни предстоящая поездка в Москву, ни полковник, ожидавший его в военкомате, не взволновали и не встревожили его. О другом были его мысли: вчера пришло письмо от Жаклин.

«…Не сердись на меня, — писала она. — Я решила выйти замуж за Робера Коше. Мне очень тяжело, невыносимо трудно жить одной, без надежды… Я не спешу, свадьбу мы назначили на осень…»

Это должно было случиться и наконец случилось. Сколько лет прошло с той их ночи в Терране? Почти восемь. Скоро в школу пойдут дети, родившиеся после Дня Победы. Жаклин уже тридцать.

Всё можно понять и объяснить, только от этого не легче ему, Шамраю. И если какой-то полковник хочет везти его в Москву, пусть везёт. В жизни Романа уже ничего не может измениться. Время для него остановилось.

В машине Грунько сказал:

— Не такой ты простой, Шамрай, каким кажешься. Посоветоваться с тобой хочу. Понимаешь, стою перед серьёзными переменами в моей жизни. От этого на сердце много тревог и сомнений,

Шамрай молчал. Какое ему дело до изменений в жизни Грунько?

— Пора снимать военную форму, — продолжал военком. — Пойду учиться. Как ты думаешь, правильно я решил?

Шамрай недоуменно пожал плечами.

С какого это времени стало военкома интересовать мнение Шамрая?

— Правильно, пожалуй, — сам себе ответил Грунько. — Время идёт вперёд, учиться нужно, непременно нужно.

В военкомате полковник из Москвы приветливо посмотрел на Шамрая, как на старого знакомого.

— Мы вылетаем вечером, Роман Григорьевич.

— Зачем же меня вызывают в Москву?

— Для одной весьма приятной церемонии. Желательно взять с собой тёмный костюм и белую сорочку.

— Хорошо. Костюм у меня есть.

В самолёте полковник ухаживал за Шамраем, как за малым ребёнком, принёс газеты, спросил, не холодно ли от круглого окошка.

— Спасибо, — сказал Шамрай и, чтобы избавиться от забот полковника, закрылся газетой, и вдруг вздрогнул — с газеты на него смотрело красивое, улыбающееся лицо Павла Скорика.

«Никто не забыт», — называлась статья. Шамрай читал тесные газетные столбцы и думал о сложной судьбе Павла Скорика, о его трагической жизни и героической смерти.

Они прилетели в Москву вечером. Возле аэропорта их ждала машина. Номер гостиницы выходил окнами на Красную площадь.

92
{"b":"849264","o":1}