И вот — на тебе! Не оставили партизаны город, попробуй, проберись-ка теперь через Терран. Потому, как видно, придётся развёртывать для боя части, чтобы выкурить партизан, тратить силы, время, вместо того чтобы спешить на фронт. Но в этой задержке, короткой и не совсем приятной, есть что-то и хорошее — всё-таки партизаны никуда теперь не денутся, их можно будет прихлопнуть, как в мышеловке, и немцам будет легче дышать во Франции. А задержка эта пустячная. Фронтовая часть пройдёт, сделав своё дело, а сапёры пусть останутся, укрепят очищенный от партизан город. Эти расчёты гитлеровского командования Шамрай смог прочитать так, словно они были написаны на ясном синем небе. Ничего не скажешь, всё правильно в этих предположениях. Кроме одного — партизан так легко уничтожить не удастся. Ребята из группы Васькина поработали немало. Глубокие окопы уже выкопаны по обе стороны от шоссе. В каменной стене крайнего сада появилась пулемётная амбразура. Шоссе перегородила настоящая баррикада из поваленных деревьев — танку не пройти.

Правильно говорят: «Война — это минуты стремительного боя и дни, недели, месяцы изнурительной, тяжкой работы перед ним, — подумал Шамрай. — Жаль, нет у ребят чуть больше времени, чтобы укрепиться по-настоящему».

— С кем шёл бой? — спросил он Васькина,

— Две машины шли по шоссе, к городу прорывались. На разведку не похоже.

— Выставили боевое охранение?

— Конечно. Что там, в городе-то, слышно?

— Французские товарищи и оружие прибудут вечером.

— Я так думаю, — сказал Васькин, худощавый, высокий, пожилой, с точки зрения Шамрая, человек, лет под сорок, которого он приметил ещё в лагере. — Пока они там очухаются, пройдёт часа два. Пока будут решать, что делать, пока с начальством свяжутся, ещё, глядишь, часа два проволынят. Настоящий-то бой, пожалуй, только завтра начнётся.

— Твоими бы устами да мёд пить, — заметил Шамрай.

— Товарищ Васькин, — к командиру подбежал наблюдатель. — На шоссе разведка, три мотоцикла и броневик.

— Вот видишь, — Шамрай усмехнулся.

— Вижу. Сейчас мы их встретим. — Лицо Васькина потемнело, чёрные, близко посаженные глаза под нахмуренными тёмными бровями сошлись ещё ближе. — Ребята, всем не стрелять, огневых средств не обнаруживать. Они ткнутся и отойдут, я их хорошо знаю.

Огневых средств было всего два пулемёта, но в комендатуре удалось захватить порядочно гранат, зелёных, тяжёлых, с деревянными ручками. Прекрасное это оружие для боя в городе.

Откуда-то из кустов, что росли неподалёку от шоссе, раздался свист.

— Подходят, — сказал Васькин. — Давай в окоп.

Они спрыгнули в окоп, вырытый в жёлтой сырой глине, приготовили автоматы. Бронированная машина показала из-за поворота свою широкую прямоугольную морду.

— Восемьсот метров, — вздохнул Васькин. — Жаль, нет пушки! Хоть небольшую бы.

— Ты артиллерист?

— А как же, — гордо ответил Васькин.

Вражеская разведка приближалась. Метров за двести хорошо видимый броневик на высоких жёстких колёсах остановился, из верхнего люка показалась голова человека с биноклем. Подойти ближе разведка не осмеливалась. Броневик повернулся, потом медленно поехал по шоссе и пропал за поворотом в зелёной груде кустов.

— Стерва, — сказал Васькин. — Знает, что нет у нас пушки.

— Вечером будет, — утешил его Шамрай. — Французы обещали.

— Из обещаний не выстрелишь.

— Да вроде они не обманывали нас. Странно, — вслух подумал Шамрай, — отчего такая нерешительность у немецких разведчиков.

— Оттого, что они помнят Сталинград, — ответил Васькин.

— Весьма отдалённая связь…

— Зато точная, — командир группы показал в улыбке большие жёлтые зубы.

— Ну ладно, до вечера, может, и не будет настоящего боя, — сказал Шамрай, вылезая из окопа, — обо всех новостях будем сообщать. Счастливо!

Сквозь густое жаркое солнце, сквозь зелень садов Террана он прошёл к площади и застыл, поражённый: возле мэрии стояла полковая пушка, рядом с ней зарядный ящик со снарядами. Буланые тощие лошади, запряжённые в передок, лениво помахивали хвостами.

— Ну как там? — встретил Шамрая в штабе вопросом Габриэль.

— Разведка была. Неглубокая.

— Они со всех сторон посылают вот такие неглубокие разведки, — сказал Колосов. — Откуда собираются атаковать, неясно. Наша линия обороны что ржавая консервная банка, ткни посильнее — и дырка. Для того чтобы успеть вовремя её заткнуть, мы создали резервную группу. Пятнадцать бойцов. Командиром назначаем тебя, Роман…

— Ясно. Пушку надо установить на шоссе, у Васькина, — посоветовал Шамрай.

— Она сейчас поедет туда, — сказал Габриэль.

— Старенькое, но всё же орудие, — мечтательно вздохнул Колосов.

Шамрай взглянул на карту и сразу оценил офицерский опыт и умение капитана Габриэля. Обманчивой бывает внешность. На первый взгляд «вечный студент», не больше…

— Ты действительно офицер? — спросил удивлённо Шамрай.

— Разве не видно, — Колосов показал глазами на карту.

— Да. — Габриэль засмеялся. — И офицер, и коммунист. Правда, окончил не Сен-Сир. Пришлось ограничиться ускоренным курсом школы лейтенантов, А до войны я просто работал токарем у Рено, в Париже.

— И коммунист? — переспросил Шамрай.

— Да, у нас много коммунистов.

— Среди офицеров?

— Да, и среди офицеров.

— И ты в самом деле капитан?

— Чего нет, того нет, — на губах Габриэля появилась лукавая и смущённая, как у ребёнка, улыбка. — Это моя кличка по подполью. Здесь каждый может называться как захочет. Конечно, не генералов, это уж слишком, а капитаном можно. Приятно звучит и вызывает уважение. И настоящее имя моё вовсе не Габриэль, — почему-то печально добавил он. — Ну ничего, после победы всё встанет на свои места.

— Я пойду проверю свою группу, — сказал Шамрай. Ему не сиделось на месте. Ожидание боя было нестерпимым.

Катилось, катилось по небу горячее августовское солнце и наконец, утратив свою жгучую силу, зашло, за горизонт. Может быть, никогда в жизни Романа Шамрая не было такого длинного дня. Бой не начинался. Видно, не так-то просто было теперь найти и бросить против Террана хотя бы полк гитлеровцев. Маловато их осталось у вермахта, этих дивизий и полков.

Командование резистанса не подвело. Два отряда партизан пришли в Терран вечером, прихватив с собой ещё пушку, пулемёты и, главное, много гранат. Оружие разномастное — от современных автоматов до старых лябелевских винтовок. Но патронов к ним достаточно, и потому воевать можно. Пятисот бойцов, о которых говорил Габриэль, правда, не наберётся. Но сотни три есть. Терран будет оборонять почти батальон, а это не так-то мало.

На площади перед мэрией, где распределяли среди партизан оружие, сразу стало людно и шумно.

— Берите только необходимое, — предупреждал лейтенант. Но ребята старались запастись всем, что только могло стрелять или взрывать.

Тётушка Мириэтт, хозяйка бистро, выставила на тротуар напротив мэрии четыре столика и стулья. Есть, конечно, нечего, но выпить винца можно. Патрули иногда находят минуту присесть за эти столики. Вино скверной но дешёвое. Настроение у всех приподнятое, почти что восторженное. Для многих завтрашний день будет последним. При мысли об этом под сердцем холодок… Да, завтра, может быть, они повстречаются со смертью, но сегодня, они живы и свободно ходят по свободной земле Франции и от этого хочется петь, плясать и почему-то увлажняются глаза.

В кабинете мэра капитан Габриэль проводит очередное совещание, вместе с ним Робер Коше и командиры вновь прибывших отрядов. В уголочке — Колосов и Морис Дюрвиль, теперь его и здесь все звали «папа Морис». Как видно, собралось всё командование. На большой карге стрелок, кружков, отмеченных синим карандашом, стало больше. Видно, как гитлеровцы стремятся охватить Терран со всех сторон, взять его в клещи. Вполне возможно, что поэтому они и не начинают бой сегодня. Их задача — не отогнать, а окружить и уничтожить партизан, вот оттого они и стягивают, медленно стягивают смертельное кольцо вокруг Террана. Партизанская разведка работает точно: наблюдатели-разведчи-ки могут ещё не приметить искусно замаскированного противника, а от детских и женских глаз попробуй спрячься. Уже в трёх соседних сёлах появились танки с чёрными крестами. Пожалуй, ударят одновременно с трёх сторон по Террану, чтобы треснул город, как орех, зажатый в стальных щипцах.