— Ганковский, занимай позицию с той стороны улицы.
— Есть.
— Я останусь здесь. Велосипеды наши за забором.
— Едва ли они пригодятся нам теперь, — сказал с сомнением Ганковский.
— Пригодятся. Ещё как пригодятся!
Шамрай оглянулся, чтобы проститься с ребятами, но что-то кричавший ему Колосов с остальными бойцами были уже далеко. Вот их неясные тени мелькнули в конце улицы. Скорей бы опало это проклятое зарево пожара. Такая иллюминация, как на рождественской ёлке. Всё видно, точно на ладони. Ну, хорошо, пятнадцать минут — время короткое. Может, и выдержим…
— Ганковский, как?
— Порядок, — донеслось с другой стороны улицы.
— Я дам сигнал, когда отходить.
— Ясно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
Теперь они остались вдвоём в центре освещённого пожаром города. Их улица вливалась в шоссе, которое вело к шахте «Сан-маре». Здесь, именно здесь, они должны задержать немцев на пятнадцать минут. Задержать во что бы то ни стало.
Терран вдруг притаился, затих, но тишина эта обманчива. В каждом доме есть люди, и, конечно, никто не спит в такую ночь. Куда Робер Коше повёл своих товарищей? Всё будет хорошо: они на свободе. И это главное. Среди них была беленькая, совсем юная девушка, почти девочка. Лет четырнадцати, не больше. Неужели и она боролась против фашистов?
— Машина, — послышался с другой стороны улицы голос Ганковского.
Гудение мотора, возникшее где-то возле горящего здания гестапо, приближалось. Машина, по всей видимости, повернула на их улицу.
Автомобиль появился из-за угла, словно чёрный бугай, освещённый багряным заревом. Двое автоматчиков лежали на крыльях, выставив перед собой оружие, как острые рога.
Ганковский ударил первым. Автоматчики попадали на землю, живые ли, мёртвые — не поймёшь. А вот шофёр убит, это уж наверняка. Машина прошла метров десять и остановилась. Из кузова, как горох, посыпались на землю солдаты. Теперь Шамрай вступил в бой. Автомат задрожал в его руках, как живое существо. Два бойца, конечно, надолго не задержат взвод солдат. Время измеряется каплями пролитой вражеской крови. Этих капель должно быть как можно больше…
Первый удар гестаповцы обрушили на Ганковского. Умело, по всем правилам военной науки, окружали они квартал, намереваясь взять партизана живым.
Шамрай спутал все их карты. Именно тогда, когда немцы собрались броситься в атаку, снова прозвучала его очередь. Один солдат клюнул носом в землю и остался лежать, других как ветром сдуло.
Но замолчал автомат Ганковского.
— Ганковский, жив? — с тревогой спросил Шамрай.
— Попали, сволочи… — послышалось в ответ.
— Держаться можешь?
— Пока могу… Ты отходи.
— Нет, рано. Пятнадцать минут не прошло.
— Прошло. Иди…
— Ганковский!
Молчание воцарилось на той стороне улицы.
Дымные тучи надвинулись, заволокли пожарище и луну. Чёрная пелена заколыхалась над Терраном, И тишина. Тишина перед грозой, перед смертью. Теперь, пожалуй, можно отходить.
А может, жив Ганковский? Шамрай перебежал улицу, упал на землю. Партизан лежал мёртвый. Лицо тёмное, еле различимое в неровных багровых вспышках пожара. Глаза закрыты.
— Ганковский!
Молчание.
— Прощай, друг!
А теперь нужно отходить. Пятнадцать минут прошли. А куда отходить, на шоссе? Там прямой путь к «Сан-маре». А если шоссе перекрыто? Немцы могли блокировать его прежде всего. Тогда не лучше ли запутать след, обойти шоссе стороной.
Шамрай завернул за угол и увидел чёрные буквы на бело-розовой в отблесках пожара табличке: «Rue de Bordeuaux» — «улица Бордо».
На мгновение остановился, поражённый: где-то здесь, совсем недалеко, живёт Жаклин. Она, конечно, не спит в эту тревожную ночь…
«37» — бросился ему в глаза номер на доме, возле которого он стоял. До Жаклин совсем недалеко, всего несколько домов, квартала два-три, не больше. Нет, никогда, видно, не дойдёт уже до дома под номером девять Роман Шамрай.
А может, всё-таки попытаться прорваться на велосипеде к шоссе?
Он вернулся, взял велосипед, сел на него, нажал на педали. И сразу над головой, как туча острых смертоносных стрел, просвистели пули. Тишина оказалась совсем не такой надёжной. Шамрай бросился в первый переулок, но и там ударили выстрелы. Ещё рывок, уже в другую сторону, и такая же встреча. Огненная сеть стягивалась вокруг Шамрая, и пока свободной оставалась только улица Бордо.
Пламя пожара потихоньку ослабевало. Тучи чёрного дыма, уплотняясь, заволакивали небо. Сумрак опустился на город. Лунные лучи вязли в чёрном дыму, будто в густой грязи. Шаги послышались совсем близко. Размеренным шагом, гулко выстукивая ритм, шло несколько человек. Сколько их? Шаги приближались, вот сейчас завернут за угол и тогда… Шамрай бросил велосипед, схватил автомат. Четырёх солдат, показавшихся на улице,
Шамрай встретил короткой очередью, как прямым ударом кулака. Двое фашистов упали, оставшиеся в живых, подхватив их, исчезли за углом. Теперь они хорошо увидели, кого ловят. Один человек от них далеко не убежит.
«Хотя бы стемнело. Господи, хотя бы стемнело!» — молил своего жестокого и неблагодарного бога лейтенант Шамрай. И, словно в ответ на его мольбу, что-то глухо ухнуло в районе нефтехранилища, должно быть, обвалилась крыша, и пламя, выстрелив фейерверком в небо и озарив всё вокруг, вдруг сникло, зарево, мерцая, угасало, небо темнело.
И только луна, проклятая луна светила и светила над Терраном.
Теперь приходилось бежать переулками, прячась за растущие вдоль тротуара деревья, чувствуя, как всё туже и туже затягивается вокруг горла смертная петля. Вот совсем рядом послышалось хлопанье дверей, голоса. Прозвучала немецкая, потом французская речь. Видно, боясь упустить партизана, гестаповцы прочёсывали не только дворы, но и дома. Да, взять такого «языка» им было более чем важно.
Шамрай уже не имел точного представления, на какую именно улицу загнали его преследователи. Петляя переулками, он давно утратил ориентацию. Умереть в бою — это единственное, пожалуй, что ему теперь осталось.
Роман перелез через забор, прошёл по садику в соседний двор, выглянул на улицу. Никого нет. Вот тут он и будет ждать. Когда подойдут гестаповцы, он встретит их огнём и попробует прорваться к «Сан-маре». Сидеть сложа руки, ждать, когда тебя подстрелят, как куропатку, — на него не похоже. Если есть хотя бы один шанс из тысячи, используй этот единственный шанс!
Где-то вблизи раздались голоса. Должно быть, гестаповцы прочёсывали соседний квартал. Ну что ж, подождём. Живым в плен ты, Роман, не сдашься. А если ухлопаешь ещё хоть одного гада, что ж, значит, последний свой бой ты провёл не напрасно.
Голоса послышались ближе. Хлопнула, словно выстрелила, рывком распахнувшаяся дверь в ближайшем доме, видно, её сорвали с петель. Лейтенант удобнее перехватил автомат. Сейчас начнётся последний, твой последний бой, Роман…
— Тихо, — вдруг прозвучал сзади женский голос, — иди сюда.
Он вздрогнул, как от удара, оглянулся и в лунном свете увидел тонкую фигуру, показавшуюся ему до боли знакомой. Неужели Жаклин? Да, она. Вот, оказывается, какие бывают неожиданные встречи.
— Жаклин! — обрадовался он, всё ещё не веря своим глазам.
— Ты?! — изумилась девушка.
— Я, — ответил Шамрай. — Беги. Разве не видишь, что сейчас будет бой. Почему ты здесь?
— Это же мой дом. Иди скорей!
— Куда?
— Сюда, в дом.
— Поймают, как мышь в мышеловке.
— Посмотрим. Иди! Иди, я тебе говорю. За мной иди!
Шамрай заколебался. Появление Жаклин, её неожиданный приказ, взволнованное лицо, освещённое бледным светом луны, — всё казалось нереальным. Может, ему всё приснилось в эту ночь, с её багровым заревом пожара, смертельной опасностью, треском автоматных очередей и запахом горящей нефти? Может, стоит только пошевелиться и он сразу очутится на своих нарах?
— Иди, я тебе говорю, — чуть не крикнула Жаклин.
