— Этот вопрос решит дирекция.

— А о Лихоборе мы сами решим! — крикнул Борис Лавочка. — Не было у нас профорга лучше его, и всё тут!

Луке Лихобору стало почему-то неприятно, что именно Борис Лавочка горячо встал на его защиту, вспомнилась Степанида, вчерашний разговор в вечерних сумерках, иссечённых тревожными отсветами фонарей.

— А может, прав товарищ Гостев? — спросил Лука.

— Не прав, — послышалось с разных концов зала.

— Будем голосовать, товарищи? — Долбонос точно выполнял свои обязанности председателя.

— Нет, не будем! Это искусственно созданная проблема, по сути дела, её нет, — категорично заявил Валька Несвятой, снискав этим неприязнь начальника цеха.

— Итак, с повесткой дня мы закруглились, — подытожил Долбонос. — Может, у кого-нибудь есть объявления?

— Есть! — громко крикнула белокурая девушка, наладчица станков с программным управлением, и покраснела, как маков цвет, — В субботу культпоход в театр Франко на комедию «Фараоны», желающих прошу записываться у меня.

— Ясно. Какие ещё будут объявления? Нет? Собрание считаю закрытым. — Долбонос сел и вытер платком вспотевший, как после тяжёлой работы, лоб. — Пропади всё пропадом! Руководить таким собранием — легче вагон соли разгрузить.

— А мне понравилось, — возразил Горегляд.

— Что понравилось? Хиханьки да хаханьки? Серьёзный вопрос превратили в комедию, — недовольно проворчал Гостев.

— Нет, не превратили. Смеяться грешно лишь на кладбище, а это собрание было прекрасной школой. И не только для Лихобора, а и для нас с вами, товарищ начальник цеха. Если, конечно, об этом хорошенько поразмыслить и сделать правильные выводы.

— Простите, но выводы придётся сделать не только мне, но и вам, уважаемый товарищ парторг. Они смеялись над нами.

— В основном, конечно, над этим дурацким случаем с бородой, а главное — от радости, что всё окончилось благополучно. Но вы правы: смеялись и над нами. Мы с вами руководители и за всё в ответе.

— Не собираюсь отвечать за чьи-то бороды, будь они трижды неладны! — вскипел Гостев.

— Ничего не поделаешь, придётся, — сказал Горегляд и, хитровато прищурив глаза, спросил: — Может, повесим объявление, что бородатым в цех вход строго воспрещён?

— Неуместные шуточки, — отрезал начальник цеха и, недовольный всем на свете: собранием, Гореглядом, Лихобором, Валькой Несвятым, собой, наконец, вышел из красного уголка.

Парторг окинул взглядом опустевший зал. Интересно, куда подевался Лука Лихобор — как сквозь землю провалился, а надо бы с ним потолковать немного, успокоить парня. Хотя чего же его успокаивать, когда весь цех за него встал горой? Переживёт.

Горегляд не заметил, как ушёл Лихобор, а Борис Лавочка не прозевал. Поймал его у выхода из цеха, по-заговорщицки взял под руку, сочувственно заглянул в глаза.

— Здорово Гостева поддели, в аккурат под седьмое ребро. — Он довольно усмехнулся. — Смотри, какой умный стал, командовать на собрании вздумал. Ему, понимаешь ли, виднее, кому быть нашим профоргом. Только не на тех напал, мы сами с усами, рабочий класс — сила!

— Сила, — устало согласился Лука. Всё напряжение тех минут, когда в его ушах страшной обидой звенел неудержимый, раскатистый смех, сказалось только теперь. Тело его словно обмякло, отяжелело, да и мысли стали какие-то неповоротливые, ленивые, полусонные.

— Что-то ты как варёный? Переживаешь? Мы же за тебя стеной поднялись, неужто не заметил? Вес как один.

— Заметил.

— Слабак ты на поверку… Ничего, это дело мы вмиг поправим, поддержим тебя, в душу жизнь вдохнём. — Лавочка повеселел, его карие глаза азартно заблестели. — Трояк есть? Возьмём поллитровочку…

— Нет, не возьмём, — медленно, делая ударение на каждом слове, сказал Лука. — Не возьмём!

— Так тебе же без глотка живительной влаги верная погибель.

— С тобой мы ещё поговорим об этой живительной влаге, — сказал Лука, освобождая свой локоть от цепкой, как клешня, руки Лавочки. — Где здесь поблизости телефон?

— Поллитровка тебе нужна, а не телефон! — раздражённо крикнул Лавочка.

— Ни мне, ни тебе, — по-прежнему твёрдо проговорил Лука. — Понял? — И, показав спину застывшему от изумления Борису, пошёл к жёлто-красной телефонной будке автомата, стоявшей возле проходной.

— Ну что? — встревоженно спросила Майола.

— Всё хорошо. Просто даже отлично. Ребята меня защитили, но несколько минут было таких, что не дай бог… Понимаешь, они смеялись…

— Понимаю. Очень хочется, чтобы ты рассказал…

— Ну, вспоминать эту историю не очень-то приятно. Как там его здоровье?

— Дней через десять выпишут из больницы. Большое спасибо, что позвонил… Волновалась я…

— Это тебе спасибо… Славная ты, Майола. До свидания, в субботу встретимся.

— А сегодня только понедельник. Ну, будь здоров. До субботы. И держись молодцом, не вешай носа, а то у тебя голос какой-то унылый.

— Реакция, наверное. Нервы…

— Ещё бы…

Вот будто бы и говорить не о чём, всё сказано, а трубку класть не хотелось.

— Ну, счастливо!

— До встречи, — весело ответила Майола. Послышались короткие гудки.

Лука улыбнулся, прижал к щеке тёплую трубку, потом бережно повесил её на крючок и, чувствуя, каким лёгким и сильным стало тело, вышел из будки.

Теперь жить по-старому он не имел права. До этого дня Лука не представлял, какая могучая сила стоит за его спиною, готовая в любую минуту защитить его от любой несправедливости. Сердцем он всегда чувствовал себя частицей этой силы, но разумом понял это только сейчас.

Как же нужно жить, чтобы действительно иметь право назвать себя товарищем, ну, скажем, такого человека, как Евдоким Бородай?

На эти вопросы нужно было немедленно дать ответ. На свете существуют только два человека, с которыми ему хотелось бы посоветоваться, — отец и Майола. Ну, отец — это понятно, а вот с какого времени советчицей стала Майола?

Он пришёл домой, привычно закрыл за собой дверь. Вопрос, появлялась ли здесь Оксана, почему-то уже не тревожил его. Быстрее в ванную, помыться, докрасна растереться жёстким полотенцем, чтобы окончательно прогнать противную, вялую тяжесть нервного перенапряжения. А теперь что-нибудь перекусить на скорую руку — и… Нужно продумать, как жить дальше. Вся страна планирует свою жизнь, почему же не может сделать это й Лука Лихобор? Однако рассчитать всё в своей жизни, кажется, непросто. Вот он, скажем, задумает в следующем году жениться. Ну и что? Пустой номер. Потому что это зависит не только от его желания, но ещё и от такого неуправляемого чувства, которое называется любовью. И обязательно — любовью двоих… Поэтому спланируем только реальное. Во-первых, поступить в техникум. Готовиться Лука уже начал, здесь всё ясно. Во-вторых, начинается работа над новым самолётом. Руководить подготовкой будут, конечно, Гостев и Горегляд, по и он, Лука, наверное, во многом сможет им помочь. Интересная будет работа… В-третьих, профсоюз. Почему Гостев хотел, чтобы его, Луку, сияли с председателей цехкома? Какая черта характера Лихобора ему пришлась не по душе? И об этом нужно подумать. Ребята дружно поднялись за него, значит, их доверие надо оправдать. Вот перед тобой, Лука, целая программа. Выполняй. И вновь почему-то вспомнилась Майола Саможук. Бежит она по дорожке стадиона, грудью разрезая воздух… От воспоминания о ней и о сегодняшнем счастливо закончившемся дне вздохнулось легко и сладко.

Вряд ли люди, готовясь к полёту и доверчиво садясь в удобные кресла самолёта, думают о том, каким долгим и трудным был путь создания этой машины. Опытный глаз, разумеется, не спутает самолёты, созданные Туполевым, с самолётами Яковлева или Антонова. И хотя у каждого из конструкторов свой творческий почерк, всех их роднит одно — упорный поиск нового.

Где бы ни был конструктор: дома или в театре, в конструкторском бюро или на заседании в министерстве — он безотрывно думает о своём новом самолёте, и в потаённом уголке его мозга медленно зреет образ этой машины.